Школа в деревне Гадюкино

На следующий день пятый «Ё» в полном составе собрался у сломанного грузовика. Не сразу, конечно, потому что в Гадюкине все грузовики были сломанные, плюс ещё три штуки ломались каждый день — но детишки, к счастью, имели телефоны, и к полудню вся шайка, рассевшись на ржавой кабине и покосившемся кузове, держала совет. От вчерашнего налёта на парикмахерскую остались одни воспоминания: во время вечерней головомойки мамы смыли всё, что можно смыть, а наутро при свете дня состригли всё, что делало детей похожими на чертей. Только Стешке удалось отвоевать свои дреды. — Что там слышно от шестого «Ж»? — деловито спросила она, эффектно встряхнув ими. — Успели в парикмахерскую раньше училок, — ответил Трындюхин. — Оккупировали. Училки опять уйдут некрашеные и без химии. И весь пятый «Ё» злорадно захохотал. — А мы-то куда пойдём? — спросила Нюшка. — Может, в музей? Надобно вам сказать, что в Гадюкине, как и в любом уважающем себя крупном населённом пункте, был местный краеведческий музей, переделанный из старинного зернохранилища. Зерно там всё равно хранилось плохо, и его решили продать в другие области, а из хранилища сделали музей. Натащили туда всякого барахла, поставили бирки с надписями: «Это ступа», «Это прялка», «Это первая нокия» — а смотреть за всем этим посадили тётку Секлетею — единственную деревенскую бабу, которая говорила не «куды», а «куда». Для полноты картины повесили на стены старинные фотографии, и музей стал как настоящий. Можно было гордиться. — Отличная идея! — зашумели детишечки и вприпрыжку поскакали в музей. Тем более что он был бесплатный, в отличие от парикмахерской. Увидев пятый «Ё», тётка Секлетея перекрестилась. — Здра-асьте, Секлетея Сысоевна! — хором поздоровались детки и изо всех сил начали вытирать ноги о тряпочку на пороге музея. Вытирали так яростно, что разодрали её в клочья, и от тряпочки ничего не осталось. — Это куда ж вы все? — На экскурсию! — хором ответили детки. — А почему без учительницы? — А она в парикмахерскую пошла, — хихикнув, ответили пятиклассники и рассыпались по музею. Они хватали всё, что запрещено хватать, и сидели на доисторических скамейках, на которых нельзя сидеть, а тётка Секлетея едва успевала за ними бегать и наводить порядок. — Гля, ребзя, ступа! — сказал Утюгов и загоготал. — Бабке Анисье как раз подошла бы — летать. — И весь класс дружно грохнул. А Утюгов по складам прочитал надпись: — «С помощью таких примитивных устройств дореволюционные крестьяне измельчали зерно». — Слу-ушай, а у меня идея! — сказала Стешка. — У этой бабки в сарае лежит электрическая зернодробилка, чтобы комбикорм делать. Давайте ступу из музея умыкнём и отнесём в сарай к бабке Анисье, а сюда зернодробилку поставим? — Супер! — запрыгали одноклассники и стали распределять роли: кто отвлекает смотрительницу, кто крадёт ступу, а кто крадёт зернодробилку. Умника Поганкина единогласно отрядили задавать Секлетее вопросы. Тот уже и сам был не рад, что когда-то единственный во всей школе получил четвёрку и прославился как умник, но делать было нечего: не подводить же коллектив! И Поганкин, сделав строгое лицо, громко спросил: — Секлетея Сысоевна, а почему фотка первого в деревне сарая не цветная, а чёрно-белая? Секлетея обрадовалась, что дети прекратили безобразничать, и принялась объяснять Поганкину и десятку ребят из массовки, что цветная фотография появилась только в шестидесятые годы. — Но ведь сарай построили в восьмидесятом! Здесь так и написано, — возразил Поганкин, отдуваясь за всех, пока двоечник Змеюкин и троечник Нюхов с пыхтеньем вытаскивали через чёрный ход ступу. — А у нас в Гадюкине всё происходит на двадцать лет позже, чем в остальном мире, — объяснила смотрительница. — Вот, например, ваша школа. У всех давно электронные интерактивные доски, а у вас до сих пор мел. — Это точно! — загалдели детки из массовки, чьей задачей было помогать умнику отвлекать Секлетею. — А ещё у нас мониторы у школьных компов с лучевыми трубками! А ещё учительницы носят нитяные носки под босоножки! А у физички — моторола с круглым синим экраном! Перечислив все школьные анахронизмы, дети начали рассказывать случаи на уроках, не давая Секлетее и рта раскрыть. А когда рассказали все реальные случаи, стали придумывать на ходу. Тем временем двоечники Выпендрюхин и Глупындров отвлекали бабку Анисью, имитируя кошачье мяуканье за забором, а Нюхов и Змеюкин производили в сарае замену техники. Если кто не в курсе, деревенские дворы часто бывают не огорожены, или огорожены чисто символически деревянными слегами, под которыми легко пролезть. Вот хулиганы-пятиклассники и пролезли! Поставили в сарае ступу и написали на тетрадном листе: «Вот лучшая зернодробилка!» — а бабкин агрегат унесли в музей. Там как раз у их друзей закончилась фантазия, и срочно нужно было что-то делать. — Ну, а потом мы слезли с потолка и вернули инопланетянам антигравитационное устройство, — бубнил Поганкин, — и Серпалитония Сигизмундовна поставила нам всем пятёрки… — Пятёрки? — у смотрительницы очки вылезли на лоб. — Да-а, — заливал умник Поганкин, отчаянно поглядывая на служебный выход, откуда пора бы уже было появиться остальной компании. И она появилась! Подмигнув Поганкину, детишки тихо поставили электрическую зернодробилку на полку с надписью «Ступа» и присоединились к компании. — Ну, ладно, спасибо за экскурсию, нам пора, — вежливо сказала Стешка, и весь пятый «Ё» как ветром сдуло. А смотрительница пошла в загашник пить кофе с валерьянкой. Она так ничего и не заметила. А через полчаса в Гадюкино приехала делегация из Москвы — какие-то важные иностранные гости, которым захотелось посмотреть жизнь в глубинке. И экскурсовод повёл их в музей. — О, у них тут даже в деревне есть музей, как это прекрасно! — с акцентом говорили гости и всё фоткали: и бывший амбар, и прялку, и нокию, и Секлетею. Смотрительница обрадовалась, что музей стал таким посещаемым, и позвонила в газету. Через пять секунд налетели журналисты и стали фоткать иностранных гостей для репортажа. И вот все прошли во второй зал, где только что поработали пятиклассники. — Смотрите, уважаемые гости: вот чугунок, вот таганок, вот древние лапти, а вот устройство, с помощью которого дореволюционные крестьяне измельчали зерно… — и тётка Секлетея, не глядя, привычным жестом указала на полку, где раньше стояла ступа, а теперь красовалась новенькая зернодробилка. Иностранные гости и журналисты вылупились со странным выражением лица, а смотрительница продолжала: — Процесс был долгим и трудоёмким. — А чего ж тут трудоёмкого-то? — удивился один журналист. — За пять минут можно мешок прокрутить. У нас в сарае такая же стоит… Э, погодите-ка, а это она и есть! Я сейчас позвоню матушке… Но он не успел набрать номер: бабка Анисья позвонила ему сама. — Проша, сынок, нас обокрали! Захожу в сарай, а тут вместо рушилки какая-то деревяшка стоить! Пока разбирались, тётка Секлетея под шумок вытолкала иностранных гостей на свежий воздух, а те знай восхищались: — Надо же, какое прогрессивное это ваше Гадюкино. Это же надо — в девятнадцатом веке, и электрическая зернодробилка! — О, да, наша деревня всегда была впереди планеты всей! — кивала Секлетея. Она-то сразу смекнула, чьих рук дело. У неё у самой внук в той же школе учился — но только не в пятом классе, а в третьем. Так бы никто и не узнал о подмене, но журналисты на всю область раструбили. И гадюкинские детки опять прославились.