О тоске и зелёных перьях

/Ответ по сюжету Вашего самого странного сна/ За острыми скалами — прозрачное пустое небо. Меж высоких каменных глыб — одна узкая извилистая каменистая тропа, резко и обрывисто петляющая далеко книзу. А внизу — серебрится на свету синяя-синяя гладь воды. Далеко на противоположном берегу — густой лес, спускающийся к самой воде, нависающий с обрыва над ней. Большое озеро раскинулось в горах. Спускаться вниз непросто — песок и сухая глина осыпаются из-под ног, соскальзывают книзу камни под нетвёрдым шагом, отчего остаётся только опасливо пятиться, чтобы спуститься, постоянно хватаясь за зыбкую почву и редкую иссохшую траву. Тропа исчезает под водой — у берега уже глубоко. А синь озера бездонно глубокая и бесконечно, кажется, расстилающаяся во все стороны. Пахнет мокрым камнем, глиной и влагой, совсем немного — зеленью прибрежной растительности неподалёку, и ещё меньше — гнилью застрявшей под водой коряги. И тихо-тихо, только мелкие редкие волны плещутся о камень. Смотреть туда, где необъятная синь становится насыщеннее и ярче сияет в солнечных лучах — страшно. Неизвестно, какова глубина озера, отчего оно становится совсем пугающе глубоким. К расщелине, выходящей к воде, медленно подползает по искрящейся сини лодка. Также — тихо, не нарушая и не заглушая тех звуков, что окружают в этом месте. Только еле слышно касаются вёсла воды. Человек в лодке молчит. Кетцалькоатль молча забирается к нему и садится. Лодка чуть покачивается на воде и успокаивается, человек хватается вновь за вёсла. Они направляются в сторону противоположного берега, к пологому низкому песчаному берегу, теряющемуся в тени старых ив. Медленно удаляются от них скалы, жутко нависающие, кажется, над всем этим пейзажем. По-прежнему тихо. Человек молчит, Кетцалькоатль молчит тоже. Солнце беспощадно обжигает плечи и спину, и только человеку, налегающему на вёсла, кажется, безразлично. Лицо, словно маска. Черты неузнаваемы, и кажутся вовсе нереальными. В глазах — пустота и глубокая непроглядная темнота. Такая же, как глубина озера у самой середины, до которой они медленно добирались. К горлу плотным комком подступает паника. Кетцалькоатль нервно оглядывается по сторонам — берег далеко со всех сторон. Вокруг — только холодная синь, а над ним — пустое небо с бледным диском солнца. Словно мираж. Сильный толчок в спину, удар о воду, как о камень — и тело охватывает со всех сторон её тяжесть, и оно вдруг тяжелеет само по себе во много раз, и тянется ко дну. А на поверхности воды расходятся во все стороны круги, искажая такое яркое теперь, кажется, солнце, большим ярким пятном сияющее где-то высоко над головой. Кетцалькоатль тянется вверх, будто пытаясь коснуться солнца, но оказывается всё глубже и глубже. Вода забивается в лёгкие, и становится совсем нечем дышать, в горле печёт. Он пытается выплыть, понимая, что не может, что тело становится таким тяжёлым, словно отлито целиком из металла. Не получается пошевелить ни единой его частью, только холод окутывает его всё плотнее. Пернатый Змей захлёбывается этим холодом, и он снова и снова обжигает нутро резко и неприятно. Он зачем-то пытается звать на помощь. Солнце скрывает сплошная чернота.