Страж за плечом твоим

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1 — Слышь, Ури, поговорить надо. Кенни сел на кровати, нащупал на тумбочке сигареты. Ури пытался отучить его курить в спальне, но все аргументы отметались нарочито веселым «один хуй помирать». Ури только демонстративно вздыхал, когда по комнате начинал ползти табачный дым. Тогда Кенни вставал и открывал окно. — Что случилось? — спросил Ури, садясь на кровати. Формально Кенни считался его телохранителем. На самом же деле… Что на самом деле, Ури и сам не до конца понимал. Они жили вместе, спали в одной постели. Слово «любовники» Ури не нравилось. Оно отдавало неприятным запахом интрижек брата и не вязялось с Кенни. Но более удачного термина Ури подобрать не мог. Кенни, в чем мать родила, уселся на подоконник, его длинные ноги почти доставали до пола. Он докурил и закурил вторую. Заговорил, не выпуская сигареты изо рта: — Я тут сестренку навестить хотел… Успел аккурат на похороны. — Он вздохнул. — Хреновый из меня брат… Она… Когда мы последний раз виделись, она с пузом ходила. Уж не знаю, кто постарался. Она и сама вряд ли знала. — Он замолчал. Ури терпеливо ждал. — Короче, пацану пять лет, он пока с товаркой ее живет. Я вот думаю. Что его ждет? Или помрет, как мамаша, или тоже будет собой торговать, голод не тетка, или — по моей дорожке. Выбор так себе, на мой скус. — Вкус, — автоматически поправил Ури. — На мой скус, — упрямо повторил Кенни. — Короче, думаю, надо пацана к нам забрать. Хоть кто-то из Аккерманов поживет нормально, раз уж нам теперь по улицам ходить можно. Ури наклонил голову, обдумывая услышанное. Брат может не одобрить. Он и на Кенни косо смотрит, а тут еще племянник. С другой стороны, мальчик ни в чем не виноват. Да и Кенни, если уж в нем взыграли родственные чувства, все равно сделает по-своему. Ури посмотрел на него. В темноте выражение лица нельзя было разглядеть, он видел только темный силуэт в проеме окна. — Что ж, — сказал он наконец. — Не думаю, что пятилетний ребенок нам помешает. — Ну, — довольным голосом сказал Кенни, почесывая голый живот, — если в нашу породу пошел, то ест он за троих. Он слез с подоконника и вернулся в постель. От него сильно пахло табаком, ноги и руки были холодные. Ури позволил себя обнять и прикрыл глаза. — Как его зовут? — спросил он. — Кого? — Твоего племянника. — А. Леви. — Кенни опять вздохнул. — Она хорошая баба была, Кушель. Ну а чем занималась, так это… вам же, ваше величество, спасибо сказать должны… Куда ей было еще? Вот, пацана родила. Я ей говорил избавиться от него, пока еще можно… Нет, говорит, хочу сына. А если дочь, говорю. Нет, говорит, сын будет. Возись теперь с ее ублюдком… Ури осторожно погладил его по волосам. Многие говорили, что Кенни — очень злой человек. Пожалуй, Ури был согласен с ними. Но он знал, что под этим слоем злобы и изощренной жестокости бьется простое человеческое сердце. И это сердце может любить, страдать, сочувствовать. Он говорил грубо и зло, но Ури слышал совсем другие ноты в его голосе. Он не стал ничего говорить. Только погладил его по волосам, поцеловал. Еще совсем недавно род Аккерманов старательно и методично уничтожался. Остатки были разбросаны по разным уголкам человеческих владений, семью Кенни в конце концов занесло в Подземелье, где обретались подонки общества. Воры, убийцы, проститутки, беглые политические преступники, сектанты и сумасшедшие всех мастей населяли этот мир. Так что Ури не удивлялся характеру и лексикону Кенни. И его желанию вырвать из этой клоаки если не сестру, то хотя бы племянника — вероятно, последнего Аккермана на Парадизе. Ури прекратил преследования Аккерманов после встречи с Кенни, но исправить сделанного он уже не мог. Леви переступил порог их дома через несколько дней. Он был так худ и бледен, что его здоровье вызывало серьезные опасения. Он был дик, смотрел на новые для него лица с неприязнью и страхом. Первые несколько дней он молчал. Отвечая на вопросы, кивал или мотал головой. Ел он, как и полагал Кенни, за троих. К нему приставили няню, и она рассказала Ури, что в первую ночь Леви испугался лунного света и спал под кроватью. Постепенно, однако, он привык к своему новому дому. Как и Кенни, он не спешил показывать свои истинные чувства, часто бывал груб, а некоторые слова в его лексиконе смущали даже Кенни. Дядю он признал сразу и ходил за ним хвостом. Кенни учил его драться, держать нож и показывал, куда бить, если противник в два раза больше и зажал тебя в угол. «Надеюсь, ты когда-нибудь вырастешь, а то мелкий такой, с карликом она спала, что ли», — ворчал иногда Кенни. До пятилетней головы смысл этой фразы не долетал, но вырасти Леви очень хотел. Он смутно помнил, что мать тоже была высокая — не такая, как дядя, но… К Ури он привыкал труднее. Он понимал, что такое «дядя — брат матери», но кто такой Ури, он понять не мог. Он знал, что дом принадлежит Ури, что няня зовет его «господин», а Кенни — просто по имени или «этот сукин сын», когда думает, что ее не слышат. Сам Ури не лез к нему и не требовал ни любви, ни проявления уважения. Он следил за тем, чтобы у ребенка было все, что ему нужно, и считал, что этого пока достаточно. Ему было немного обидно, что к Кенни мальчик проявляет явную симпатию, а него смотрит настороженно и с каким-то недоумением. Что это? Выученная несколькими поколениями Аккерманов осторожность по отношению к Рейссам? Или ребенку, который не знал нормальной семьи, трудно уместить в голове и сердце двух взрослых сразу? Однажды Леви забрел к Ури в кабинет. Ури сидел в кресле и читал. Кенни сидел на табуретке для ног и точил ножи. — Тебе чего, шкет? — спросил Кенни. — Не знаю, — честно сказал Леви. Он покосился на Ури, но тот сделал вид, что видит только книгу. Тогда Леви подошел к нему и, встав на цыпочки, заглянул ему через плечо. — Что это?! — спросил он, тыкнув пальцем в картинку. — Это Солнце, Луна и звезды, — объяснил Ури. — А это что? — Это планета, на которой мы живем. — Нихрена себе, — восторженно выдохнул Леви, пораженный красотой Космоса. Кенни хмыкнул. — Надо тебя в школу сдать. — Он еще маленький, — отозвался Ури, — на будущий год… — А что такое школа? — спросил Леви. Кенни хотел ответить, но Ури его перебил: — В школе рассказывают о том, как устроен мир. — И про это тоже? — спросил Леви, тыча пальцем в картинку. — Разумеется, — улыбнулся Ури. Тонкие брови Леви поднялись, глаза стали больше. — Тогда я не хочу ждать целый год! Можно, я пойду туда завтра? Можно? Дядя, пожалуйста! Дядя Ури! Он вцепился в рукав халата Ури и так смотрел на него, что Ури растерялся. Леви никогда раньше не звал его по имени и дядей. Это было так неожиданно, что даже Кенни отвлекся от ножей и посмотрел на племянника с недоумением. — Прости, Леви, но ты еще слишком мал. Придется потерпеть. Леви никогда не плакал. По крайней мере, никто никогда не слышал, чтобы он плакал. Но теперь у него было такое лицо, будто он вот-вот разревется. — Если хочешь, — сказал Ури, пасуя перед готовыми пролиться слезами, — можешь читать книги. Я попрошу няню, чтобы она научила тебя, и… Он не успел договорить. Леви уже несся по коридору, крича: «Няня, дядя Ури сказал, чтобы ты научила меня читать!» — Ты его избалуешь, если будешь на все соглашаться, как только он соберется реветь, — проворчал Кенни. — Это книги, — спокойно сказал Ури. — Вот именно. Хоть засунь куда-нибудь то, что ему читать не стоит. Знал бы, что такой мозговитый, оставил бы там, где нашел… Ури положил руку ему на плечо. — Он еще мал. Вряд ли он все поймет… — А если поймет, прикажешь родному племяшке башку открутить? Не надо было его сюда притаскивать… — Ты поступил правильно, — сказал Ури, гладя его по спине и шее. — Я бы сделал то же самое. Что касается секретов этого мира… Я думаю, он усвоит правила игры. Сам говоришь, мозговитый. — Он обнял Кенни обеими руками. — Лишнее я, конечно, спрячу, не беспокойся. Кенни повернулся к нему и поймал его губы. — Это у вас семейное, — сказал Ури, глядя ему в глаза. — Что? — Перед вами трудно устоять. Кенни довольно ухмыльнулся. — Знаешь, я, пожалуй, дверь запру…