Пробуждение Ассоль

Глава четвертая. Нежный форано *** Я старался держать свои руки при себе и держаться от нее на благовоспитанном расстоянии. Это было сложно. Ассоль была здесь, она была рядом, так близко, так близка, - впервые близка! Мне хотелось прикасаться к ней каждую минуту. Однако я старался и крепился; слишком свежа была память о том, как она отталкивала меня, как избегала моих прикосновений – я боялся поспешностью все испортить. Одно, что я позволял себе, - брать ее за руку всякий раз, когда это было удобным. Она ни разу своей руки не отдернула, и я видел в этом положительный знак. И все же боялся спешить, боялся спугнуть. Держаться за руки для нас стало привычной формой общения; настолько привычной, что мы зачастую обменивались какими-то мыслями или мнениями через рукопожатия – оказывается, этим способом можно передать так много! То она сжимала свою ручку чуть сильнее, привлекая мое внимание к чему-то и словно спрашивая моего мнения, - а мнение это я мог высказать тем же характером рукопожатия, отображая силой эмоции. То я раз за разом признавался ей в любви, мягко поглаживая ее руку большим пальцем; она так не делала никогда, но по ее улыбке и взгляду было видно, что ей приятно. Я мог успокоить ее, чуть плотнее сжав руку, она могла выразить смех, помотав пальцами. Мы постоянно разговаривали с нею вот так – руками – и это было что-то удивительное. Держать ее за руку стало моей потребностью, моей привычкой. Оказавшись с нею рядом, я первым делом протягивал к ней ладонь – и всегда получал ответ. А однажды было, что я со спины не заметил ее, и она тихонько подошла сзади и сама взяла меня за руку. Я боялся того, что могут сказать наши общие знакомые: но все они проявляли деликатность и никак не отмечали столь интимное обыкновение, возникшее меж нами. Я был благодарен им всем – в первую очередь за Ассоль, такую ранимую и хрупкую. В наших отношениях еще не все было решено, и я знаю, ее бы ранили досужие разговоры посторонних – а посторонними в этом деле были все, кроме нас двоих. Понятно было, что еще не все меж нами сказано. Но я не знал, как начать этот важный разговор, и, по правде говоря, боялся его. Мне кажется, она чувствовала нечто похожее; однажды, когда мы сидели на большом поваленном дереве над ручьем, она сказала с отчаянной решительностью в голосе: - Ну, так может годами тянуться! Надо все же решиться и поговорить! Я улыбнулся со смущением; она выглядело и храбро, и робко одновременно – гремучая смесь. Ее большие-большие глаза смотрели мне в самую душу, когда она спросила смущенно, но решительно: - Хин, ты ведь… ты ведь любишь меня, да? Я не ожидал такого странного вопроса, и привычно выразил свое недоумение соответствующим вопросительным рукопожатием; подумал, что ей, возможно, нужен словесный ответ, и подтвердил: - Да, Ассоль, конечно, я люблю тебя. Не понимаю, что вызвало твои сомнения? - Ну, - она покраснела и отвела глаза, и мягко повела зажатыми пальцами, выражая смущение и растерянность. – Я дурно поступила по отношению к тебе. Я сразу понял, о чем она, и рассмеялся, рукой сжимая ее ободряюще; когда она ответила робкой улыбкой, серьезно сказал: - Но я поступил по отношению к тебе не лучше. - Оба хороши, - признала «ничью» она. - Ну, зато мы поумнели теперь, - нашел плюсы я. Неожиданно она забрала у меня свою руку, глядя куда-то в горизонт, спросила голосом странно безразличным, неестественным: - Думаешь, у нас получится?.. Я помолчал, обдумывая ее вопрос серьезно. - Если мы оба захотим – получится, - озвучил я результат своих размышлений. Подал ей руку ладонью вверх; она вернула мне свою руку и глубоко вздохнула, повернула ко мне лицо. И я поцеловал ее до того, как вспомнил, что, вообще-то, планировал не торопиться. Впрочем, может, я и не поторопился? Судя по тому, с какой нежностью она прижалась ко мне в ответ, - совсем даже не поторопился!