Vivi. Lotta. Ama.

12 августа 1995. Где проходит грань между нормальной человеческой обидой и черной неблагодарностью в отношении тех, кто влияет на твою жизнь? Прошло полдня с того момента, как на дисциплинарном слушании в Министерстве Гарри Поттера оправдали, восторг от того, что он все-таки сможет вернуться в Хогвартс, понемногу сошел на нет, оставляя после себя лишь уныние и глухую злость. В Министерстве Гарри лицом к лицу столкнулся с негативным отношением других волшебников. Отчасти он был готов к этому, ведь не проходило ни одного года, чтобы кто-то не обвинил его в какой-нибудь дряни, взять хотя бы его владение парселтангом и бойкот из-за этого на втором курсе, или другой бойкот, но уже благодаря участию в Турнире. Да, Сириус показывал те мерзкие статейки в Пророке, поливающие его грязью и обвиняющие во лжи, но, Мерлин, одно дело знать все это, и совсем другое – ловить на себе неприязненные взгляды сотен взрослых волшебников! Воистину велико влияние СМИ на сознание человека. Этот год определенно обещал быть одним из самых тяжелых. А чем он так насолил Дамблдору? Почему директор столь стремительно покинул зал Суда, как только огласили решение, почему ни разу не взглянул на Гарри? Почему запретил Рону и Гермионе сообщать новости, тем самым заставив Гарри целый месяц таскать газеты из мусорных баков в надежде получить хоть какую-то информацию?! Почему, стоило Гарри объявить о том, что его оправдали, все наскоро поздравили его и снова закрылись на кухне, обсуждая дела Ордена и не допуская до собрания его? А ведь это именно он, Гарри, видел возрождение Волдеморта, дрался с ним, именно у него теперь постоянно дергает шрам и снятся чужие сны о треклятой двери, ему жизненно необходима информация о враге! Но нет, он же всего лишь мальчик, куда ему. Поэтому собрание проходило за закрытыми дверьми, а Гарри, пиная перед собой кусок отколовшейся лепнины, медленно плелся наверх, к спальне, что он делил вместе с Роном, изо всех сил стараясь унять бушующее в душе возмущение. Гарри злился. На Дамблдора, на Рона и Гермиону, не осмелившихся его ослушаться, на миссис Уизли, за то, что она по-прежнему квохтала над ним, будто над младенцем, на Сириуса, ведь он шел у всех на поводу, тоже скрывая что-то от Гарри, на каждого мордредова участника Ордена, очевидно считающих себя более зрелыми, чем какой-то подросток, который всего-то постоянно нос к носу сталкивается с разнообразными опасностями. На Фаджа, знающего, что Гарри не лжет, и все же являющегося таким трусом, что ему оказалось проще оклеветать подростка, засунуть собственную голову в песок и водрузить на эту композицию свой дурацкий салатовый котелок, чем предпринять какие-то действия для защиты жителей. На этих самых жителей, которые не верили Гарри и считали его психом. Главный вопрос: что задумал Волдеморт, почему он никак себя не проявляет, – запускал новый оборот раздражения на Орденцев, держащих его в неведении. Он злился и тут же корил себя за это, ведь каждый участник Ордена верил ему, все бросили спокойную жизнь и уютные дома, примкнули к сопротивлению, по собственной инициативе и на добровольных началах. Недовольство гиперопекой миссис Уизли сменялось чувством вины, как только он вспоминал ее сокрушительные объятия и ту почти материнскую заботу, которой был лишен. Внезапную осмотрительность в высказываниях всегда такого смелого и рискового Сириуса тоже можно было понять, и от этого на душе Гарри становилось еще более гадко. Все было как-то неправильно, это выматывало, заставляло чувствовать себя неблагодарной свиньей. Гарри уныло брел по мрачным обшарпанным коридорам особняка, видеть никого не хотелось. Проходя мимо портрета Вальбурги Блэк, он поймал на себе ее заинтересованный взгляд и невольно остановился. Такое спокойное поведение было совсем не свойственно истеричной матери Сириуса, это показалось Гарри очень подозрительным и давало неплохую причину для того, чтобы задержаться в коридоре, отсрочив встречу с друзьями. По тонким губам бывшей хозяйки особняка пробежала загадочная улыбка, а Гарри неожиданно припомнил, что уже не первый раз видел такое. Обычно этот портрет дремал, в случае, если его будили – истошно орал и обзывался, но когда мимо него проходил Гарри, он частенько ловил на себе долгие, изучающие взгляды, хоть и не придавал им значения, желая как можно скорее убраться из неприветливого коридора. Несмотря на то, что пристальное внимание вызывало зудящее чувство дискомфорта, Гарри решил, что это компенсирует хотя бы отсутствие оскорблений от портрета, которыми тот щедро поливал остальных. Гарри нерешительно замер: с одной стороны, врожденное любопытство подталкивало к попытке поговорить с обитательницей холста, вдруг получится выведать у нее какую-нибудь полезную информацию? К тому же, ему очень хотелось отсрочить тот момент, когда придется пересказывать Рону и Гермионе события в Министерстве. Они с ним новостями не делились, почему он должен? Но, с другой стороны, вряд ли Сириус одобрил бы его общение с матерью, Темной, а значит, потенциально опасной волшебницей. Кто знает, какими способностями обладал этот портрет. Подумав, он едва заметно склонил голову в приветствии и с сожалением отвернулся, намереваясь все же продолжить путь. – Я знаю, почему старый паук избегает тебя, – донесся ему в спину на удивление приятный женский голос. Гарри замер и озадаченно обернулся: – Что? Какой еще паук? – Дамблдор, старый манипулятор. Удивление быстро сменилось досадой. Ну конечно, все вокруг знали больше него! Он засунул руки в задние карманы джинсов, сжал кулаки и раздраженно выплюнул: – Ничего вы не знаете. Вы портрет. По коридору разнесся хрипловатый смех. – Я портрет. А еще я хозяйка в этом доме. И чем занимаются твои так называемые друзья, я знаю тоже. – У меня хорошие друзья. – О, да. Конечно, Гарри. – Откуда вы знаете, как меня зовут? – Вальбурга скептически вскинула бровь, на миг до дрожи напомнив Снейпа, заставляя Гарри зябко поежиться и отвести взгляд, тут же наткнувшись им на отрубленные головы домовиков. Вид немного отрезвил его. Почему он вообще застрял в этом мрачном коридоре и выслушивал намеки портрета представителя Темного Рода на то, что друзья от него что-то скрывают? – Простите, мне лучше уйти. Гарри уже практически скрылся за очередным поворотом, когда до него донеслось: – У тебя ведь есть мантия отца, Гарри. Так используй ее. Использовать мантию, чтобы следить за друзьями? Нет уж, увольте. Он доверял им, несмотря на отсутствие писем, несмотря на странные переглядывания, несмотря... ни на что. Он просто не мог так поступить. Или же портрет имел в виду, что Гарри с помощью мантии может узнать, что обсуждают на собраниях? Сердце беспокойно застучало, по телу прокатилась дрожь предвкушения, Гарри упрекнул себя в том, что сам до этого не догадался. А спустя мгновение сдулся как воздушный шарик – практически на каждом собрании присутствовал Грюм, для волшебного глаза которого мантия-невидимка отнюдь не была препятствием. Как и предсказывал Гарри, друзья устроили ему форменный допрос с пристрастием, особенно усердствовала Гермиона, она напирала с мощью Хогвартс-Экспресса. Гарри подробно, но нехотя отвечал на ее вопросы, абсолютно не желая вновь окунаться в ту атмосферу, пусть даже мысленно. К тому же, почему-то ему очень не хотелось говорить о странном поведении Дамблдора, почему-то именно оно взволновало больше всего, заставляя сомневаться в себе, да и в самом директоре. К счастью, Гермиону всегда больше волновали сами события, а не отношение к ним Гарри. Уже ночью, вдоволь наслушавшись гневных высказываний подруги и возмущений Рона, Гарри снова вспомнил о загадочном поведении портрета. Мысль воспользоваться мантией-невидимкой и выведать хоть что-то была крайне соблазнительной, Гарри так и этак повертел ее, раздумывая, позволит ли ему совесть следить за близкими людьми. И за кем следить? Он прислушался: вопреки обыкновению с соседней койки не доносилось ни звука, а ведь обычно уже через пару минут после того, как Рон ложился спать, всю комнату наполнял раскатистый храп. В душу некстати закрались подозрения, что друг просто выжидает момент, когда Гарри заснет, чтобы отправиться… куда? Гарри мысленно дал себе затрещину и обвинил в собственной мнительности портрет: все-таки не стоило вести с ним разговоры, вот уже и в друзьях он засомневался, какой кошмар. Сбоку донеслось копошение, заставляя Гарри снова напрячь слух. Копошение сменилось поскрипыванием и ритмичным шебуршанием, а затем по комнате разнеслось сдавленное поскуливание. Гарри почувствовал, как по телу прокатилась жаркая волна, ладони вспотели, а щеки стыдливо залились румянцем. Ну вот, доподслушивался. Шпион. Осторожно, чтобы Рон не понял, что его застукали за столь неловким занятием, Гарри повернулся на бок и засунул голову под подушку, для верности прижимая ее рукой и с облегчением ощущая пылающими щеками прохладу постели. В последующие дни Гарри изо всех сил старался вычеркнуть из памяти и собственные сомнения, и смущающие события, но это оказалось не так-то просто: Вальбурга Блэк снова и снова бросала на него лукавые взгляды, а Рон, видимо, вошел во вкус, заставляя Гарри каждую ночь подолгу лежать, уткнувшись носом в простыню и изо всех сил прижимая к уху подушку, но это помогало с каждым разом все хуже. То ли друг убедился в том, что сон соседа по комнате достаточно крепок, то ли шумел специально – было непонятно, и Гарри совершенно не хотел разбираться в причинах его действий, чувствуя, как смущение постепенно сменяется раздражением. Раздражением теперь был наполнен каждый день: Гарри не высыпался, а днем занимался никому не нужной уборкой, снова и снова вступая в схватку с упрямо не желающим сдавать позиции домом, а тем временем на нижних этажах проходили все новые собрания, разворачивались какие-то действия, которые, конечно же, касались лишь взрослых. Пару дней Грюм в доме не появлялся, и Гарри пытался под разными предлогами улизнуть вниз и воспользоваться мантией, которую теперь постоянно держал под рукой, но каждый раз за ним увязывался кто-то из друзей, ломая планы и вызывая глухую злость. Гарри казалось, что он в ловушке, под постоянным наблюдением, что все смеются над его бесплодными попытками, он становился все более угрюмым и периодически срывался на друзей. Сириус тоже подливал масло в огонь: после того, как Гарри оправдали, крестный стал постоянно пропадать в спальне своей матери, где держал Клювокрыла, а в те редкие моменты, когда спускался к ним, он был угрюм и нелюдим, и, подобно Наземникусу, распространял вокруг себя стойкий перегар. В смятение приводил и вечно ошивающийся рядом домовик, он вел столь же безуспешную борьбу, стараясь спасти некоторые вещи от «чистки». В глубине души Гарри сочувствовал ему, понимая, что в чем-то их положение схоже, и даже пару раз прикрыл его от зорких глаз миссис Уизли, позволяя утащить из мусорного мешка несколько ценностей. Как ни странно, Кричер ответил ему взаимной помощью: когда Гарри выронил из быстро покрывающихся мелкими порезами ладоней нефритовую змейку, домовик тут же оказался рядом, просовывая между сочащихся кровью пальцев маленькую колбочку с зельем. По аромату Гарри опознал одно из тех зелий, которыми не раз обрабатывала его раны мадам Помфри, и торопливо смазал порезы. Никто в комнате даже не заметил этого инцидента, а Кричер вместе со змейкой бесследно пропал. Несколько дней спустя, Гарри привычно зарылся под подушку, не дожидаясь активных действий друга. К тому моменту он испытывал только бесконечную усталость и желал одного: уснуть до этого еженощного концерта. Но сон не шел, а в комнате было странно тихо. Гарри понадеялся, что на этот раз Рон слишком устал, и тихонечко вынырнул наружу, с наслаждением вдыхая свежий воздух. С соседней кровати донесся громкий скрип, заставляя Гарри с неожиданным бешенством стиснуть зубы. Да сколько можно-то?! Однако, вопреки обыкновению, за скрипом последовали осторожные шаги, заставившие Гарри расслабиться, понадеявшись на то, что у друга проснулась совесть, и он решил уединиться в ванной. Чего Гарри совсем не ожидал, так это движения воздуха прямо у носа: Рон помахал перед его лицом рукой и, не дождавшись реакции, отступил назад. Зашуршала одежда, и уже через несколько секунд по прикрытым векам Гарри мазнул тусклый, будто от свечи, лучик света. Стоило двери закрыться, как Гарри с бешено колотящимся сердцем вскочил с постели. Кто ждал Рона за дверью, куда он направился? Что от него опять пытаются скрыть? Пошарив в темноте, он натянул поверх пижамы первую попавшуюся кофту, сунул ноги в кроссовки, безжалостно сминая задники, схватил мантию-невидимку и, чуть замешкавшись, запихнул под одеяло несколько учебников и свежепостиранную миссис Уизли одежду, сооружая нечто наподобие контуров тела. Пусть будет. Крадясь к двери, он на мгновение замер у пустого холста и прислушался к размеренному дыханию, будто его невидимый обитатель спал. В коридоре царила непроглядная тьма, кто бы ни ожидал Рона – они ушли вместе. Гарри торопливо закутался в мантию и на ощупь двинулся к лестнице, придерживаясь за обшарпанную стену, чтобы не потеряться в пространстве. Грохот сердца отдавался во всем теле, ледяные пальцы слегка дрожали, Гарри никак не мог поверить в то, что он действительно крадется за своим лучшим другом, будто тот когда-то заставлял его в себе усомниться. Впрочем, память тут же услужливо подкинула несколько воспоминаний: бойкот со стороны Рона в прошлом году, когда его поддержка была так нужна Гарри, его утаивание информации об Ордене в начале этого лета. Гарри аккуратно спустился, краем сознания отметив, что обычно скрипучая лестница не издала ни звука, и, заметив в конце коридора полоску света, нерешительно двинулся к ней. На душе было тревожно и мерзко, будто за дверью гостиной его ожидала пара дементоров; в какой-то момент он засомневался, должен ли здесь находиться? Так ли необходимо ему было знать секреты Рона? В конце концов, он решил, что собственное спокойствие дороже, а неуверенность в искренности друзей совсем ему не способствует, значит, требуется либо подтвердить собственные опасения, либо опровергнуть, и если сейчас окажется, что Рон решил поучаствовать в одном из розыгрышей близнецов, и за неплотно прикрытой дверью они обсуждают план действий, то у Гарри просто упадет огромный камень с души. Однако этот самый камень едва не придавил Гарри под собственной тяжестью, когда до него донеслись приглушенные слова: – …Конечно, девочка моя, ты молодец, – этот голос он бы не спутал ни с чьим, именно его обладатель нарочито игнорировал Гарри на суде, не позволял друзьям писать ему об Ордене. Не мог же Дамблдор прийти на Гриммо среди ночи только для того, чтобы случайно не встретиться с ним, с Гарри? Полный дурных предчувствий, он прислонился к стене рядом с дверью и замер, стараясь унять заполошно колотящееся сердце и прислушиваясь. Все тело будто налилось свинцом, а глаза неожиданно увлажнились – как вышло, что он оказался посреди этого коридора, следя за другом, а тот под покровом ночи секретничал с его кумиром, человеком, на которого Гарри равнялся, которому доверял? – …Делаете правильно. Через несколько дней будут разосланы школьные совы. Изначально я хотел, чтобы вы узнали новости из писем, но, раз уж я здесь, сообщу вам лично. Рональд, Гермиона, в этом году вы оба назначены старостами Гриффиндора. До Гарри донесся тихий возглас подруги и невнятные восклицания Рона, из которых можно было уловить только: «Ух ты!» и «Да ладно!» – Этот выбор был сделан мной не просто так. Вы должны и дальше оставаться опорой для Гарри, особенно в это непростое для всех время. – Конечно, профессор! Мы же всегда рядом с ним, мы проследим, чтобы он не попал в неприятности. – Староста, вот это да!.. Надо срочно рассказать об этом маме!.. – Рональд, я бы не хотел, чтобы вы распространялись об этом до получения писем, ведь Гарри может обидеться, что старостой не выбрали его. – Но ведь до конца каникул осталась всего неделя! – И все же, я бы вас попросил. Гарри нахмурился и озадаченно потер лоб, только сейчас обратив внимание, что забыл надеть очки. Что-то в этом разговоре было не так. Вроде бы все слова Дамблдора отражали заботу о благополучии Гарри, но почему директор вообще проводил подобные встречи у него за спиной? Судя по всему, эта встреча первой не была. – …Было бы хорошо придумать Гарри какое-нибудь занятие в школе. Что-то, что позволит ему чувствовать себя особенным, героем. Что позволит ему собрать вокруг себя единомышленников. – Вы хотите, чтобы Гарри сформировал собственную команду для борьбы Сами-Знаете-с-Кем? – Я не устаю повторять это, ты очень умная девочка, Гермиона. Ты права, у Гарри нелегкая судьба, ему нужна команда. – Но ведь у него есть мы! – возмущение Рона было столь выразительным, что перед внутренним взором Гарри пронеслась довольно реалистичная картинка: яркие пятна румянца, практически скрывающие россыпь веснушек; распахнутые в волнении светлые глаза, неконтролируемые взмахи рук. Гарри немного расслабился и даже улыбнулся уголками губ – такое явное проявление ревности сглаживало впечатление от услышанного: несмотря ни на что, Рон был и остается его самым близким другом. – А у Лорда Волдеморта – армия, Рональд. Вы никак не справитесь с ним втроем. – До этого получалось… – Гарри беззвучно прыснул, представляя, как обиженно надулся друг, но следующая фраза заставила его напрячься. – Так мы что, должны делиться славой еще с кем-то? – Рон, нельзя делить шкуру неубитого медведя! – Мальчик мой, сколько бы ни было людей на стороне Гарри, героями в глазах народа все равно будут лишь те, кто провел с ним все эти годы. – А, ну если так... Гарри, поджав губы, потер носком кроссовка пол, наблюдая, как под невидимой ногой остаются едва заметные в слабом свете пыльные разводы. Он давно смирился со стремлением Рона выделиться, понимал это его желание, и все же от слов друга у него что-то тоскливо сжалось внутри. – В прошлом году Гарри хорошо изучил приемы защиты, пока готовился к Турниру, и вся школа видела его умения, – задумчиво протянула Гермиона. – Может, стоит устроить кружок по ЗОТИ? – Это отличная идея, девочка моя. – Вот только наверняка никто не захочет учиться дополнительно, – до Гарри донеслось недовольное бурчание, он был практически уверен, что Рон только что получил болезненный тычок острым локотком подруги. – Об этом не беспокойся, девочка моя. В этом году у вас будет такой преподаватель по ЗОТИ, что многие задумаются о самостоятельной подготовке. – А если Гарри не захочет нас учить? – В душе Гарри – бунтарь и борец за справедливость. Я думаю, будет достаточно, если он проникнется антипатией к новому преподавателю. – Ати-чем? – Я тебе потом объясню! – Что ж, Рональд, Гермиона, я думаю, вам пора отправляться по постелям. Еще раз поздравляю вас с назначением, надеюсь, вы со всей ответственностью подойдете к своим новым обязанностям. И, Рональд, напоминаю, об этом пока нельзя говорить даже Молли. Она такая эмоциональная, а нам ведь не стоит посвящать в это Гарри раньше времени. – Но мама всегда делает подарки в таких случаях, например, когда старостой стал Перси, ему купили сову, а я так хотел попросить у нее метлу... – Попросишь, когда придут официальные письма. Зато у тебя будет целая неделя, чтобы выбрать самую лучшую, не так ли? – Точно, профессор! Спокойной ночи! – Доброй ночи, профессор. Гарри сдавленно охнул, когда дверь в гостиную резко распахнулась, пребольно ударив плечо – он стоял слишком близко к дверному проему. Замерев, он изо всех сил прищурился, силясь понять, не заметили ли его друзья, но все, что он смог разобрать без очков – это смазанные силуэты, удаляющиеся от него в тусклом мерцании свечи. – Тише, Рон, ты перебудишь весь дом! – Да все давно спят!.. И все-таки Дамблдор псих – назначить нас старостами!.. А я всегда говорил, что он крутой мужик!.. – Профессор Дамблдор, Рон... Стоило голосам стихнуть, Гарри нерешительно переступил с ноги на ногу, не зная, как ему следует поступить. Он внезапно почувствовал, что продрог – в мрачном коридоре было довольно промозгло, а, быть может, сказывалось пережитое только что напряжение. Просунув заледеневшие руки в карман толстовки, он слегка качнулся вперед, отлипая от стены. Анализировать услышанное не хотелось, сейчас Гарри с удовольствием забрался бы в постель и постарался убедить себя, что ночная прогулка была лишь сном, потому что он просто не знал, как на все реагировать. Но вернуться в спальню не представлялось возможным, скорее всего Рон на данный момент вовсю воображал, как будет смотреться со значком. На метле. Однако и в коридоре задерживаться не стоило, вряд ли мантия была серьезным препятствием для наблюдательности Дамблдора, а быть застуканным совсем не хотелось. Гарри уже сделал было шаг с намерением прогуляться полчасика по пустым комнатам – все же, двигаясь, у него был хоть какой-то шанс согреться и подумать, – когда до его слуха донесся новый голос. Сердце снова беспокойно забилось: предвкушение от того, что сейчас Гарри вполне мог услышать какую-то секретную информацию, смешалось с удивлением, ведь Гарри стоял у единственного входа в гостиную, и мимо него точно никто не проходил. Уж Сириуса-то он точно бы заметил. – Тебе не кажется, что это нечестно, Альбус? – Что именно, мальчик мой? – Ведь эта дружба... она же ненастоящая! Дружба должна идти от сердца, а не приносить выгоду. Не ты ли всегда пропагандировал силу искренней любви? – Мальчик мой, они дети. Я не сомневаюсь, что и Рональд, и Гермиона любят Гарри, но они молоды, в них бушуют гормоны и дух соперничества. Они могут принять неверное решение сгоряча, а потом жалеть об этом. Давая им дополнительную мотивацию к дружбе, я лишь стараюсь уберечь их от ошибок, дать дополнительный стимул быть более ответственными и осмотрительными в своих высказываниях и поступках. Я стараюсь оградить Гарри от разочарований. – «Мотивация к дружбе», «стимул», ты сам-то себя слышишь? «Оградить Гарри»? А что дальше, Альбус? В чем смысл? – голос крестного все больше походил на завывание. В повисшей тишине Гарри отчетливо услышал громкий глоток и нахмурился, поняв, что Сириус прихватил на встречу очередную бутылку Огденского. Его пристрастие к спиртному начинало всерьез волновать. – Зря я тебя послушал. Надо было брать Гарри и рвать когти из страны. – Признайся, мальчик мой, в глубине души ты жалеешь, что Гарри оправдали. – Да, жалею! – Гарри вздрогнул, изумленно распахнув глаза. Не зря его встревожило поведение крестного. Но как же так? – Жалею! Ведь если бы его исключили, ничто и никто не помешал бы мне забрать его! – Но тогда судьба всей Магической Британии была бы предрешена. Ради общего блага... Раздался лающий смешок. Гарри показалось, будто от плохого предчувствия у него зашевелились волосы. – Какое общее благо? У меня никого не осталось кроме крестника, а ты предлагаешь что? Выставить его, подростка, против взрослого Темного мага из-за какого-то гребаного Пророчества? Гарри озадаченно нахмурился. – Никто не собирается выставлять Гарри против Лорда Волдеморта, Сириус. Мы защитим его. Волдеморт не доберется до Пророчества, а, не зная его содержания, он побоится предпринимать какие-либо шаги против Гарри. – Но ведь его неведение не продлится вечно! К тому же Волдеморт – Мордредов псих! С чего ты взял, что он однажды не плюнет на Пророчество и просто не убьет Гарри? Как я могу со спокойным сердцем отпустить его в Хогвартс, полный Пожирательских щенков? – В Хогвартсе Гарри ничего не грозит. – Да что ты говоришь?! Да Гарри каждый год попадает в опасные ситуации именно в Хогвартсе! – Он просто непоседливый мальчик, Сириус, прямо как вы с Джеймсом, вот и находит себе приключения. – Как Джеймс... – повисла звенящая тишина, а Гарри вдруг обнаружил себя сидящим прямо на ледяном полу коридора. Мантия сползла, и в темноте коридора тускло белели носы кроссовок. Он непослушными пальцами поправил струящуюся ткань, и сжался в комочек, обхватив колени. – Повтори Пророчество еще раз, Альбус. – Грядёт тот, у кого хватит могущества победить Тёмного Лорда... рождённый теми, кто трижды бросал ему вызов, рождённый на исходе седьмого месяца... и Тёмный Лорд отметит его как равного себе, но не будет знать всей его силы... И один из них должен погибнуть от руки другого, ибо ни один не может жить спокойно, пока жив другой... тот, кто достаточно могуществен, чтобы победить Тёмного Лорда, родится на исходе седьмого месяца... Голос Дамблдора становился все тише, пока не потонул в нарастающем гуле в ушах Гарри – это слова предсказания снова и снова прокручивались в его мыслях, ускоряясь, меняясь местами, накладываясь друг на друга и превращаясь в бессмысленный грохочущий поток, сквозь который доносилось горестное поскуливание Сириуса: – Как же так? Почему именно Сохатик? Разве больше никто не подходит под это описание? Разве каждое Пророчество сбывается? – Потому что именно Гарри Поттера Лорд Волдеморт отметил как равного, придя в Годрикову Впадину в октябре восемьдесят первого. Пророчество уже сбывается, мальчик мой. Некоторое время тишину разбавляли лишь сопение и судорожные глотки, прерываемые надсадным кашлем, а Гарри будто завис в вакууме, далеко от этого коридора, от мрачного дома, от Лондона. Тело одеревенело, он чувствовал себя куклой, оболочкой, внутри которой – пустота, и эта пустота грозила вот-вот поглотить его разум. Вся жизнь вдруг представилась нелепой постановкой, где его, как жертвенного барашка, откармливали, заставляли верить в сказку, в волшебство, в любовь и дружбу, и все это время готовили к закланию. Наверное, он должен был испугаться. Запаниковать, разозлиться, устроить истерику. Но все, что ощущал Гарри – это бесконечная усталость и обреченность. С усилием он расцепил закоченевшие руки и тяжело поднялся. Голова кружилась, а тьма в коридоре была настолько густой, что, сделав пару нетвердых шагов от двери, он был вынужден опереться рукой о стену, чтобы не потерять ориентацию в пространстве. Позади него еще слышались приглушенные голоса, но Гарри было все равно. Он и так услышал уже слишком много.