Семёнов, ты идиот?

- Ну, и что будем делать? - Что будем делать? - Это я спрашиваю: что будем делать? - Мдааа… Что делать?

О том, что надо срочно на всех парах валить из города, я понял по тому, как воодушевился отец, увидев на дисплее входящий от дядь Степы. О том, что валить уже поздно, мне радостно сообщили через минуту, весело похлопав по плечу отеческой ладонью и заговорщически подмигнув: - Готовься, сынок, завтра рано утром выезжаем! Ни поспорить, ни отказаться – планов никаких, а учеба предусмотрительно закончилась еще вчера. И нет, выезжали мы не на Мальдивы хотя бы потому, что горячо любимой старенькой «четверке» папы такой подвиг явно не по силам, а вот до К*** её бедная тушка, к моему глубокому сожалению, вполне дотянет. Все уговоры раскошелиться на современный и комфортный автомобиль разбивались о не терпящую возражений совковую идеологию, а мысли испортить тормоза или прокатиться до поля и там оставить догорать эту ржавую «ласточку», посещавшие мой изобретательный на пакости мозг, быстро отбрасывались за несостоятельностью – терять родителя вместе с проклятой развалюхой я был не готов морально, а терпеть его стенания из-за утраты единственной искренней любви в жизни – физически. Так и вышло, что в субботу рано утром я, не придумав причины остаться охранять семейно нажитое и, главное, недвижимое имущество, посылал тихие, но горячие «приветы» в адрес отечественного производителя и все же устраивался на заднем сиденье этой железной монстрины, гадая, какие еще муки мне придется претерпеть на этих выходных. А в том, что муки предстоят, и никуда от них не спрятаться, не скрыться, я даже не сомневался. Да и остальные, в принципе, тоже, ведь про традиционный летний отдых Семёновых в народе ходили чуть ли не легенды, и провожали нас всегда всем двором: женщины сочувствующе качали своими головками, рискуя потерять съехавшие за ночь бигуди, и скромно перешептывались между собой, а мужики в домашних тапочках на босу ногу и потянутых на коленях трениках толпились возле гаража местного букмекера и пытались перекричать друг друга, делая ставки. В прошлом году Геннадич из сорок второй, на удивление, не прогадав с прогнозом (никто, кроме него, и не догадывался, что бедного несчастного Киричку Семёнова коварные родители будто случайно забудут в дремучем лесу на корм медведям и потеху белкам), впервые отхватил приличный куш: до этого никто ни разу не выигрывал, и призовой фонд постепенно увеличился, за пять лет со дня нашего переезда на новую квартиру достигнув примерно тысячи баксов. Геннадич истерически хохотал, тыкая пальцем в соседей-неудачников и крепко прижимая к груди честно заработанное, а вечером со свойственной русскому человеку широтой души отпраздновал победу, спустив к чертям всю сумму. И не спрашивайте, как ему это удалось, – для нас до сих пор остается загадкой, где он умудрился отыскать ящик водки по бессовестно накрученной раз в двадцать выше себестоимости цене. Геннадич же и по сей день молчит, мол, ничего не помню, значит, не было. Но секреты соседа и страшные предсказания отчаянных домохозяек стали волновать меня куда меньше, чем парочка вывалившихся из подъехавшего дядь Степиного «лексуса» перегоревших в солярии парней придурковатой наружности, среди которых голливудской улыбкой отсвечивал сам Артем. Я же вжался в сиденье, попытавшись слиться с вытершейся за годы службы обивкой, но куда уж мне, обычному физику опровергать законы Вселенной. Папаня, вдоволь пообжимавшись с другом детства, прибавив себе громкости, раскатисто так, смачно гаркнул на весь двор: - Киря, выползай на свет божий, - а сам уже к Артему лапы тянет. И этот умник, чтоб ему домкрат на ногу приземлился, кряхтя в кольце отцовских рук, поддакнул: - Выходи, подлый трус, я тебя уже видел. Я застонал и, всем своим видом выражая сплошное мучение, начал выбираться обратно, размышляя, за что мне все это. Как долго мы не виделись? Полгода? Вот еще б столько же на глаза мне не попадался, честное слово. И дело не в том, что с Тёмой отношения у нас не складываются, наоборот. Наверное, из-за того, что перед глазами всегда был пример идеальной мужской дружбы, мы с ним понимаем друг друга, как никто другой. Сколько себя помню, Артем, хоть и старше на три года, постоянно был рядом, умудряясь заполнять собой все свободное пространство вокруг. Мы росли вместе, играли вместе, смеялись вместе, проказничали вместе и наказания тоже получали на пару. И даже когда Светка, единственная понравившаяся за все годы школьных мучений девчонка, отказалась идти со мной на выпускной, он был первым, к кому я, неудавшийся герой-любовник, пришел. Левин, героически выслушав мою сопливую балладу о неразделенном чувстве, тогда с претензией на философию и отсылкой к российскому кинематографу изрек: - Знаешь, говорят, употребление алкоголя, особенно в раннем возрасте, когда формируется личность, не только нежелательно, но и недопустимо. Ты что будешь пить, а? И напоил, зараза. Так напоил, что следующие два дня я лежал в отключке, пока этот недоделанный врачеватель душ внушал моим предкам, что никакой маньяк меня за город не увозил, а просто у Артема родители на даче, а спать один в темноте ребенок боится. Только вот после того пьяного лежбища в его квартире меня никакие Светки больше не интересовали. И причина, по которой видеть лучшего друга в ближайшие лет сто не входило в мои наполеоновские планы, была в том, что с ним я чувствовал себя кем-то сродни младшего брата, и бесило меня это до зубного скрежета. Явив миру свое долгожданное щуплое тельце, я тут же был безжалостным образом притиснут к другому, прокаченному по последнему слову моды. Артем, кажется, стал еще выше, еще мускулистей и уж точно еще наглее. Нет, ну кто ему разрешал меня своими ручищами мять? У старших подсмотрел, что ли? - Ну, звереныш, вот и встретились, - расплылся он в довольной улыбке, а меня чуть ли не потряхивало от праведного негодования. - Убери от меня свои лапы, ты, последний неандерталец… Я вырывался, как мог, Артем звонко, заливисто хохотал над моими попытками освободиться из плена, родители умилялись над нами, пуская слезу, а неопознанные доселе персонажи стояли в сторонке и как-то совсем не по-доброму наблюдали за цирковым представлением. То, что Вася, Петя и Сережа на правах друзей Тёмы присоединились к увеселительной прогулке по местам былой славы, то бишь поедут на отдых к озеру с нами, лично для меня стало большим и не очень приятным сюрпризом. Одного зверинца до этого вполне хватало, а тут еще новые животинки подоспели – их же кормить, оберегать и дрессировать надо, хоть и насчет последнего я был совсем не против. И вообще, люди, которые собираются резвиться на природе, не пакуются в дорогие джинсы и пафосные футболки, а навороченные телефоны оставляют дома - мало ли что может произойти, правда? От очередных мыслей отвлек спор дядь Степы с отцом. Мама в это время читала книжку, облокотившись о капот, Артем уже сидел сзади в «четверке» рядом со спальниками и прочими дарами туристической цивилизации, а я только вознамерился возмущаться и отстаивать свои права на «любимую ласточку», как меня жестоко так прокатили, поставив перед фактом: - Киря, места всем не хватает. Артем с нами едет, ты на колени садишься, - сказал мой непутевый предок. Я же взгляд скосил на припаркованный рядом танк и попытался понять, кто тут идиот, и с каких пор в «лексусы», у которых в багажнике два раскладных сидения на всякий пожарный припасены, не помещаются пережаренные пижонские котлеты. И вообще, из-за них места не хватает, вот и пускай добираются пешком, может к рождеству дойдут. Ну, они мне сразу не понравились, что я могу с собой поделать? А отец решил окончательно проехаться по мне асфальтоукладчиком, сообщив, что никакая Европа мне даже не приснится, если буду плохо себя вести. Тот, который Вася, заржал. Я же, с трудом подавив желание ему все косточки пересчитать прям здесь и сейчас и решив, что утопить его будет сподручней ибо с трупом не придется долго возиться, мило улыбнулся и елейным голоском прощебетал: - Дядя, а вас карета за углом ожидает. - Какая карета? – смутился тот. - Скорой помощи, - прошипел в ответ, и пока эта замороженная индюшка постигала основы мироздания, юркнул на колени к Артему, с силой захлопнул дверь ставшей уже родной «четверки» и, воспроизведя известный жест средним пальцем, с наслаждением стал наблюдать за медленно вытягивающимся за окном лицом. Один:ноль, детка.