***
Проходя к столику, что так удачно не занят и находится у окна, парень ещё не верит в собственное счастье до конца. У него случайная встреча вытесняет из головы все проблемы, позволяя закутаться в тепло незнакомого человека и исчезнуть в нём — поглощённым. — Тебе нужно что-нибудь согревающее… Вот, — пододвигает меню, указывая на строчки, где выбор должен быть сделан, пока в голове чужой проносится ужасно смущающее — «у меня уже есть согревающее», — которое не вырывается только из-за запрета на разговоры. Успокаивается быстро, благодарно кивает и рассматривает названия, пока его разглядывают самым тщательнейшим образом, впрочем, совершенно не давя этим. А юноше напротив чрезвычайно нравится то, что он видит — узость лица, обрамлённого тёмными волосами; бледность кожи, которая только далёкой нотой о болезни сообщает; пухлость губ, очень умеренная, акцентирующая, но ничуть не раздражающая; прямота носа и искристость глаз, цвета топлёного молочного шоколада, которые подчёркнуты бежевым шарфом, не снятым даже в помещении… Слишком увлекается, а потому не замечает, что ему указывают на необходимый пункт уже какое-то время, реагирует только на нежное прикосновение к запястью. — Хорошо, понял, — кивает наконец и себе тоже выбирает, почти не мешкая. Надиктовав всё официанту, возвращает внимание и видит протянутую ладонь, которую, не думая, сжимает и смотрит с интересом, мол — зачем это? Спутник смеётся, закрывая рот свободной рукой, а затем ей же показывает словно держит телефон у уха. — Вот я дурак, — тихо говорит, встряхивая рыжими непослушными волосами, явно не поддающимися укладке, и залезая в карман. Когда взгляд вновь обращен на парня, тот мотает головой и забирает аппарат с кистью, усиленно строча и показывая через секунды: «Мне очень приятно было, ты не дурак. Мой телефон выключен намеренно, и нет ни малейшего желания его воскрешать, поэтому твой хотел попросить для того, чтобы общаться.» — Ну раз приятно, — хмыкает и забирает снова холод чужих пальцев, грея в своих и наблюдая безграничное смущение, довольно сильно выдаваемое чрезвычайно нежным румянцем. — Может… Скажешь как тебя зовут? Печатать одной рукой не любит, но до ужаса не хочется терять контакт кожи, такой завораживающе прекрасный, а потому медленно отбивает, тут же разворачивая экран: «Чон Хосок. Но лучше — Хоуп» — Хоуп… Как «надежда»? — с любопытством задаёт вопрос и получает довольный кивок, а после — вопросительный наклон головы, который понятен и без слов. — Меня зовут Август. Точнее, это — псевдоним, но он любимее обычного имени, как и у тебя, — размышляет секунды и добавляет информацию, на всякий случай. — Мин Юнги. «Сколько тебе лет? А то пишу, даже не понимая, как правильно обращаться» — Двадцать три. Не думаю, что нам нужен официоз, — ослепительно улыбается, сметая всю грусть чужой души и не подозревая об этом. «Наверное, ты прав. Мне 22, скоро тоже 23» Им приносят заказ и буквально на пару минут воцаряется совершенно комфортная тишина, в которой оба — как рыбы в воде. Почему-то — безмерно счастливые рыбы. Затем наступает время небольшого рассказа Юнги о себе, во время которого его слушатель думает о том, насколько же верно, что Август — такой тёплый и насыщенно пряный, со всем букетом запахов и чувств, которые дают веру в светлое будущее. С оттенками, что носят в себе жар и знойность, нагревая до предельной температуры, но останавливаясь ровно так, чтобы не сжечь дотла. Помимо своего восхищения ароматом парня, Хосок не отвлекается от рассказа. Он с удивлением находит схожести в их жизни, на вроде того, что оба приехали в столицу из другого города, дабы заниматься музыкой, при чём оба — рэпом. Однако старший решил пойти к славе через агентства, а Хоупа вполне устроил андеграунд. Когда основная информация прозвучала, а новой темы ещё не появилось, быстро набирается на телефоне и показывается: «Я сам тоже не отсюда, из Кванджу. Приехал чуть больше года назад… Чтобы заниматься рэпом. Представляешь?» Ему не верится, потому качает головой, поражённый таким сходством. Парня клинит на чужих пальцах, что так и порхают по поверхности его телефона, пока вновь не демонстрируют: «Расскажу больше потом? Спросишь то, что тебе сейчас интересно? Не хочется слишком много в телефоне зависать… Не любитель печатать» — Что меня интересует? — задумчиво тянет, не отрывая взгляд глаза в глаза. — Мы увидимся ещё? — Август наклоняется вперёд и спрашивает с хищной улыбкой, готовый перевести всё в шутку. — Или мы сегодня не будем расставаться? На удивление, после вопроса не видит ошарашенности или шока, а так же — возмущения, вполне бы объяснимого, там лишь работа мысли, словно продумывание возможных вариантов. А оно действительно полным ходом, так как Хоуп решительно настроен — парень ему попался не просто так, это во-первых, он ведь чуть ли в пропасть не свалился, а тот — как снег на голову и как благословение с небес, а во-вторых, он прекрасно осознаёт, стоит остаться одному — накроют тоска и депрессия. Третьим, и пожалуй не менее весомым, пунктом — подкупает этот парень простотой и честностью, с ума сводит и в сети запутывает, из которых выход — страшнее смерти. На размышления уходит не больше тридцати секунд, после которых младший с удовольствием кивает, а затем печатает на сверхскорости, чтобы, не приведи бог, не передумать: «Только пойдём ко мне. Ты-то наверняка в общаге живёшь» — Какой ты… Догадливый, — слегка криво усмехается Август, понимая, что это первый раз в жизни, когда кто-то так легко с ним сошёлся и довериться решил. Он едва ли не пропускает грустное слегка выражение лица, но ловит его интуицией и задаёт закономерный вопрос. — Что-то не так? «Я с бывшим расстался перед операцией…» Тяжёлый вздох, а для поддержки — тёплые пальцы на его запястье, после чего продолжение: «Он должен был перевезти уже вещи, но я не уверен. Плюс есть вероятность, что он всё ещё там» Виновато опущенная голова с волосами цветом темнее самой безлунной ночи, падающими на высокий лоб и скрывающими владельца, — не то, что хочется видеть Юнги, а потому произносит со смешком и тёплой улыбкой: — Я помогу выгнать захватчика, если он ещё там, — склоняет голову набок, старательно ловя чужой взгляд. Как только это ему удаётся — продолжает. — Не бойся. Я помогу. Хоуп хочет верить в чужую бескорыстность и чистоту помыслов, но это даётся неимоверным трудом, больше — благодаря необъяснимым чувствам к этому невероятному парню, а потому он кивает всё-таки.***
На подходе к дому нервозность усиливается, и Хоупу приходится заставлять увеличиваться глубину и размеренность дыхания, чтобы не сорваться в панику. Он останавливается и упирается ладонями в колени, стараясь собрать себя по кускам, пока под кожу забирается холод, пронизывающий всё существо липким и противным страхом. — Эй… Ты чего? — хмурится, тоже останавливаясь, но в паре шагов, поскольку не сразу заметил состояние чужое. — Он тебе что-то сделал, раз так боишься? Разгибается и морщится, неопределённо пожимая плечами и явно не желая отвечать на вопрос, который затрагивает слишком много аспектов. — Хорошо. Давай так — было что-то непростительное или непоправимое? — хочет хоть немного разобраться в ситуации, прежде чем соваться на чужую территорию, а в ответ — очередной тяжёлый вздох и короткое: «Случались драки, но я не то чтобы боец хороший» Быстрое размышление, а затем уточнение. «Несколько раз. По пьяни, не страшно. Мне скорее плохо от того, что он мне сказал. Перед операцией. Но это не то, что готов писать.» Почему-то в ответ на это Август понятливо кивает, а не продолжает расспрашивать. Ему достаточно полученной информации, которая подтачивает внутри нечто нехорошее — требующее чужой поганой крови, если не смерти… И его эта жажда не остаётся незамеченной, вызывает эмоции не самые лучшие и мерцание беспокойства на лице спутника, который снова начинает печатать, но сразу остановлен. — Можешь ничего не говорить пока больше, я понял ситуацию, — нежность прикосновения пальцев к щеке — неожиданность для обоих, но их обладатель продолжает. — Не волнуйся, я смогу тебя защитить, — уверенность пропиткой для слов не даром, годы занятий хапкидо выковали в теле и навыки, и силу. Медленный кивок — ответом и точкой в обсуждении, а затем вновь направляются, куда шли — в дом высотой десять этажей и эмоциями в пропасть. Хосок старается дыхание отмерять и не допускать сбоев, в то время как Август продолжает его обогревать и излучает решимость, от которой удивительно, что стены не сокрушаются, грозясь раздавить их под обломками. Пока они стоят в лифте, ожидая подъёма на девятый, старший берёт вновь чужую руку в свою, придавая сил, а её обладатель так благодарен, что в глазах — сияние десятка звёзд, но это не замечено, ведь спутник смотрит прямо — в гладкость крашенного металла. Преодолев несколько шагов по площадке, которые длинною в вечность, они заходят в квартиру, после звона ключей, и обнаруживают тишину с темнотой, которые единственными обитателями оказываются, нерушимые никем, кроме них двоих. — Я-то уж думал, что придётся впервые в жизни человека в окно выкинуть, — тихо смеётся Август, надеясь развеять напряжение нервов Хосока. А тот улыбается, но пока что его не отпускает. — Эй, — привлекает к себе внимание и ловит чужой рассеянный взгляд, — всё хорошо, да? Позволяя себе утонуть в незнакомце, который словно и вовсе ближе всех, кто был до него, он действительно хорошо себя чувствует и потому кивает уверенно. Они скидывают верхнюю одежду и проходят на кухню, где младший готовит им чай, а затем печатает, что ему очень нужно в душ. Его собеседник глотает шутку о том, что на планете кризис и потому требуется экономить воду, принимая подобные процедуры, как минимум, по двое, и просто кивает, понимая чужое желание согреться и смыть лишнее. Парень остаётся один и быстро отсылает сообщение менеджеру, который на такие выходки обычно весьма спокойно реагирует, ведь Мин Юнги — ответственный мальчик, знающий боевые искусства, всегда возвращающийся после своих походов в никуда и в нигде целым и невредимым, это проверено уже и сомнению не подлежит, согласно давней договорённости. Когда получено подтверждение и разрешение, хочет было убрать смартфон, но кладёт его разблокированным на стол, дабы оставить возможность на общение. Ему не то чтобы скучно, но разглядывать интерьер чужой незамысловатой кухни со стандартным гарнитуром, небольшим столом и тройкой стульев — скучно, сидеть в телефоне — не охота, ну а музыка сейчас не пишется. Промаявшись с минут десять, он решается пройтись по дому и через какое-то время уже стоит в гостиной, где внимание привлекает блеск небольшого прямоугольного стёклышка, за которым — изображение прошлого, разглядываемое уже когда рамка в руках оказывается. Августу ведомо понятие личного пространства и границ, но никакой неправильности в своих действиях не видит, а потому удивляется резкости чужих пальцев, отнимающих предмет. Разглядывая выражение лица их обладателя, осознаёт — неприятно ему именно содержимое, увиденное гостем, а не то, что он сделал это без спроса. — Всё хорошо, — снова мягкостью прикосновений чужую щёку обдаёт, заглядывая в глаза. — Это же прошлое, не стоит так волноваться. Взглядом не объяснить, по-другому мысли не донести, из-за чего беспомощность на пару с безысходностью накрывают, но Август находит способ выразить то, что не произнести вслух — он целует и делает это так, что у Хоупа ноги подкашиваются, грозя телу падением в бездну… Но оно недопустимо, благодаря сильным рукам, что обнимают, прижимают и делают всё происходящее фатальным и бесконечным. Несколько минут, и задыхаются уже оба, но находят это прекрасным и жизнетворным, а потому целостность объятий нерушима даже после небольшого отстранения губ. Старший упирается своим лбом в тот, что совсем рядом, и улыбается очень ярко, красиво. Сейчас не нужны слова, но, к сожалению, они звучат: — Я тоже посещу душ, а потом делай со мной, что захочешь, — вгоняет в краску намеренно, но ведь каждый думает в меру своей испорченности, и уходящий в известном направлении юноша не виноват в происхождении картинок в чужой голове. Молниеносные движения, очень плавные, но, в тоже время, и отточенные — Хосок застилает кровать свежим бельём, находит одежду для своего гостя и спешит её отнести, но сталкивается с тем во вполне интересном виде — лишь с полотенцем на бёдрах. Воздух неожиданно становится раскалённой лавой, нехотя проникает в грудную клетку, топит там в киселе огня, заставляя и мысли плавиться, ровно как и контроль, который при наличии не позволил бы Хоупу сделать разделяющие пару шагов прошлым, а чужие губы — искусанными в кровь. Август, не ожидавший от кроткого напора, сперва опешившим себя ощущает, но быстро меняет настройки удивлённого организма с тормоза на газ, руками охватывая неожиданно пришедшее счастье и отвечая на чужую смелость ловкостью языка и нежностью губ. — Ох, чёрт, — шёпот горячий, такой что царапает кожу и оставляет следы новых волн возбуждения. — Сдерживаться с тобой будет трудно… Задумчивый и короткий взгляд, а затем — уверенное мотание головой, такое, что аккуратно уложенные волосы приходят в беспорядок, лишь бы сообщить — лишнее, не нужно осторожничать. Чужая усмешка дарит успокоение и надежду, позволение на жгучее новое слияние, которое не целостно из-за одежды. Она срывается так быстро, что Хоуп даже не отслеживает, как остаётся без неё. Короткие шаги, ровно настолько, чтобы не свалиться посреди коридора, где слишком уж холодно — до мурашек по коже, не самых приятных. Отопление для экономии нормально работает только в спальне, о чём безусловно и без объяснений гость в курсе, а потому толкает наугад дверь, через которую ещё не проходил прежде, оказываясь правым абсолютно. Он довольно улыбается, краем глаза обстановку оглядывая, а затем вновь полностью отдаваясь Хоупу и переходя с ним к постели. Уроненный на гладкость свежих простыней смотрит с надеждой, которая в его имени прописана, и не может пошевелиться, охваченный неожиданно предвкушением и лёгким страхом, вдруг — это всё игра и невсерьёз… Но ему не позволяют рассуждать, быстро разводят его ноги коленом, давая наконец рассмотреть тело без полотенца, которое лишь сейчас откинуто в сторону. И хозяину квартиры приходится сглотнуть подступивший ком, подаренный чужим крупным членом, который готов уже, кажется, взорваться из-за напряжения. — Да-да, я очень хочу тебя, — хмыкает в ответ на растерянность, а затем опускается и придавливает к мягкости поверхности всем телом, тут же опуская пальцы и дотрагиваясь до влажного, меж половинок. Удивляется, но смеётся, сразу всё понимая. — А ты уже и готов, да? — шумно дышит в чужую шею, с хриповатыми смешками, отмечая мимолётное смущение парня и одновременно закидывая одну его ногу себе на талию, а другую — на плечо, как-то погодя отмечая великолепную гибкость тела. Он врывается в жизнь и тело, словно ураган, разрушает все запреты и в тоже время — табу негласно вносит о том, что нельзя думать о чём-либо, кроме него самого. Август уничтожает зиму вокруг, заставляет даже воспоминание о ней обернуться прахом и возвращает лето, жарит и плавит — кожу и саму суть бытия, не давая помыслить и краем сознания об отвратительно работающем отоплении, из-за которого обычно ноги мёрзнут даже под двумя одеялами, теперь — конечности в огне, а пальцы поджимаются от удовольствия настолько, что мышцы едва ли не сводит судорогой. Стараться глушить в себе стоны — самое трудное, но горло нельзя напрягать, а потому слышно лишь тяжёлое дыхание и почти звериные рыки Августа, вперемешку с пошлыми шлепками и сочными звуками засосов. Старшему нравится спешно менять позы, он словно хочет успеть насладиться своим партнёром со всех возможных ракурсов, жадничает до перспективы. А Хоупу, уставшему давно от какого-то размеренного и миссионерского секса, это только в радость. Он сам охотно подкидывает идеи, особенно удовлетворяясь, когда лежит на боку, спиной к партнёру и может целовать над собственным плечом, пока его продолжают успешно и глубоко таранить, доводя до анального оргазма, какого никогда не испытывал. Затем — ещё и ещё. Поцелуи глубиной до самой души, прикосновения — будто бы под кожу, хотя лишь изредка царапины, с осознанием невозможности оставлять многочисленные следы. Профессия диктует свои правила. Для хозяина квартиры странно, когда его животом укладывают на подоконник и берут сзади, позволяя видеть в мутном стекле происходящее действо, но нравится настолько, что готов повторять это не один десяток раз. В то время как он сжимает пальцы до побеления на пластике, Август кайфует от чувственности и чувствительности, которые заставляют его любовника с ума сходить и кончать каждый раз без рук. Приятное повышение самооценки, без оттенков напыщенности. Прописав своё собственничество на всех поверхностях комнаты, где не замёрзнуть не только благодаря радиатору удаётся, рыжий с удовольствием метит и шею Хоупа — красиво так, вытворяя губами узор, что на утро обещает превратиться если не в шедевр, то в творение достойное запоминания навечно. Младший не может ответить любезностью на любезность, зато вполне в своём праве, когда седлает крепкие бёдра и чуть ли не махом пропускает вновь упругий член на всю длину, да так что партнёр от удовольствия снова рыком заходится. Августу до дрожи в кончиках пальцев нравится сжимать стройные бока, то помогая парню двигаться, то замедляя его, чтобы подразнить желанием большего обоих. Когда Хоупа в очередной раз опрокидывают на лопатки, он почти в бессознательном сознании от усталости и наслаждения, которое пронзает всё его существо. Однако не может себе отказать в удовольствии любоваться сильным телом сверху, лицом его обладателя, созданным идеально, с ювелирной точностью. А подгонка, будто бы для него была когда-то, чтобы именно Чон Хосок восхищался им и не мог отвести взгляд. Испытав, неизвестно какой по счёту, оргазм, уже под утро они засыпают вымотанные и счастливые, после того, как Юнги успешно переносит свои планы с одиннадцати утра на три часа дня, а после шепчет на тёплое ушко, специально задевая его истерзанными губами: — Ты прекрасен.