Vivi. Lotta. Ama.

Джонатан выплывал из сонного марева неохотно: тело было тяжелым, расслабленным, а постель – мягкой, как большое облако; лицо щекотал теплый солнечный лучик, и его призрачное касание наполняло сердце щемящим чувством покоя и уюта. Вот только полностью погрузиться в столь приятные ощущения или соскользнуть обратно в сон не давала царапающая в уголке подсознания мысль. Джонатан попытался отогнать ее – уж больно сладок был миг, хотелось и дальше мирно дрейфовать на волнах полудремы, но мысль оказалось неожиданно упрямой, она ворочалась и скреблась, не давая никакой возможности от нее отмахнуться. Недовольно поморщившись, Джонатан приоткрыл один глаз и тут же оказался ослеплен солнечным светом. Но ведь в его окошко в «Башмачке» никогда не заглядывало солнце! Джонатан в ужасе подскочил и заозирался. Пока он торопливо натягивал найденные под кроватью носки, мысли лихорадочно перескакивали с событий прошедшего вечера на вызывающее панику осознание, что он опаздывает в тратторию, а ведь возможная потеря работы означала, что он останется в чужой стране без крыши над головой и пропитания. Скатившись по крутой темной лестнице, он ввалился в столовую, где обнаружил неторопливо попивающего кофе Луку в компании Массимо. – Опаздываем! – О, ты проснулся, – лучезарно улыбнулся Лука, отсалютовав куском пирога. – Доброе утро! Если быстро умоешься, я поделюсь с тобой этой замечательной пастьерой. – Но ведь время!.. – Джонатан указал на часы, стрелки которых неумолимо приближались к шести часам. Массимо махнул рукой и что-то сказал, скептически изогнув брови и выжидательно уставившись на Джонатана. – Верно, – кивнул его словам Лука. – Чтобы быть итальянцем, мало выучить язык. Ты должен уметь не спешить. Иди умойся. – Merda, – бросил Джонатан, покидая столовую, чем вызвал приступ хохота у завтракающих. Накануне они просидели за столом до поздней ночи. Присутствующие выдавали такие обороты, что его уши ни разу за вечер не приняли оттенок светлее малинового. Мало того, они еще и заставили его эти фразочки учить! Что ж, теперь, помимо способности отличить фартелле от тортильоне, он мог ругаться как портовый грузчик. Умывшись и несколько раз проведя по волосам влажными пальцами, он заглянул в бледные глаза своего отражения. К такой ли жизни он стремился, устраиваясь на мягком кресле Евростара? Едва ли. В тот момент он не строил четких планов, просто хотел оказаться как можно дальше от Магической Англии, немного посмотреть мир, а потом осесть где-нибудь – денег вполне могло хватить на простенькое жилье, – найти работу поспокойнее и пожить для себя, сколько получится. Быть Джонатаном Сигалом. Но судьба распорядилась иначе. Порой по ночам, когда он оставался наедине со своими мыслями, его охватывал панический ужас, он не мог поверить, что оказался в таком незавидном положении. Совсем один, в чужой стране, без денег и знаний – ему действительно очень повезло встретить Луку, но это лишь немного примиряло с действительностью. Иногда он тосковал по утраченной магии. Не просто скучал по волшебному миру – все его тело горевало о силе, энергии, что питали его и давали дополнительную информацию об окружающем мире. И тогда Джонатана могла успокоить лишь одна мысль – воспоминание о том, как преображалась, впитывая его магию, душа Пары. В такие моменты он чувствовал, что все не напрасно. А бывало он, как сейчас, смотрел на себя, и не мог понять. Словно изменилась не только его внешность, но и что-то внутри. Возможно, дело было именно в том, что он видел и смог остановить умирание родственной души, но раньше его усилия по спасению собственной жизни носили иной характер: за нее дорого заплатили, значит, он должен сохранить ее любой ценой, даже сбежав и отказавшись от магии. Теперь же он ценил жизнь еще больше, во всех проявлениях, и учился, подобно местным жителям, любить ее и находить радость в мелочах. И если он должен жить среди шумных итальянцев, ходить по грязным, тесным улицам Неаполя, порой неуловимо напоминающим Нору, откликаться на дурацкое «Джонни» и ругаться, он будет это делать. – Джонни, твоя пастьера привлекает меня все больше с каждой секундой! – Иду! В «Башмачок» они влетели за две минуты до открытия. Мария была в бешенстве и, пока они споро переворачивали стулья со столов и проверяли, все ли солонки и перечницы наполнены, крыла их почем свет стоит. Несомненным минусом новых знаний оказалось то, что Джонатан теперь точно знал, каких именно эпитетов удостаивается. А дальше закипела работа. Джонатан был безмерно благодарен Луке за то, что тот скормил ему утром пирог, ведь, учитывая поток желающих позавтракать гостей, ни о каком перекусе не было и речи. Он крутился между столиками, кофемашиной и кухней, не обращая внимания, что выполняет свои обязанности почти на автомате: понимает, что именно у него заказывают, не путает столики, а некоторым из клиентов сразу несет их кофе, запомнив за эти дни, какой именно они любят. После того, как первая волна посетителей, позавтракав, схлынула, они наконец-то смогли передохнуть. Именно в этот момент в дверях траттории вновь послышались шаги, и Джонатан, внутренне собравшись с силами, обернулся ко входу. К его облегчению, в помещение вошли вовсе не посетители. Мими, знакомая ему девочка с давешнего ужина, что оказалась мастерицей поругаться, цеплялась за руку матери. Обе держали какие-то книги. – Джонни! – радостно вскрикнула Мими, отбросив свои книжки на ближайший столик и подбежав к нему с объятиями. Немного ошалев от ее напора, Джонатан расцеловал кроху в обе щеки и на пару мгновений прижал к себе хрупкие плечики. Отстранившись, девчушка затараторила со скоростью пулемета, не давая и шанса разобрать хоть что-то в ее речи. – Ты ей нравишься, – хихикнул подошедший к ним Лука. – Мими принесла тебе свои старые учебники по итальянскому. – Учебники, как я сам не подумал! – хлопнул себя по лбу Джонатан, в порыве чувств подхватил Мими подмышки и покрутил по крохотному свободному местечку между столиками и барной стойкой. – Ты умница, Мими! А ведь можно еще купить словарь, правда? – обернулся он к другу и тут же сник, опуская ребенка на пол. – Только это, наверное, дорого? – У меня есть, я же английский учил. А если чего нет… заглянем на блошиный рынок, – пожал плечами тот. – Это туристам дорого, а горожане знают места. Со стороны кухни послышался хриплый голос Марии. Видимо, привлеченная шумом, она выглянула поинтересоваться, что происходит. Выслушав Луку, она покачала головой, бросила на Джонатана долгий взгляд и вновь скрылась в жарких недрах кухни. – И что это было? – пробормотал себе под нос Джонатан. Мими с матерью присели за один из столиков. На волне энтузиазма Джонатан изобразил на капучино вполне сносное сердце и, налив сок для Мими, отнес им напитки. Пока Лука, попросив его не волноваться, сам занялся подготовкой зала к следующему, обеденному наплыву клиентов, Джонатан рассматривал учебники. Они явно были для начальных классов – с большими буквами и картинками, но все же задания и пояснения были написаны также на итальянском, следовательно, без словаря ему никак не обойтись. Довольная собой Мими то и дело тыкала пальцем то в одну картинку, то в другую и что-то щебетала, а ее мама с улыбкой наблюдала за малышкой, потягивая свой кофе. После их ухода Джонни спрятал книжки под барную стойку и продолжил работу. Времени перекусить у него не осталось. До самого закрытия он приносил и уносил блюда, готовил эспрессо и разливал вино, а между делом помогал Марии с мытьем посуды. Однажды, пока он перетирал полотенцем стопку чистых тарелок, женщина подошла к нему со спины и с рук скормила пирожок, чего Джонатан совершенно не ожидал, но сердечно поблагодарил. День выдался на удивление насыщенным, и к вечеру даже вечно энергичный Лука передвигался гораздо медленнее, а заперев дверь за последним клиентом, и вовсе рухнул на стул как подкошенный. Но рассиживаться ему не дали, Мария прокричала что-то из кухни, и Лука, со стоном потянувшись, отправился к ней, бросив на ходу: – Я с ужином помогать, ты убери тут сам, а? Джонатан, в этот момент вспомнивший о дожидающихся его учебниках, не стал спорить. Зная, что стоит ему хоть на минутку присесть, как тело расслабится, и взяться за работу будет гораздо сложнее, он встряхнулся, быстренько пробежал по залу, сметая крошки со столов, переворачивая на них стулья и протирая пол, а затем промыл кофемашину, вытащил учебники и устроился за стойкой, открыв один из них и пытаясь понять, в чем заключается самое первое упражнение. За этим занятием его и обнаружила Мария. Тяжело вздохнув, она позвала Луку и поманила обоих за собой на второй этаж. Поднимаясь вслед за женщиной, Джонатан старался не слишком глубоко вдыхать – после целого дня работы на раскаленной кухне, шлейф за ней оставался соответствующий. Сосредоточившись на неглубоком дыхании, он даже не сразу понял, что они миновали второй этаж, на котором ютились его тесная комнатка, ванная и спальня самой Марии, и поднялись выше. Ранее Джонатан думал, что третий и четвертый этажи целиком принадлежат другим жильцам, вход в квартиры которых был отдельно от «Башмачка». Однако оказалось, что это не так: лестница упиралась в одну-единственную дверь, которую Мария, остановившись и испустив еще один тяжелый вздох, распахнула и отступила в сторону, пропуская ребят вперед. Протиснувшись мимо ее полного тела, Джонатан вошел и огляделся. Комната, несомненно, принадлежала молодому человеку: стены были облеплены постерами с изображениями футбольного клуба «Наполи», каких-то музыкальных групп и мотоциклов, в углу пристроилась спортивная стенка, турник, а на полу лежали штанга и гантели. У окна стоял небольшой письменный стол, сбоку от которого притулилась узкая книжная полка, к ней-то и направилась Мария. Осмотрев ее содержимое, она вытащила несколько книг и протянула их Джонатану, разворачиваясь к двери и объявив, что ужин будет через пять минут – это он понял, так как по нескольку раз на дню интересовался у нее, когда будет готово то или иное блюдо. Едва дверь за ней претворилась, как тихо заговорил Лука: – Здесь Энрике жил, ее сын, – он взглянул на книги, что дала Мария, и, подойдя к полкам, прищурился, рассматривая потрепанные корешки. – Он погиб два года назад. Состоял в одной из группировок и, когда у них были очередные разборки, оказался в кафе, которое подорвали. Кажется, Мария никого сюда не пускала со дня его смерти. То, что она предложила его вещи тебе – очень важный… правильно говорить «широкий»? Широкий жест. Смотри, здесь есть словарь и несколько простых книг, ты можешь и по ним язык учить. Негусто, Энрике не любил учиться. Я все-таки принесу тебе несколько своих книг. – Наверное, ей очень тяжело, – расстроился Джонатан. Почему-то до этого момента он даже не задумывался, как так вышло, что Мария трудится в траттории одна. – А муж?.. – Скончался примерно в то же время от болезни. – Ох!.. – Я думаю, ты напоминаешь ей Энрике. Он не хотел работать в «Башмачке», предпочел каморру, а она хотела, чтобы он со временем стал здесь хозяином. – Я совсем на него не похож, – пробормотал Джонатан, взяв в руки рамочку с фотографией. На ней счастливо улыбалась Мария: более молодая и легкая, ее лицо еще не ожесточилось, не покрылось морщинами, а взор был ясным и озорным. Ее приобнял за талию худощавый мужчина, смущенно поглядывающий на камеру, а за спинами обоих, обхватив их за плечи, расположился хитро ухмыляющийся юноша. Он был гораздо крупнее родителей, спортивен, широк в плечах, и даже через снимок источал ауру мужественности. – Внешне – да, – согласился Лука, – и внутренне тоже. Но это же… сердце матери, понимаешь? Ты не смотри, что она на тебя ругается. Смотри на поступки. Пойдем ужинать, а то все остынет, и нам не поздоровится. Спускаясь вслед за Лукой, Джонатан обдумывал его слова. То, что судить людей следует именно по поступкам, он понял еще в своей прошлой жизни, в Хогвартсе. Но, по-видимому, некоторые жизненные уроки никак не желали усваиваться с первого раза. Ему было очень жаль Марию. Он на секунду представил, как все могло бы быть, если бы она не потеряла семью. Наверняка ее супруг работал бы в баре и развлекал клиентов разговорами, а Энрике, возвращаясь вечером, крепко обнимал мать, и они все вместе садились бы ужинать. Наверняка она бы часто улыбалась и ухаживала за своими мужчинами, а они в ответ оберегали бы ее. За ужином Мария старательно отводила от него взгляд и была непривычно молчалива. Лука, быстро расправившись со своей порцией, попрощался и укатил домой, а Джонатан помог убрать со стола и поднялся в свою комнатку. Она была действительно маленькой и напоминала чулан, в котором он вырос. Место вдоль одной стены целиком было занято продавленной тахтой, напротив стоял узкий шкафчик, и расстояние между ними – один шаг. Из-за дурных ассоциаций с детством, Джонатан старался проводить в ней как можно меньше времени, желательно только спать, а свободные вечера проводил либо с Лукой, либо внизу, за стойкой – его почему-то очень притягивало это уединенное местечко в тени кофемашины. Но сегодня он чувствовал, что будет лучше скрыться с глаз Марии – впустив их в комнату сына, она явно разбередила старые раны и нуждалась в одиночестве. И точно, стоило ему дернуть за шнурок, отчего над тахтой зажглась тусклая лампочка, как на лестнице послышались тяжелые, словно обремененные скорбью шаги. Затаив дыхание, он проследил их путь на самый верх, окончившийся скрипом двери, и лишь тогда тихонько выдохнул, завалился на тахту и, перекатившись на живот, открыл словарь на случайной странице. Неудобство оказалось в том, что словарь был составлен для итальянцев, транскрипции указывали на произношение именно английских слов, поэтому Джонатану пришлось потратить немало времени на то, чтобы заметить – некоторые буквы читались совершенно иначе! Окончательно запутавшись, он решил полистать учебник Мими в надежде разобраться. По крупицам разбирая информацию, он потихоньку выявлял различные закономерности, и так увлекся, что не заметил скрипа двери и нависшей над ним Марии. – Ой! – пискнул он и подскочил, от чего поясница хрустнула и заныла, заставив его охнуть еще раз. Мария никак на это не отреагировала, ее задумчивый взгляд блуждал по комнатке и, когда он настиг скрючившегося и потирающего спину Джонатана, она поманила его к себе пальцем. Выпрямившись, он немного неуверенно шагнул к ней, а затем, следуя ее жестам, развернулся спиной. В следующее мгновение он вновь с трудом сдержался от возгласа: Мария сложила его руки на уровне груди, поверх крепко обхватила своими и, приподняв, тряхнула, отчего в пояснице снова что-то щелкнуло, и стало гораздо легче. – Grazie, – выдавил он, с трудом переведя сбившееся дыхание. – Il piacere è tutto mio, – покачала головой Мария и кивнула на выход: – Andiamo. По жестам Джонатан понял, что Мария зовет его за собой. Не понимая, чего от него хотят, он все же поднялся за ней и вновь вошел в спальню Энрике. Рядом застыла Мария, ее тоска словно бы сгустилась вокруг, подавляя, не позволяя нарушить гнетущее молчание. – Vivere qui, – неожиданно сказала Мария, голос ее прозвучал еще более хрипло, чем обычно. Она подошла к столу и взяла рамочку с совместной фотографией, рассматривая ее ближе. – Что? – растерянно переспросил Джонатан. Ему пришло в голову, что, возможно, Мария хотела выговориться, пользуясь тем, что он ее не понимает. Что он должен был сделать? Присесть и подготовиться к долгому монологу? – Ты, – Мария посмотрела на него в упор и для верности ткнула пальцем куда-то в район его груди. Затем указала этим же пальцем на кровать: – Dormi qui. Qui! – Здесь? – опешил Джонатан. Он правильно понял? Мария предлагала ему поселиться в спальне сына? – Спать здесь? Вы что! Я… я так не могу! – Scemo! – закатила глаза Мария. – Datti una mossa! – Она прижала рамочку к себе и двинулась к выходу, что-то бормоча себе под нос. И лишь когда она шагнула на лестницу, Джонатан пришел в себя. – Grazie, – крикнул он ей вдогонку. Тем же вечером он перетащил свои немногочисленные пожитки в новую комнату. Шкаф и ящики в столе оказались забиты вещами Энрике, которые он не решался трогать, поэтому свои вещи скромно приткнул рядом. Учиться расхотелось: поступок Марии выбил его из колеи, взволновал – какая уж тут сосредоточенность на изучении новых слов? Чтобы немного отвлечься, он подпрыгнул и зацепился за турник, с трудом подтянувшись на нем пару раз. С громким кряхтением он, превозмогая себя, подтянулся еще два раза и понял – так жить нельзя. В самом криминальном городе Италии, без магии, он был слаб как котенок, без тренировок по квиддичу совсем растеряв форму. В число первостепенных целей следовало включить не только изучение языка, но и улучшение физической формы, срочно! Наутро приехал Лука, да не с пустыми руками. Словари, справочники, учебники, художественная литература для детей – Джонатан не понял, как друг умудрился увезти все это на миниатюрной Веспе, но факт был налицо. Понимая, что нужно поторопиться с изучением, ведь Лука должен был уехать в Милан уже через пару месяцев, оставив его без своей поддержки, Джонатан всерьез налег на учебу. С этого дня он не только просиживал вечера за учебниками, но и много гулял, ходил в гости к знакомым Луки, наблюдал, разговаривал, старался перенять итальянскую модель поведения, образ жизни. Довольно быстро он осознал, что во многом разговорная речь итальянцев состоит из экспрессивных восклицаний, комплиментов и брани – устойчивых выражений. Он начал настойчиво вызнавать их значения у Луки и – о чудо! – стал гораздо лучше понимать окружающих. Он даже почти привык не торопиться, правда, в отличие от коренных жителей Неаполя, способность не спешить и успевать оставалась для него недоступной. Лука тоже больше времени уделял учебе, все чаще оставляя работу в траттории целиком на Джонатана. Как выяснилось, университет, в который тот поступил, считался одним из самых престижных, и требования в нем были соответствующие. Джонатан старался поддержать его как мог – все-таки он вел более или менее нормальную жизнь исключительно благодаря Луке и Марии. Постоянные клиенты «Башмачка» привыкли к нему, а Джонатан действительно запомнил, у кого из них как зовут внуков и питомцев, с некоторыми даже был знаком лично. Имя «Джонни» приклеилось к нему намертво, в какой-то момент заставив смириться. Лето понемногу отступало, привнося в жизнь изнывающих от жары горожан немного прохлады. Привыкший к зною Джонатан даже стал зябнуть по вечерам, а ведь осеннюю погоду в Италии вполне можно было приравнять к английскому лету! Поток туристов не уменьшился, зато горожан стало больше – оказалось, многие покидали Неаполь на время жары. В середине сентября они закрыли «Башмачок» и отправились на открытие фестиваля пиццы. Пока Мария осматривалась и дегустировала в поисках новых кулинарных идей, они с Лукой оторвались по полной: ели и пили, участвовали во всевозможных конкурсах и слушали живую музыку, плясали и горланили песни. В самом сердце шумной толпы Джонни больше не чувствовал себя чужим. Октябрь ознаменовался отъездом Луки. Первые дни казалось, что вместе с жизнерадостным итальянцем улочки Неаполя покинуло само солнце – похолодало, зарядили дожди. Но Джонатан не унывал, он знал, что это явление временное, а еще его сердце грела мысль о припаркованной у старого Джованни красненькой Веспе, которую Лука передал ему в пользование, взяв клятву любить и вывозить на прогулки. За лето Джонни искренне привязался к этому скутеру. А через несколько дней в «Башмачок» зашел новый клиент. Он появился в момент затишья, с теплом оглядел помещение и солнечно улыбнулся Джонни, что крутился вокруг кофемолки, настраивая постоянно сбивающийся из-за изменения влажности воздуха помол. – Боже мой! – выглянула из кухни Мария и, увидев посетителя, мгновенно оказалась рядом с ним, расцеловывая в обе щеки и обнимая. – Марко! С возвращением! Неужто ты все-таки развелся со своей шалавой и вернулся на улицу одиночек! – Какая ты красивая, Мария! Хорошеешь день ото дня!.. Джонатан удивленно взирал на эту сцену, бросив свое занятие. Впервые на его памяти Мария встречала кого-то столь радушно – для итальянки она была довольно замкнута. Тем временем Марко лукаво глянул на него: – А что это за красавчик? Угостишь меня капучино? Согласно кивнув, Джонни стал насыпать кофе в портафильтр, украдкой поглядывая на присевших за ближайший столик людей: Марко так и лучился оптимизмом, а Мария улыбалась совсем как на той памятной фотографии с семьей. Порадовавшись таким метаморфозам, он запустил кофемашину и полез за молоком. А когда Джонни вновь развернулся к залу, тот оказался до краев заполнен ярким солнечным светом.