Бонусы волшебных nudies

      Сундук Гарри Поттера был упакован и готов к отъезду. Он забросил в него школьные учебники и одежду и заполнил почти до упора, когда добавил мантии и снаряжение для квиддича. Рядом лежали его метла и пустая клетка Хедвиг. Гарри уже выпустил сову, и она, без сомнения, сейчас была в Норе, наслаждаясь количеством мышей, которые бегали вокруг этого замечательного дома. Как и велел Дамблдор, Гарри всё приготовил к отъезду. Директор скоро должен был прибыть на Тисовую улицу. Единственными вещами, которые Гарри не упаковал, были его палочка и мантия-невидимка, как ранее посоветовал ему профессор Дамблдор, да его фотоальбом.       Последний в данный момент и был открыт перед Гарри. Он перелистнул на фотографию, которую Билл сделал на площади Гриммо. Старший из сыновей Уизли посещал их на прошлое Рождество, захватив с собой волшебную камеру.       — Её очень удобно использовать, когда ты взламываешь рунические зачарования и проклятия, — объяснил он однажды за завтраком. План Билла был прост. В то время как все беспокоились о мистере Уизли, лежащем в Мунго, Билл переживал за моральное состояние всех остальных. Он был достаточно взрослым для того, чтобы помнить прошлую войну, и он объяснил Гарри и другим, что ценнее всего для человека память о близких людях, членах его семьи и друзьях. Поэтому на протяжении всех рождественских каникул он делал массу фотографий и раздавал их, как конфеты.       Билл, вероятно, не ожидал, что его фотографии будут использоваться так, как делал сейчас Гарри. Сидя на краю кровати со спущенными штанами, Гарри двигал рукой вверх и вниз по своему пульсирующему члену, наблюдая за происходящим перед ним зрелищем. На снимке была кухня старого дома Блэк. На самом деле фотография содержала целую комнату различных улыбающихся членов Ордена и группу ухмыляющихся в камеру рыжих. Однако Гарри удалось убедить большинство из них свалить отсюда. Некоторым, угрожая постоянным изгнанием со снимка, например Молли и Грозному Глазу Грюму. Другим он мягко намекнул, в чём состоит его цель. Образ Сириуса, на который Гарри всё ещё было трудно смотреть, не вспоминая страшный момент с «Вуалью», просто кивнул с хитрым подмигиванием и горизонтальным движением бёдер. В конце концов, на фотографии остались только кухня, длинный деревянный стол и Гарри с Гермионой.       Стол являлся весьма полезным предметом для пары на картинке. Гермиона склонилась над ним, прижавшись обнажённой грудью к дереву, а Гарри брал её сзади. Настоящий Гарри, с членом в руке и широко раскрытыми глазами, был относительно невинным мальчиком, даже если прямо сейчас он так и не выглядел. У него было только самые примитивные знания о сексе, поэтому то, что он и Гермиона делали на фотографии, стало для него большим сюрпризом. После того, как девушка взяла его в рот, до предела возбудив и залив своей слюной член, при этом глядя прямо в глаза реального Гарри, Гермиона встала и наклонилась над столом. Ее руки потянулись за спину, нащупали округлые полушария зада и раздвинули их. В ту же секунду сфотографированный Гарри встал позади неё и примерился своим членом. Необычным было то, что он целился выше, чем раньше. Кончик его члена прижался к самой тугой дырочке лучшего друга, и Гарри забыл дышать, наблюдая, как он проскальзывает в круглую задницу Гермионы Грейнджер.       Гарри никогда раньше не думал об анальном сексе, но теперь, столкнувшись с идеей трахнуть Гермиону в зад, был ею полностью поглощён. Его рука двигалась всё быстрее, пока он представлял, на что это будет похоже в реальной жизни и в чём будет разница с лежащей перед ним фотографией. А вот на ней это выглядело так непристойно, так распутно и сексуально! То, как его член раздвинул её бледные незагоревшие половинки попы и вошёл в тугое отверстие, просто сводило его с ума. Но хоть перед его взглядом и было такое зрелище, Гарри обнаружил, что его глаза блуждают, переходя с точки соприкосновения их интимных мест на лицо Гермионы. Она выглядела божественно. Девичье лицо раскраснелось от удовольствия. Её глаза были широко распахнуты, а зубы постоянно впивались в розовые припухшие губы. Гарри очень хотелось заставить настоящую Гермиону выглядеть и чувствовать так же, как на фотографии.       На самом деле, Гарри становилось всё более очевидным, что он хотел заставить Гермиону чувствовать полный комплект эмоций: любовь, желание, счастье. Казалось его сердце стало гораздо больше груди и пытается вырваться из него. Он удивлялся тому, что никогда не понимал этого раньше. Она была такой умной и доброй, всегда стояла рядом с ним, хоть у неё была и своя жизнь. Она была идеальна и, как недавно обнаружил Гарри, удивительно сексуальна.       С рычанием он достиг своего предела и излился в старую майку. Люди на фотографии, казалось, не обратили на это внимания. Гарри взял Гермиону за бёдра и толкнулся сильнее, заставляя её задницу дрожать с каждым ударом бёдер. Настоящий Гарри закрыл альбом, опасаясь, что иначе у него возникнет искушение продолжить смотреть его и снова потянуться к своему члену. Это было единственной проблемой с его новым видом развлечения. Сексуальный голод фотографий намного превосходил даже его собственный. На самом деле, почти все фотографии Гермионы, которыми он располагал, находились в постоянно раздетом состоянии. Они, казалось, не хотели надевать свою одежду и возвращаться к нормальному внешнему виду. На данный момент Гарри не видел в этом проблемы, но он знал, что в дальнейшем ему придётся найти способ исправить это.       Не успел он натянуть штаны и застегнуть пояс вокруг талии, как все огни на улице исчезли. Гарри бросился к окну и увидел знакомое лицо высокого, жилистого человека с длинной белой бородой, идущего к его дому. Через минуту Гарри сумел надёжно упаковать фотоальбом, дотащить свой сундук до верхней ступеньки лестницы, и сбежать вниз в прихожую, чтобы открыть дверь директору.       — Гарри, — просиял профессор Дамблдор. — Я так рад, что ты, кажется, не унываешь, — Гарри не осознавал этого, но сейчас, как и всю прошлую неделю, он безостановочно улыбался. — Я беспокоился, что это лето будет особенно трудным для тебя.       Мальчик-Который-Выжил с трудом подавил фырканье. Это был один из способов описать его лето.