nonsense nonsense

Иногда Анго чувствует себя третьим колесом. В этом есть смысл - Одасаку и Дазай знают друг друга значительно больше, чем его, и они, очевидно, заинтересованы друг в друге куда больше, чем просто собутыльники. В этом есть смысл, но это все еще неловко. – Как долго вы двое знакомы? – спрашивает он, стараясь звучать так, словно это просто пустая мысль. Одасаку задумался. Это заняло всего секунду. – Около трех лет? – Три года, – говорит Дазай, – мне было пятнадцать, когда мы встретились. – Значит, мне было двадцать, – говорит Одасаку. Одасаку старше Анго, хотя ненамного. Тем не менее, это наталкивает его на мысль. – Что двадцатилетний может делать с пятнадцатилетним? – Не пить, – говорит Одасаку. Дазай надувает губы. – Ни один бар мафии не отказал бы мне тогда! Я был практически исполнителем, я смог бы напиться, если бы захотел. – Но ты не сделал этого, – говорит Одасаку, – вместо этого мы играли в видеоигры. Дазай обычно побеждал меня. Ах. Он может представить это: они оба перед телевизором, Одасаку как всегда спокоен даже после того, как он потерпел поражение в битве в игре уже в десятый раз подряд. – Но тебе всегда становилось лучше, – говорит Дазай, – и я могу сказать, что ты никогда не паниковал, что очень важно. Любой другой боялся бы того, что произойдёт, если он победит меня. Кроме Чуи, но он просто не умеет принимать поражения, и он злорадствует всегда когда выигрывает. – Я помню, как спрашивал тебя, играл ли ты с каким-нибудь членом мафии твоего возраста, – говорит Одасаку, –  ты сказал мне, что со мной было лучше, когда нужно было расслабиться. А потом ты сказал... – Хваааатит разговоров об этом! – громко говорит Дазай. Он отпивает свой напиток, и Одасаку вовремя замолкает.  Но от этого интерес Анго только возрастает. – Ты действительно смущён? Ты, Дазай? – Мне было пятнадцать, – раздраженно говорит Дазай, – всем становится неловко из-за того, что они говорили в пятнадцать, даже исполнители мафии. Это правда. Анго действительно не хочется вспоминать о том, что он говорил или делал в пятнадцать. Были некоторые инциденты с наркотиками, и женщины, считавшие хорошей идеей платить деньги за услуги, предоставленные, когда одному пятнадцать, и это действительно лишь один год его жизни, который ему хотелось бы полностью забыть. Вдруг Дазай улыбается. – Скажи, Анго, ты ведь уже седеешь... – Вовсе нет! – говорит он, ведь это смешно, он не может поседеть в свои двадцать. Одасаку старше него и у него нет ничего подобного.  – ...и так, что в твоей юности было наиболее неловкого~? – Дазай продолжает, будто его и не прерывали. Анго делает глоток.  – Почему я должен говорить вам об этом. – Если ты сделаешь это, я расскажу тебе его и свою, – говорит Одасаку, – это в два раза больше, так что это должно быть справедливо. Дазай немного бледнеет. – Хей, Одасаку, я не давал тебе право говорить кому-либо... Это в два раза больше. И Одасаку неизменно честен. Анго сглатывает.  – И так… Я не знаю, упоминал ли я об этом, но у меня было много братьев и сестёр. Было сложно привлечь внимание с таким большим количеством детей в доме, и в юности я кое-что предпринимал.. Это специфический инцидент – я не помню точно, ибо тогда я был не в себе… – Погоди, погоди, ты принимал наркотики? – говорит Дазай, видимая бровь взлетает вверх, – Ты, Анго, самый порядочный член мафии? Анго потирает лоб.  – Мне было пятнадцать. Я принимал множество ужасных решений и наркотики были одним из них. В любом случае, я был не в себе и мне показалось хорошей идеей позвонить своей матери и сказать, насколько легкой была ее работа и насколько лучше нее я мог бы ее выполнить. ...Я должен был готовить всю неделю после этого. Одасаку усмехается. Дазай смеётся. Анго смотрит на крайне интересное пятно на стене и надеется, что его щеки не слишком порозовели. Он почти уверен, что это провал. Когда Дазай перестал смеяться, Одасаку прочистил горло.  – Когда мне было пятнадцать, я сорвал убийство на чьей-то пьянке, и мне пришлось убегать. Это была грязная вечеринка, так что я чуть не поскользнулся на банановой кожуре. – Но на самом деле этого не произошло, потому что твое прекрасное предчувствие предупредило тебя, – сказал Дазай, он выглядел расстроенным, – было бы более неловко, если бы ты действительно упал лицом вниз, Одасаку. – Извини. Мне скорее стыдно чем неловко из-за моей юности, – Одасаку отпил немного, и на мгновение стало тихо. Анго конечно знает, что Одасаку был убийцей, и он знает, что сейчас он не убивает никого. Он никогда не спрашивал, что он чувствует из-за этого, или же о причинах такого изменения. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но он не знал, что именно... – Когда Дазаю было пятнадцать, он бил меня все время, – говорит Одасаку. – Одасаааааку, прекратииии, – тихо скулит Дазай. – Но ты это делал, – говорит Одасаку, будто проблема была в том, что он выдумал все это, – ты обычно кидался на меня и говорил нечто вроде... – Нет, серьезно, прекрати, – говорит Дазай, и Одасаку слышит предупреждающие нотки в его голосе и замолкает. Анго не знает, сколько он может спрашивать об этом – у него настолько много вопросов, и большинство из них действительно тревожат его – без риска того, что Дазай свернёт ему шею. Он пытается найти наиболее важный вопрос. – Ты действительно никогда…  – Ему было пятнадцать, – говорит Одасаку, и его голос звучит немного обиженно, – разумеется, я не делал этого. – ...Когда он совсем перестал бить тебя? – спрашивает Анго, поглядывая в сторону Дазая, который сделал большой глоток и старался не смотреть на них. – Когда.. – Одасаку остановился и задумался об этом, и в конце концов он решил, – я не уверен. Когда-то это должно было произойти. Анго не так уверен в этом. Но он ценит дружбу с Дазаем, а только его свое здоровье, так что он не сказал ни слова.  Дазай прочистил горло.  – Бармен, еще по одной для всех нас.