Бесценно для двоих

Джен
PG-13
Завершён
152
автор
Размер:
83 страницы, 13 частей
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
152 Нравится 39 Отзывы 55 В сборник Скачать

Освальд

Настройки текста
Пока все шло относительно неплохо. Эд пришел. Выслушал. Не оттолкнул, не закричал, не вывалил гору обвинений, а выслушал — правда, ничем не дал понять, что сообразил, чего Освальд хотел. Не то шифровался, не то все еще страдал от последствий заморозки. Освальд надеялся, что Эд поговорит хотя бы с Ли — она неглупа и наведет его на мысль, где искать ответ. В крайнем случае сгодился бы и Джим Гордон, но если в помощь Ли Освальд верил, то в Джима — нет. Главное — охрана донесла Джерому о визите и письме, но не донесла о просьбе. Не догадались. Освальд чудовищно устал. Переиграть Джерома — лет на двенадцать-пятнадцать младше, двинутого и ни разу не пытавшегося переиграть матерых мафиози — было бы, пожалуй не так уж трудно. Но ему приходилось держаться на грани — поддерживать иллюзию, что Джером способен его переломить и вытащить наружу, при этом не позволить Джерому сделать с собой ничего непоправимого и не сбегать — София могла блефовать, а могла и удерживать Мартина, и проверять Освальд не хотел. Ему хотелось верить, что Эд поможет. Раз пришел — значит, ему не все равно, ведь так? Значит, он тоже чего-то хочет, пусть даже отомстить самому, значит, решится и вытащит. По такой тонкой грани Освальд последний раз ходил несколько лет назад, пытаясь играть одновременно против кланов Фальконе и Марони и будучи тогда никем. Мальчиком с клубом и амбициями. Того мальчика давно нет — застрелили, забили до смерти, свели с ума в Аркхэме, облили кислотой, столкнули в реку... Раз за разом избегая смерти — то чудом, то результатом своей же игры, — Освальд будто что-то ей отдавал. Не всего себя, а какую-то часть. Хуже всего, конечно, было в холодной реке — такой холодной и глубокой, и воздух резал легкие, ускользая, внутренности разрывала жгущая боль, а сердце сгорело в пепел. Это потом он узнал, что сердце сгорело не только у него, и стало полегче. Всегда легче, если плохо не только тебе. Мальчик, игравший с мафиозными кланами в темные игры, еще не разучился доверяться и отчаянно верил в себя. Сегодня Освальд и сам не мог бы сказать, с чего доверился Эду. Больше было некому, конечно, но с тем же успехом Эд мог побежать к Софии и сдать ей Освальда на блюдечке — в обмен на послабления для Нэрроуз и Ли. Он верил, что Эд что-нибудь придумает. Ждать было трудно. Трудно, потому что дни сливались — Джером приходил каждый день, его приспешники приходили каждый день, искать защиты у охраны было бесполезно и бессмысленно. Освальд подыгрывал как мог. Не морщился от прикосновений — Джером последнее время трогал его все чаще и настойчивее, не просто скользя пальцами по лицу, по шее, но забираясь под ворот робы, а если вырываться — сжимал сильнее. Оставались синяки, которые, кажется, напрягли Эда — или нет? — и совершенно не волновали медперсонал. Медперсонал слегка волновали трупы, по которым надо было заполнять бумаги, а в остальном Джером мог делать что хотел и с кем хотел. На памяти Освальда трупов было три, и это только те, о ком он знал. Не то чтобы Джером стремился поставить его в известность обо всем, что делает. Ему пока не удавалось вычислить, кто здесь работает напрямую на Софию. Кто-то из начальства, это ясно, но у начальства должны быть глаза и уши среди тех, кто каждый день ходит по коридорам и слушает разговоры. С камер всего не увидишь, не заметишь и не поймешь. Точно не Джером — этот мог бы работать только на себя. Вдобавок он несколько раз проговорился, что хочет устроить нечто грандиозное, превратить весь Готэм в один большой Аркхэм и забрать туда Освальда. Вряд ли в планы Софии входила психушка. Наверное, не будь он таким задерганным, что-то придумать получилось бы куда быстрее. Но пока не получалось ничего. Этим утром его приволокли к Джерому прямо за завтраком — окружили, вытащили из-за стола и волоком потащили через столовую. Кто-то смеялся. Освальд запоминал лица и глаза. Убить можно чем угодно, хоть ложкой, хоть пальцами. Можно забить дверью, можно сломать этой самой дверью шею, если как следует зафиксировать тело. Джером так делал. Освальд как-то давно — тоже, но ему не понравилось: ножом быстрее и проще, а дверь тяжелая, если бьешь ей со всей силы. Но в принципе способ подходил. Не имея почти ничего, избавиться от человека можно было бы даже здесь, в Аркхэме. — Привет, птичка. Джером улыбался расслабленно и спокойно. Это ничего не значило — настроение у него скакало туда-сюда, а прочитать что-либо по лицу было все равно невозможно. Освальд смотрел на него из-под челки и думал, что краше всего улыбка Джерома будет смотреться, если добавить к ней вторую — на шее. — Мне напели, что к птичке прилетали гости. Любитель загадок, который тебя застрелил и сбросил с пирса, это ведь он был? Не бойся, я тебя защищу. Протянул руку и потрепал по щеке. Доны Фальконе и Марони тоже любили так делать — мол, хороший, послушный мальчик. Джером думал, что приручает птичку. Ну хоть не мартышку. — Позавтракаешь сегодня со мной. Как все могло бы быть просто. Люди ведомые, люди редко идут сами, их надо вести, и если убить вожака — становишься вожаком сам. Джером безумен и не умеет просчитывать, свалить его было бы нетрудно — свалить и взять под свою руку его бывших подопечных, которые легко пойдут за тем, кто окажется сильнее. Нельзя, потому что надо сидеть тихо, а валить Джерома — это совсем не тихо. Это донесут Софии, не успеют уборщики отскрести мозги Джерома от пола. Джером не любил, когда Освальд только кивал и молчал. Ему нужен был ответ, контакт — Освальд мог его понять, он и сам любил живую реакцию. — Расскажи мне про своего загадочного друга. Он ведь будет с нами, правда, Пингвинчик? Кроме Айви, его никто не рисковал так называть. Никто из выживших, по крайней мере. Айви, в принципе, тоже было так нельзя, просто она игнорировала его просьбу перестать — еле удалось приучить ее не говорить так при подчиненных. Джером, впрочем, не Айви, ему что «Пингвинчик», что «птичка моя» — все годится. — Он будет с нами. — А ты ведь устроишь нам встречу в следующий раз? Хочу передать весточку за стены, и чтобы весточка поскорей долетела. Моя птичка постарается? Джером погладил его по руке. Все смотрели — все безумцы. Смотрели и запоминали. От них тоже придется избавляться — нельзя же, чтобы по улицам бегали свидетели, как короля Готэма кто-то лапал. — Я устрою встречу. Загадочник сделает что нужно, если мы его попросим. Если я попрошу. Именно я. — Вот и хорошо, — пропел Джером. Кому стоило подать весточку, так это Джиму Гордону. У него не были связаны руки, он тоже любил Готэм и он бы, наверное, постарался вмешаться. Проблема была в том, что Джим совершенно не умел слушать, на всякий случай сомневался в каждом слове Освальда и точно принял бы предупреждение за очередную многоходовку. Не то чтобы у него совсем не было повода, но Освальд любил Готэм и знал, что Джим это знает. Что Готэм превыше если не всего, то очень многого, и отдавать Готэм безумцам... Нет. Как переубедить Джима, Освальд пока не придумал. Поговорить бы лично — в разговорах ему удавалось больше, люди убалтывались охотнее, чем просто читали написанное или слушали переданное на словах. Но Джим в Аркхэм не придет. За эти недели Освальд научился улыбаться по команде («Хочу, чтобы ты улыбался для меня»), научился придумывать шутки из ничего («Ну что ты такой серьезный, посмейся же со мной») и вспомнил, как терпеть унижения с каменным лицом. Это было слишком хорошо знакомо по временам восхождения — пожалуй, только Фальконе относился к нему снисходительно, но никогда не унижал, скорее, просто не рассматривал как равного. Маленькая птичка — это не синий кит. Или скорее не хищная косатка. За маленькой птичкой можно следить, даже восхищаться, принимать помощь, но не играть на равных. Но мертвы те, кто унижал, и мертва хищная косатка — София легко переступила через тело отца. Жив один Освальд, жив, выживет, выползет и снова поднимется, ведь правда? У дней его ожидания была улыбка Джерома, руки Джерома, прикосновения Джерома, смех Джерома, дыхание Джерома над ухом. Воображение подсовывало другое — как Джером корчится с острым концом зонтика в шее, как Джером дрыгается, удушенный галстуком, как Джером горит заживо — можно от огнемета Светлячка, можно по старинке облить бензином и поджечь. Можно сбросить Джерома в чан с кислотой, можно сдать Стренджу на химические опыты, можно... Можно было много чего, но Освальд не успевал дофантазироваться, его не оставляли в покое достаточно надолго. Эд пришел через неделю. Когда Освальда выводили из общей комнаты, он почти физически чувствовал взгляд Джерома между лопаток. Дырку можно было просверлить этим взглядом, и Джером бы, наверное, просверлил, если б мог. Как ни странно, Освальду всегда было трудновато определять, с какой именно личностью он общается. Загадочник смеялся и хотел убивать, Эд не простил ему Изабель и выстрелил в упор, сталкивая в воду, но разговаривали с ним будто оба, хором и одним голосом. Он хотел бы опереться на Загадочника — потому что Эд слабее, потому что у Эда Ли, злость за Изабель и, наверное, обида за заморозку, — но не мог понять, до кого дозвался и дозвался ли. Сейчас на него, кажется, смотрели оба. Без той смеси злости и боли, что была в глазах Эда на пирсе, без его же восторга и восхищения, которые были в маленькой квартире под крышей, но с его интересом и его сопереживанием. И с блеском Загадочника. — Выглядишь ты не очень, — сказал Эд. — Я зашел узнать, как дела. — Отлично, Эд. Просто прекрасно. Эталонно. Вчера он ударил Джерома — впервые. Джером только посмеялся — видно, все шло по его плану. Пусть. Костяшки на руке были сбиты, и Эд таращился туда не сводя глаз. — Не скучаешь? Я могу принести тебе газет, хочешь? — Принеси. Если случится час, в который меня не будут трогать, я их почитаю. Эд посерьезнел. — Я утекаю по капле и собираюсь в море, я кончаюсь внезапно, но порой меня не хватает, я остаюсь с тобой, когда кончаются силы, я помогу переждать темноту. Что я? Ответить Освальд не успел — Эд положил ему пальцы на губы. — Подумаешь на досуге. Мои загадки сложные, я знаю. И вот тебе еще — Я маяк во тьме и веду корабли сквозь бурю, я там, где падают на дно, и там, где поднимаются к небесам, я путеводная звезда и карающий меч. Что я? На месте охраны Освальд бы напрягся в районе кораблей и бури, но нормальные люди, видимо, считали, что Эд спятил и бредит. Судя по давним оговоркам, полицейские коллеги Эда тоже считали именно так. Тем лучше, потому что странные жесты тоже спишут на странности. Лишь бы Джером не приревновал, а то кто знает, что придет ему в голову. То есть Освальд мог предположить несколько вариантов, и ни один ему заранее не нравился. — Ну, теперь можешь даже газет не нести. Я буду разгадывать твои загадки. Эд расплылся в улыбке. Он так делал, когда игра удавалась. — Твою я, к слову, разгадал, это было просто. Белое вино. Сердце пропустило удар. — Белое вино? — Да. Дамы предпочитают красное. А ответ — белое. Красное слишком... похоже на кровь и поражение. И напоминает об Изабелле. Изабелла, не Изабель, точно, Эд злился, что он никак не запомнит. Ладонь Эда скользнула к его пальцам и чуть сжала. — В следующий раз принесу тебе газету в подарок. Надеюсь на интересную передовицу, чтоб ты не скучал. И вот еще что: второй ответ — нет. Вторая встреча. Думаю, ты ее хорошо помнишь. Вот это — правильный ответ. Эд посмотрел ему в глаза. Улыбка и блеск — Загадочника, тревога и сочувствие — Эдварда Нигмы. Нести чушь с абсолютно серьезным лицом умели оба, Освальд почти привык, но успел отвыкнуть: они так давно не разговаривали нормально. Сейчас тоже было ненормально — сплошная игра в угадайку. — Хватит загадок. Что в Готэме? — «Сирены» бунтуют против Софии, она их неудачно прижала. Делят территорию, объявляют независимость, все такое. Виктор, по слухам, уехал. — Уехал? — Ага. На юг. Поправлять здоровье. Кому, не знаю. Климат в Готэме не очень, как говорил покойный Фальконе. Виктор укатил проверять его теорию. — Можешь послать ему открытку и передать, что я очень за него рад. Они помолчали. Освальд хотел спросить — правильно ли угадал, все ли верно, но это было никак нельзя, слишком много лишних ушей. Рядом с ним Эд по крайней мере выдавал что-то осмысленное, а не те жалкие потуги сразу после разморозки — Освальд тогда боялся, что прежнего Эда больше не будет, что ледяной сон его сломал и изменил. Но Эд вернулся. То ли стараниями Ли, то ли сам, то ли еще как-то — потом можно будет расспросить, если захочет — расскажет. — Я пойду. Ли меня ждет. Знаешь, она иногда говорит, что я совершенно спятил. Может, она и права, раз я к тебе зачем-то прихожу. Освальд ничего не сказал. Смотрел, как Эд уходит, и молчал. Если он сейчас все понял правильно... Если Эд не обманул... То надо было быстро простроить план и работать. Море терпения — по капле. Будет непросто. Маяк веры в темноте — надо верить, довериться, потому что от Эда будет зависеть многое, и придется на него положиться. Белое вино дома — мартини — Мартин. У Эда получилось. Можно бежать. Можно сделать с Джеромом то, что уже снится по ночам. Эд через слово вспоминал Ли, доктора, Дока, и вспомнил их вторую встречу — Освальд был в нее занят в основном тем, что умирал. Попасть в лазарет? Оттуда и правда проще сбежать, но только здоровому, а в аркхэмский лазарет обычно попадали, если дело было совсем плохо. Виктор на юге... Оставил Софию? Узнал, что это она убила отца, решил проверить, и возможно, с ним можно будет снова договориться? Если все угадано верно, новости не просто хорошие — они отличные, прекрасные, лучшие за последние полгода. Если нет... Если Эд обманул его, специально чтоб поманить ложной надеждой, а потом ударить побольнее — с этим придется как-то жить дальше. Если что-то случилось с Мартином... У Софии больше не будет оружия против него. Человека, который потерял все, нечем шантажировать, не на что давить и нечем ему угрожать. По крайней мере, это будет битва насмерть. Те, кто был до Софии — проиграли. Рискнуть стоит, решил Освальд. В который уже раз довериться Эду — и верить, что дело не кончится загадкой про предательство или измену. Только возвращаясь в камеру, он вспомнил, что даже не попытался передать Эду слова Джерома. Забыл. Отвлекся — устал, не подумал — и попросту забыл. Зато охрана об этом, конечно, донести не забыла. Ответ он знал и так, разумеется, но спросить надо было — не для того, чтоб узнать мнение Эда, а для того, чтоб тот понял: Джером ими интересуется и в покое не оставит. Придется играть на два фронта: армия Джерома и армия Софии. Ну и еще для того, чтобы Джером не задавал вопросов здесь и сейчас... Хотя если надо угодить в лазарет, то все, пожалуй, повернулось к лучшему. Так, как удобнее. Джером выдернул его на разговор ночью из постели. Не в первый раз — по ночам охрана как-то меньше обращала внимание на пациентов, а если вся смена подкуплена, запугана или свихнулась, можно творить что хочешь. Джером, собственно, и творил. В этот раз Освальд, впрочем, был готов. Прокрутил в голове, что и как ему говорил Эд, что и как он отвечал, что могли услышать и понять со стороны, и стащил за ужином ложку. Пластик хрупкий и ломкий, но если вогнать в глаз, в нос или в горло через рот, может и хватить. За ним пришли приспешники — не сам Джером. Освальд их не различал, шестерки и шестерки. Без собственных устремлений — ни надавить, ни нажать, ни напугать, только поклонение Джерому. От мешка на голову он вежливо отказался. Джером обосновался в комнате для творчества. Он склеил из бумаги корону и напялил себе на голову — наверное, чтоб донести: разговор серьезный, а он тут главный. Приспешники собрались вокруг. Освальд стоял перед ним и невольно вспоминал беседы с тем же Фальконе... Логику противника можно просчитать и предсказать, если она есть, а если нет? — Расскажи нам, друг мой, — пропел Джером, — где же обещанная встреча с Загадочником? — Будет. Ему надо... подготовиться. Видишь ли, у него раздвоение личности, и... По сигналу Джерома Освальду зажали рот. — Птичка, ты что-то слишком много щебечешь. Давай сначала. И отвечай на вопрос. Чужие руки исчезли. Улыбка Джерома тоже пропала, сейчас он скалился и хмурился. — Загадочник любит загадки. Я загадал ему несколько. Он не станет помогать, если с ним не играть. — Почему? — Потому что он псих, разве не ясно? Как и мы. Улыбаясь, Джером ведь так любил его улыбки, Освальд осторожно потянул ложку из рукава. Она была надломлена, нажать — и расколется на половинки. С довольно острыми краями. — Мы психи, значит? Как же так?.. А хотя ты прав, это же Аркхэм, слышите? Почему никто не смеется? Тишину разбавило угодливое хихиканье. — Знаешь, какая шутка самая смешная, Оззи? Ты не загадывал ему загадки. Это он загадал их тебе. И теперь мы очень хотим знать ответы. Я хочу. Что там было за море и маяк, м? — Ответ — лягушка в миксере, — сказал Освальд и разломал ложку. Метнулся вперед — быстро, быстрее, чем рассчитывали психи, глядя на его ногу, сжал обломки ложки и вогнал в Джерома. Дотянуться вышло до щек, не до глаз, куда он метил, но получилось все равно неплохо — Джером закричал, брызнула теплая и соленая кровь, закричали и другие, зазвенела сигнализация... Ударить второй раз Освальду уже не удалось — Джером вывернулся, повалил его на пол, удерживая за руки, а потом посыпался град ударов — привычно, но каждый раз больно. Уже теряя сознание, он услышал голоса охраны. Наверное, получилось.
Примечания:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.