Страж за плечом твоим

Веки были ужасно тяжелыми, и Эрен только с большим трудом открыл глаза. И увидел незнакомый потолок. Под спиной — жесткие доски. Пахло пылью, человеческим потом и испражнениями, земляной сыростью. Он сел. Тело двигалось медленно и неохотно. Будто опутанное чем-то. Хотелось пить. В горло словно песку насыпали. Вокруг царил полумрак. Только факелы на стене давали свет, и его не хватало, чтобы толком рассмотреть обстановку. Эрену, однако, удалось разглядеть толстую решетку, отделяющую его от коридора. Под одним из факелов сидел, согнувшись, человек в военной форме. Эрен вздрогнул. Не надо быть гением, чтобы понять: он в камере. В тюрьме. Но… Но как это произошло? Он потер лоб и принялся вспоминать. Утром Разведкорпус уходил в экспедицию, и им разрешили пойти посмотреть, как они выезжают из города. Эрен, Микаса и Армин стояли в толпе. Эрен забрался на перевернутый ящик. Увидев Леви, он не удержался и выкрикнул его имя. Разведчики! Даже после всего, после того, что произошло пять лет назад, после учиненного ему допроса, для Эрена они оставались героями. Их зеленые плащи развевались на ветру, и белые перья крыльев свободы светились на солнце. Они, эти мрачные, уставшие люди, черные от загара, с серьезными лицами и напряженным взглядом, были символом свободы, надежды на будущее. Эрен за несколько лет в Кадетском корпусе не растерял своих детских восторгов и все еще мечтал, что однажды и он тоже… И завтра, уже завтра он объявит, что собирается стать разведчиком. И никто его не остановит. Он еще в детстве все решил. После обеда их, кадетов 104-го набора, собрали на тренировочной площадке и объявили, что теперь они — солдаты, что время их обучения закончилось, а завтра они смогут выбрать место службы. Эрен слушал вполуха и часть слов главного инструктора пропустил. Он уже предвкушал, как отправится в Разведкорпус, как будет убивать титанов в экспедициях за Стены… Эрен замер. Титаны. Воспоминания обожгли его, как удар кнута. Титаны. Их, еще не солдат, уже не кадетов, передали под временное начало Гарнизону. И отправили на Стену — чистить пушки. Эрен запомнил ясное синее небо, белых птиц в нем, легкий теплый ветер. Далеко, насколько хватало глаз простирались бывшие владения — то, что когда-то было Шиганшиной, его домом, другими городами и деревнями. С высоты эти места казались тихими и мирными. Если не подходить к самому краю, толпящихся внизу титанов не увидишь. Возиться с пушками никто не хотел, но и от работы не отлынивали. Эрен вспомнил, что они много говорили. За несколько дней до того, в столовой во время ужина, Жан стал дразнить его: он говорил, что Эрен строит из себя героя, что только дурак полезет за Стены, титанам в пасть. "Может, я дурак, — огрызнулся Эрен, — но хотя бы не трус, в отличие от тебя, морда лошадиная!" У Жана и вправду было вытянутое лицо, и Эрен не упускал случая подразнить его по этому поводу. Они часто задевали друг друга, дрались. Эрена бесило, что Жан — трус. Он говорил, что хочет спокойной и сытой жизни, и отказывался видеть то, что пять лет назад понял Эрен: никакой спокойной жизни не будет, пока за Стенами бродят титаны. Отсиживаться, искать спокойной службы под сенью Стен значило расписаться в своей готовности стать ужином для очередной зубастой морды. Все это Эрен и высказал тогда, не выбирая выражений и заслуженно получив в зубы. Эрен, правда, в долгу не остался и украсил физиономию однокашника фингалом. Ничего, меньше задаваться будет. Когда их растащили, оба получили выговор. Но это случилось за несколько дней до выпуска, и Шадис наказал их только мытьем полов в общих спальнях. Эрен посмотрел на свои руки. Он тогда со злости, помнится, стукнул кулаком каменную стену. Кожа на костяшках содралась, ссадины еще не зажили. Но сейчас, насколько он мог разглядеть в неверном свете факелов, руки были целы. Это показалось ему странным. Тут же заболела голова. Как будто с похмелья, когда кто-то стащил из офицерской кухни бочонок пива, и они с Жаном, Конни и еще парой парней на спор выпили по паре кружек. Утром, глядя на несчастные лица юных пьяниц, главный инструктор почему-то не стал кричать и придумывать наказание, а спокойно сказал: "Ничего, молодежь, научитесь еще. Марш на тренировку!" От головной боли тогда хотелось умереть. Микаса где-то раздобыла стакан рассола и дала его Эрену. Стало немного легче. Но все равно ему было ужасно плохо. Конни сказал тогда, что в пиво подмешали спирт, потому что с пива такого похмелья не бывает. Но Эрен ему не поверил. Да и не особо задумывался об этом. Он мечтал только, что голова перестанет болеть. Сейчас было почти так же: во лбу будто стучал молоток, виски сдавливало невидимое железное кольцо, к горлу подступала тошнота. Что-то произошло там, на Стене. Что-то страшное. Что-то такое, о чем он не хочет вспоминать. Страшнее, чем пять лет назад в Шиганшине. Эрен пошевелился, устраиваясь поудобнее на неудобной лежанке, сел, опираясь спиной о стену, и тут же спящий солдат поднял голову и сказал, как-то нервно и зло: — Ты, эта, пацан, не брыкай, не брыкай, а то ружо, знашь, заряжено. Раз — и все, привет маме. Не брыкай. — Я и не брыкаю, — автоматически ответил Эрен, понятия не имея, что такое "брыкать". — Я… — Цыц! А то, эта, значится, стрелять приказано. Не брыкай, грю! Эрен не ответил. Он злился, но подумал, что сейчас лучше не давать выхода эмоциям. Он снова попытался вспомнить прошлый день. Солдат захрапел на своем стуле, крепко сжимая ружье. Эрен прикрыл глаза. Ему вдруг вспомнился отец. Он держал Эрена за руку, а сам Эрен плакал и просил его не делать… Не делать — что? У отца в руке был шприц. И он что-то говорил… Что-то про силу… Он нес какую-то чушь. И зачем думать об этом сейчас? Надо понять, почему он в тюрьме, да, да, это сейчас самое главное. Не просто так же его тут держат? Еще солдат сказал, что ружье заряжено, приказано стрелять. Что же такого мог он натворить, что к нему приставили охрану? Убил он кого-то? Он снова лег и попытался устроиться на деревянной лежанке поудобнее. Ему не дали ни одеяла, ни подушки. Лежать на голых досках было неприятно и несколько унизительно. Ему казалось, что его тюремщики намеренно издеваются над ним, лишая его права на одеяло или подстилку. Он кое-как лег, устроившись головой на руке, и приказал себе спать. Утром кто-нибудь придет и объяснит, в чем дело. Не могут же его держать просто так! Стоило закрыть глаза, как он увидел глаза Армина. Глаза, полные неподдельного животного ужаса и отчаяния. Да, Армин никогда храбрецом не был, но и трусом Эрен его не считал. А тут… Он был так напуган, это был такой сильный страх, что Эрен ощущал его кожей. Он схватил Армина за руку и вытащил его из… из… Эрен распахнул глаза, будто очнувшись от ночного кошмара. Ах, если бы это все было кошмаром! Там, на Стене, они говорили о будущей службе. К удивлению Эрена, многие тоже собирались в Разведкорпус. Оказывается, его речи в столовой и драки с Жаном так подействовали на однокашников, что им захотелось изменить мир. Это немного льстило его самолюбию, но больше он был просто рад, что его поняли и разделили его мысли и чувства. Микаса и Армин, он давно знал это, тоже хотели стать разведчиками. Микаса, понятно, шла за Эреном. Она все думает, что ему десять, вот и пасет его. Впрочем, она сильная, лучшая в выпуске, а может — и за всю историю Кадетского корпуса. А Армин? Эрен едва удержался от смеха. Армина он любил, конечно, но он маленький и слабый, вечно отставал на тренировках. Он был очень умный. Пожалуй, он был умнее всех, кого Эрен знал. В Разведкорпусе, наверное, нужны умные. Вон, про командора Смита говорят, что он умный и хитрый. И все-таки думать об Армине как о разведчике было немного смешно. Они стояли на Стене. Эрен попытался вспомнить, кто именно там был. Кажется, Конни и Жан, еще Минна. Кто-то еще… Наверное, Томас. Еще… Да почти все! Эрен вспомнил, что он тогда посмотрел на Кристу. Ее светлые, почти белые волосы на ярком солнце казались рыжеватыми, и он тогда подумал, что она чем-то похожа на Армина. Она тоже маленькая и тонкая, с большими небесного цвета глазами. Слабой, правда, он бы ее не назвал. Она дружила с Имир, и кое-кто из мальчишек по ночам, когда они укладывались спать, сплетничал, что Криста с Имир не просто подружки… Эрен не понял тогда, и кто-то с циничной усмешкой пояснил: "Трахаются они". И все засмеялись. Не то над невинностью Эрена, не то над Кристой с Имир. Так вот, они стояли на Стене, и он посмотрел на Кристу, подумал про рыжие волосы и сходство с Армином. Имир грубовато, будто по-мужски, обнимала Кристу за шею. Имир была полной противоположностью своей подруги. Выражалась грубо и прямо. Со спины походила на парня. Груди у нее почти не было, тело — длинное и худое, все лицо покрыто веснушками. Тихая и мягкая, Криста рядом с ней смотрелась странно. Как домашний пудель какого-нибудь богача рядом с дворнягой. Эрен потер глаза, отогнал лишние мысли. Дальше, что было дальше? Да, точно! Саша распахнула куртку и показала здоровый кусок ветчины. "Я тут мясца стащила из офицерской кухни… Попируем?" Эрен возмутился. Как она может красть еду, когда земель не хватает, продуктов мало?! И тут все загалдели, заговорили одновременно. Они уверяли его, что скоро отвоюют все отобранные титанами земли обратно, что тогда мяса будет вдоволь, хоть валяйся в нем. И его захватила эта сладкая волна детского восторга, надежды, радости. Он вдруг рассмеялся и сказал, что тогда, конечно, можно и попировать. С пушками они уже закончили, гарнизонных офицеров рядом не было. Они сели… Нет. Только хотели сесть. Что-то произошло. Что-то страшное, невозможное. В памяти была чернота. Он видел лицо Саши, в углу рта блестела капелька слюны. Глаза блестели. Будто кот, забравшийся в кладовку, она готовилась полакомиться свежей ветчиной, пока хозяева не увидели. И что-то случилось с ней. Улыбка и блеск в глазах погасли, про ветчину она забыла. Она кинулась со Стены вниз, повисла на тросах УПМ. Зачем? Саша трусовата, просто так рисковать бы не стала. Может, ее кто-то толкнул? Но кто? Эрен повернулся на другой бок. Ему казалось, что он вот-вот вспомнит, надо просто ухватить память за хвост. Но пока он видел только черноту. А может, это он толкнул Сашу? И за это его посадили в камеру? Бред. Не стал бы он так делать. Да и если бы так случайно вышло, его бы посадили за это в камеру? И приказали бы стрелять, если будет "брыкать"? Бред. Да и Сашу он бы не тронул. Она же мухи не обидит сама. Говорить всегда старается вежливо, хотя дается ей это тяжело: в деревне не привыкла к правильной речи. Раздражает только ее страсть к еде. Постоянно жрет. Хлеб выпрашивает. Но за такое не толкнешь же товарку со Стены? Вот Жана он мог бы толкнуть. Упал не Жан. Упал Сэмюэл. И Саша кинулась за ним. Эрен видел, как она поймала и удержала его почти у самой земли. Он не знал, выжил ли упавший, но точно помнил, что она его схватила. Саша ловкая. Стоп. Эрен сел так резко, что голова заболела еще сильнее. Спящий солдат пробормотал что-то. Эрену стало трудно дышать. Он вспомнил. Когда они уже собирались сесть и славно пообедать, над Стеной появилась голова титана. Того самого, который пять лет назад разрушил Марию. Среагировали они быстро. Эрен бы не мог никого упрекнуть. Однако они все же были медленнее, чем нужно. Титан смахнул пушки и людей, будто чашки со стола. Эрен и другие успели отскочить, а Сэмюэл попал под удар и полетел вниз, Саша кинулась за ним… Живы ли они сейчас? Хоть кто-нибудь? Что с Микасой и Армином? Может, из всех, кто возился с пушками, остался только он? От этой мысли стало страшно. Титан потом исчез, будто и не было. Может, Полиция решила, что это Эрен всех убил? Он невольно усмехнулся. Глупо. Откуда у него такая силища? Он же не титан. Эрен встал и прошелся по камере. Он только сейчас заметил, что на нем нет ни ремней от формы, ни сапог. — Значит, — пробормотал он, — титаны вернулись. Он потер лоб, силясь вспомнить дальнейшие события. Титан пропал. Пролом в Стене остался. Трост ждала участь Шиганшины. Он замер посреди камеры. Сквозь крошечное окно под самым потолком пробивался лунный луч. Храпел солдат. Эрену казалось, что он остался один во всем мире. В ночной тишине одиночество навалилось на него, как тяжелое одеяло. В мозгу мелькали картинки. Он видел мать у плиты. Отец брал своими тонкими смуглыми пальцами тысячелистник и медленно, как маленькому, говорил: "Вот, Эрен, этот цветок помогает при…" Микаса сильнее кутается в красный шарф. В ее глазах стоят слезы. "Куда мне теперь идти, доктор Йегер?" Армин размазывает по лицу кровь и слезы, смешанные с уличной пылью. "Я сильнее их, потому что не убегаю". Армин. Армин оказался в пасти титана, и Эрен успел его вытащить. И застрял сам. Огромные зубы сомкнулись, и ему оторвало ногу. Эрен сел на лежанку и ощупал обе ноги. Все было на месте. Он засомневался, не приснилось ли ему все? Он вспомнил невыносимый жар. Что-то вязкое облепило его. Жарко, как в печи. Все вокруг красное. Как кровь или раскаленный металл. Эрен видел тела — в военной форме и без, целые и отдельные их части. Чей-то сдавленный, больше похожий на писк голос: "Мамочка, мне больно". Эрен почувствовал соленую влагу во рту. По щекам бежали слезы. Он умер. Его проглотил титан. Он мертв. По телу пробежала волна незнакомого ощущения. К горлу подступила тошнота. Он лег и уткнулся лицом в ладони. Слезы душили его, горло сжималось. Его трясло от беззвучных рыданий. Спину, руки, грудную клетку и живот сводило судорогой. Его будто в мясорубке прокручивали. Эрен провалился в тяжелый сон. Он ничего больше не вспомнил, и во сне его преследовал красный жар, ощущение ужаса и смерти. Проснулся он, когда услышал знакомый голос. — Смотри-ка, дрыхнет как ни в чем не бывало. Разбудить его, командор? — Не стоит. Подождем. Эрен сел, вытер глаза и посмотрел на говоривших. Один из них был Леви Аккерман. Несколько лет назад он приезжал в Кадетский корпус и расспрашивал про отца. Как и тогда, взгляд у него был цепкий, неприятный. Леви стоял, прислонившись к стене и скрестив руки на груди. Он смотрел прямо на Эрена, в самую его душу. На стуле, где ночью спал солдат, сидел человек, которого Эрен знал только в лицо — командор Разведкорпуса Эрвин Смит. Он тоже разглядывал Эрена, но без всякого выражения. Лицо у него было спокойное и серьезное. Эрен инстинктивно встал и вытянулся по стойке смирно перед решеткой. Леви цыкнул. Командор остался безучастным. Пару минут все трое молчали. — Если тебе нужно время, чтобы сделать утренние дела, — заговорил Смит, — мы готовы дать тебе десять минут. Голос его звучал мягко, но Эрен почему-то этой мягкости не верил. Он отрицательно покачал головой. — Тогда начнем. — Командор прокашлялся. — Я Эрвин Смит, тринадцатый командор Разведкорпуса. Это капитан Разведкорпуса Леви Аккерман. Ты знаешь, почему мы здесь? — Понятия не имею, — честно сказал Эрен. Смит кивнул, будто отвечая собственным мыслям, и повернулся к капитану. — Леви. — Тс. — Леви оторвался от стены и подошел к решетке. — Расскажи все, что помнишь о нападении на Трост. Медленно. Разборчиво. Честно. — Я… Я мало что помню… Не уверен, что мне все не приснилось… — С этим мы разберемся. Рассказывай. Эрен молчал. Он готов был рассказать все, но не знал, с чего начать. И стоит ли говорить о Саше и украденной ветчине? Об их глупой болтовне? Леви наблюдал, как он топчется на месте, разглядывает пол и силится собраться с мыслями. — Шкет. Мне до сиреневой пизды, если ты или твои приятели накосячили. Это Шадиса геморрой, он и будет разбираться. Мне надо знать, что ты помнишь. Так что хорош телиться. Давай. Все, что помнишь. С того момента, когда вас отправили на Стены чистить пушки. Мы слушаем. Они слушали. Внимательно. Не перебивая и не задавая вопросов. Лица обоих разведчиков не выражали ничего. Они даже друг на друга не смотрели. Эрвин сидел, сцепив руки и глядя в пол. Леви стоял у решетки и курил, выпуская густой, едкий дым. — Это все, — сказал Эрен. — Последнее, что помню: жарко, вокруг мертвые. Дальше ничего. — С отчетами свидетелей сходится, — ровным голосом произнес Эрвин. — Не думаю, что он нам врет. — Это не в его интересах. Правда, шкет? Ты, кстати, где служить собираешься? — В Разведкорпусе. — Охуеть. Думал, передумаешь... Одного путешествия в желудок титана тебе мало? Эрен посмотрел на него. Этим человеком он так восхищался издали, мечтал быть таким же сильным и бесстрашным, а теперь он так близко видел его лицо, и оно ему не нравилось. Худой, будто скелет, обтянутый кожей, с черными кругами под глазами. На скуле свежий кровоподтек, будто ему в драке по морде съездили. Кожа обветренная, сухая. Лицо, шея, руки не то грязные, не то загорелые. И это — сильнейший воин человечества?! — Объясните, что происходит! — сказал Эрен, чувствуя подступающую к горлу злобу. — Почему я в камере?! Где… где остальные?! — Скоро все узнаешь. Вопросы тут я задаю. — Леви посмотрел Эрену прямо в глаза. — Где твой отец? — Понятия не имею! Ясно вам?! Вы не имеете права меня допрашивать! Ничего не объяснили! Что я сделал?! Леви закатил глаза и тяжело вздохнул. Он вдруг вытянул руку, просунул ее между прутьями и схватил Эрена за волосы. Голова его дернулась и больно ударилась о решетку. — Отвечай на вопросы, сукин сын. Ты вспомнил, куда пропал твой папаша? — Нет! Я же говорил! Ай! — Совсем не помнишь? — Нет! Он вцепился ногтями в руку, все еще державшую его за волосы, но Леви этого даже не заметил. — Если ты правда ничего больше не можешь нам рассказать, я тебя оставлю в покое. Но если ты просто не хочешь… Я знаю примерно сотню способов заставить тебя передумать, не заходя в камеру. Так что? А то, может, я отрежу тебе ногу и посмотрю, отрастет она или нет? — Я… Я все рассказал. Правда. Я больше ничего не знаю! По лбу бежала струйка крови. От боли на глазах выступили слезы. Почему-то Эрен был уверен, что капитан убьет его, стоит командору дать отмашку. В его хватке было столько ненависти, что она ощущалась так же ясно, как боль. — Хватит, — подал голос командор. — Если что-нибудь вспомнишь, скажи охране, что хочешь поговорить со мной. Леви. Пальцы разжались, и Эрен невольно вздохнул, осел на пол. Он схватился за лоб, который будто огнем горел. Затылок тоже пылал от боли. Леви поцарапал ему кожу под волосами, и пару дней она будет саднить. Но царапины — ерунда! Этот сукин сын дважды ударил его о решетку, пошла кровь. Эрен вытер лоб, но кровотечение не прекратилось. Несколько красных капель упало на пол. Оба разведчика равнодушно смотрели на сидящего на каменном полу мальчишку. Никакого сочувствия или извинений он не получил. Они ушли, свои места заняли охранники — двое солдат с розами на спинах и рукавах. Они косо смотрели на Эрена, и в их глазах читалось отвращение. Эрен посидел пару минут, потом встал и вернулся на лежанку. Хрен он им что расскажет, даже если вспомнит! Даже старший инструктор Шадис не был так жесток с ним. Он мог заставить провинившегося бегать вокруг казарм кругами, мог и ударить, но такой равнодушной жестокости, как в глазах Аккермана, Эрен никогда не видел. Однажды, когда гуляла эпидемия, Шадис лично помогал ухаживать за больными. Какими-то правдами и неправдами он сумел добыть для лежавших в госпитале сладости. Настоящие сладости! Кадеты их видели разве что во сне. Эрен тогда слышал, как инструктора шептались между собой, что Кит Шадис за своих людей умрет, если будет нужно. Да и тогда, когда Леви приезжал его, Эрена, допрашивать… Видно было, что он на стороне кадета, а не бывшего полицейского. Эрен прикрыл глаза. Боль немного отступила, и он сумел немного поспать. Проснулся он, услышав чей-то громкий голос. Он сел на лежанке и увидел за решеткой незнакомую женщину в очках. Охранявший его солдат смотрел на гостью как-то неуверенно: он не мог сообразить, послать ли ее, пригрозив "ружом", или разрешить поговорить с арестантом. — Эрен! — выкрикнула вдруг женщина. — Вот ты какой! Удивительно! Я очень рада с тобой познакомиться! Меня зовут Ханжи Зоэ, я майор Разведкорпуса! Леви сказал, что ты собираешься к нам. Это просто чудесно! Прекрасно! Надеюсь, мы подружимся! Она протянула сквозь решетку руку, поймала ладонь Эрена и крепко, по-мужски, пожала ее несколько раз. Ее карие глаза светились от восторга. Чем-то она напомнила Эрену Сашу: у нее тоже были каштановые волосы, которые она собирала в хвост, и в глазах ее тоже светилось легкое безумие. Только у Саши эта искорка загоралась, когда она чуяла мясо, а у Ханжи светилась постоянно. Почему-то мысль об их сходстве принесла Эрену облегчение. Даже воспоминания о недавнем визите командора и капитана уже были не столь неприятными… — Ох! Ух! — говорила Ханжи, все еще сжимая его руку. — Ты такой классный! Просто супер! Надеюсь, мы подружимся. — Солдат кашлянул, и она повернулась к нему: — Ладно-ладно, я поняла. Прости, Эрен! Мы завтра увидимся. Завтра все решится. Ты ничего больше не вспомнил? Нет? Совсем? Оч-чень жаль! Но ничего, мы это потом исправим. Если повезет, тебя не убьют. Да, пора. Пока, Эрен! До завтра! Пока! Она отпустила его и покинула каземат. Эрен окончательно перестал понимать, что происходит. Но ему передалась веселость Ханжи, и он невольно улыбнулся. Солдат сел на свой стул и, не глядя на Эрена, пробормотал: — Вздернут тебя, а ты не брыкай, не брыкай...