Бесценно для двоих

— Это не интернат, — повторил Освальд в шестой раз за полчаса. — Мы будем забирать тебя домой каждые выходные. Мартин продолжал смотреть на него глазами самого несчастного ребенка на свете. — Метрополис совсем рядом, — подхватил Эд. — Если что-то пойдет не так, мы сможем быстро приехать и разобраться. — А если тебя начнут обижать, бей по слабым местам, как я учил. Но я не думаю, что сразу начнут, эта «Лютор Миддл Хай» похожа на приличное место. Мартин предъявил ответ: «Вы обещали собаку». — На день рождения. У тебя как раз закончится второй семестр, мы проведем вместе пасхальные каникулы и вместе выберем щенка. «А вот Уэйн учился дома». — Оз, это он у тебя научился. Все, Мартин, бегом собираться. Два чемодана, выбери самое нужное, и раз папа сказал, что щенок будет, значит, щенок будет. Мартин изобразил всем лицом страдание, но все-таки пошел в свою комнату. Освальд очень надеялся, что собираться, а не демонстративно дуться. Ему самому не то чтоб хотелось расставаться — но ребенку надо учиться. Элитная школа — хороший старт, ну и неплохой полигон для практики. Безопасно учиться защищать себя от любого, кто обидит, заводить друзей, искать союзников и расправляться с врагами так, чтобы на этом не поймали. Освальд и сам когда-то с этого начинал, правда, школа была в Нэрроуз, а не при «Лютор Корп.», с перспективой учиться потом в университете при ней же и работать в ней же. Эта самая «Лютор Корп.» очень заботливо взращивала себе кадры, Уэйну бы поучиться. Оставлять его в Готэме очень не хотелось. Слишком... нестабильно, слишком мрачно — они уже третий месяц не могли толком начать отстройку «Айсберга», хотя Барбара давно все подписала. Но кто-то выкрал документы, потом делопроизводитель, занимавшийся их вопросом, был найден повесившимся в ванной... Им мешали, и Освальд никак не мог вычислить, кто. Если бы не Эд — каждый день, рядом, вместе, утром, вечером — так, как у них это было в недолгое мэрство — он бы с ума сошел. Или кого-нибудь публично таки приубил и все-таки нарвался на арест. Но Эд вовремя успокаивал, вмешивался в разгорающиеся конфликты и мягко гасил, уводил его на воздух продышаться, и чуть ли не впервые в жизни Освальд чувствовал себя настолько защищенным. Как будто можно спокойно повернуться спиной, подставить шею — и тебя не ударят. Только обнимут. Согреют. Никогда больше не оставят одного. На второй месяц Эд притащил папки с их делами. Стащил в полицейском участке — на вопрос, а как ему удалось, он только таинственно улыбнулся. Папки они сожгли в камине. Золу выгребла Айви и заявила, что она очень полезна для цветов, так что их преступления отправляются создавать новую жизнь. Шутка была дурацкая, но они смеялись как сумасшедшие, смеялись и пили вино, отмечая свою свободу. Теперь игра пошла на другом уровне. Не попадаться и не переступать грань так, чтобы в этом можно было обвинить. Шантаж, торговля информацией, наводки, подсказать нужных людей и возможных партнеров по бизнесу милым интеллигентным людям — это все требовало больше доказательств, на этом не поймать, если не вычислять специально, а Джиму было слишком не до них. Освальд слышал, полиция ловит очередного серийника, но тут помочь ничем не мог: этот конкретный помешался на картах, а из Аркхэма никого похожего по профилю не удирало. Он посоветовал позвонить коллегам в Метрополис, а потом подумал о Метрополисе сам. Не о переезде — о том, что Мартин мог бы там учиться, а не ходить в готэмскую гимназию, где до сих пор считали, что неговорящий мальчик — это очень смешно и спихнуть его с лестницы — тоже отличная шутка. Когда родители шутников распрощались с работой, от гимназии стало больше толку, но ребенку надо было ходить в нормальную школу в нормальном городе. Но не слишком далеко, потому что отсылать его насовсем не хотелось. Хотелось видеться, смотреть, как он взрослеет, как учится, начинает встречаться с девочками, ну и что там делают нормальные подростки. Эд идею одобрил, а Мартин в восторг не пришел. Это было ожидаемо, но Освальд все же не предполагал, что реакция окажется настолько острой. Ему было грустно — потому что Мартин не хотел избранного для себя будущего — и тепло — потому что Мартин не хотел уезжать из-за него. Потому что любил. Рождество выдалось сырое и дождливое, и провожать Мартина на учебу было вдвойне тоскливо. Освальд ухитрился намертво привыкнуть, что он есть в доме — что по утрам в столовой пахнет какао, что по всему дому валяются записки, что старые портреты Ван Далей теперь украсились и их с Мартином общим. Официальное усыновление тоже запаздывало, но заняться им плотнее Освальд решил на летних каникулах Мартина. Все равно все и так знали, что они семья. Мартин долго махал, высунувшись из машины — несмотря на ледяной дождь. Освальд смотрел вслед с крыльца, пока машина не скрылась из виду. — В субботу Виктор его привезет, — Эд положил руку ему на плечо. — На тебе лица нет. Что такое? — Только сейчас понял, что чувствовала моя мама, провожая в интернат меня. Но Мартин сильнее, чем был я. И увереннее. — Ты же его учишь. Боюсь представить, во что он вырастет. — А я, пожалуй, не боюсь. Эд усмехнулся. — Ну, пожалуй. Пойдем в дом, холодно. В гостиной пахло какао и повсюду валялись записки. Эд тронул губами висок Освальда и пошел заваривать чай. Пять дней до выходных, наверху — детская, в которой надо прибрать; их с Эдом общая спальня и оба кабинета, за окном — теплицы Айви; так много дел, так много нитей не упустить и так много за спиной — заслонить и защитить. Так много слабостей. Так много хрупких мест. И так много силы. Хватит, чтобы прожить ненормальную, необывательскую жизнь, в которой будет место для любви. Общую.