О тоске и зелёных перьях

/приветственный пост/ Один за другим загорелись факелы на стенах, следуя только желанию. Тени заплясали на стенах, в самых тёмных углах они зло скалились, недовольно вжимаясь в холодный камень. Крылья расправились в последний раз, а после от них не осталось и следа, только лишь одно длинное перо, переливающееся зелёно-золотыми бликами на свету, медленно опустилось на пол. Накидка легко соскользнула, обнажая плечи, и заблестела змеиная чешуя. Кетцалькоатль грустно улыбнулся. Вечерняя полутьма бросала тени на его лицо, делая его ещё печальней. Тоска отразилась в светлом взгляде, и он отвернулся, не в силах видеть это. Пернатый Змей ненавидел зеркала всей душой. Ужасное, горькое напоминание. Один простой жест — и холодный вечерний ветер ворвался через окно, а пламя факелов погасло, снова погружая комнату во тьму. Кетцалькоатль облегчённо вздохнул, оборачиваясь к окну; на темнеющем небе загорались первые звёзды, восходила полная луна. Красиво и отчего-то так печально. Совсем скоро полночь. При свете единственной свечи Пернатый Змей опустился на колени на циновку. Связка шипов агавы занимала место рядом с ним. Он сам избрал этот путь. И путь его — смирение, добровольная жертва во имя света. Почти равнодушно Кетцалькоатль глядит на мокрые от собственной крови пальцы, чуть морщится, когда острый шип пронзает кожу. Привычно, совсем не больно. Луна в зените, её призрачный свет мягко заглядывает в окно, освещая одиноко сидящую на полу коленопреклонённую фигурку бога ветра. Лёгкий дым клубится, поднимается от чаши с едва тлеющими окровавленными шипами. Ничто не нарушает тишины, ничто не мешает. Ничто не отвлекает Кетцалькоатля от безмолвной молитвы. Звёзды гаснут одна за другой, небо у горизонта уже светлеет. С грустью и надеждой Пернатый Змей ждёт появление Солнца, что возвестит об отсрочке для мира хотя бы на день. Ярко горит рассветная звезда, и улыбка самому Кетцалькоатлю кажется болезненной, вымученной. Что-то внутри сжимается, замирает, словно снова чувствуя обжигающий жар костра. Солнце восходит вслед за последней погасшей звездой. И Кетцалькоатль с облегчением выдыхает, подставляя лицо ласковым лучам, жмурясь. Тьма отступает слишком медленно, и вот уже можно различить очертания тесной комнаты, в которой он сам себя запер, карая за грехи этого мира. И очертания тёмной высокой фигуры у входа, что смотрит на него долгим пронзительным взглядом, требуя ответа. Однако Кетцалькоатль не уверен, что сможет ответить. Только тяжело печально вздохнёт, оборачиваясь с натянутой улыбкой: — Здравствуй, брат…