Август в его декабре

      Утром Хоуп сидит в кресле напротив кровати и разглядывает своего гостя, мирно продолжающего спать.       После пробуждения парня не накрыло сожалениями и муками совести, но появились вопросы к самому себе, которые он пытается решить вот уже часа полтора.       «Почему так хорошо? Почему так быстро произошла передача прав на доверие и полная открытость? Это магия какая-то или что?»       Ханжой себя парень не считал никогда, но и секс после пары часов знакомства не то чтобы одобрял. Ему скорее непривычно происходящее, особенно — понимание без слов, коего с ним никогда не случалось и которое сейчас настолько кстати.       Проблемы, позабытые на вчерашний вечер, возвращаются липким и отвратительным в самое нутро, пытаются затопить там всё без надежды на спасение. Собственная ничтожность пытается шептать о том, что вполне успешного айдола нужно выгнать и запретить о себе думать. Хоуп поражён тем, как выпал из жизни в последнее время и пропустил мимо ушей такое восхитительное и громоподобное восхождение Августа, ставшего настолько яркой звездой за непродолжительный срок. Интернет помогает восстановить кусочки информации, статьи рассказывают о… Каком-то другом человеке, не том, который с ним общался и был в постели.       — Ты давно проснулся? — тихо спрашивает охрипшим слегка голосом, поскольку вчера, казалось, рычал и стонал за двоих, что, скорее, так и было. Он едва приоткрывает глаз и тут же манит пальцем к себе, а Хосок даже не осознаёт своего быстрого подъёма и скольжения к чужому боку, где так приятно обнимают и обдают теплом. — У тебя такой вид, словно вчерашнее уже считаешь ошибкой, — возразить ему не могут — прижаты слишком тесно, а услуги голосовых связок, конечно, до сих пор не доступны. — Прекращай так думать, потому что это — чушь. Думаю, что нам суждено было встретиться и быть вместе. Попытаешься сбежать — найду и привяжу к себе, ясно? А лучше — прикую наручниками. И фанатам, семье и остальным сам будешь объяснять, как так вышло. От меня никто и слова не дождётся.       Ответить возможности не предоставляют, зато аккуратно целуют в губы, поглаживая по выпирающим позвонкам. Нежность укутывает, словно в тёплый и мягчайший свитер с высоким воротом (который, на удивление, не душит), позволяя снова прогнать демонов и бесов, терзающих обычно беспрестанно.       — Мне надо почистить зубы, — отворачиваясь, говорит, поскольку слегка неловко, а затем пытается встать, но тут же остановлен аккуратной ладонью, пролёгшей меж рёбер под грудью. Смотрит удивлённо и немного рассеянно, будто бы вновь сонный, а Хоуп просто кивает ему на тумбочку рядом с дверью и отпускает тут же, устраиваясь с обнятыми коленями, поверх которых лишь голову и видно. — И что тут? А…       Уходя с запасными принадлежностями, Юнги не видит взгляда в след и чуть сведённых бровей, меж которых тоненькая складка выдающая чужое беспокойство.       На кухне хозяин квартиры оказывается спустя считанные секунды. Он кутается в домашний халат и подрагивающими пальцами ставит турку на огонь, дабы сделать воскрешающий напиток, столь необходимый одному из них. Себе парень только полстакана сока наливает, а затем принимается готовить.       — Чёрт возьми! Я жил всё это время ради этой картины, — довольный возглас смущает того, кому адресован, но не заставляет повернуться и прервать занятие. Широкие ладони же обнимают поперёк, прижимая владельца сзади, пока тот с жадностью вдыхает аромат волос Хоупа, готовящего онигири и окономияки.       Некоторое время им не нужны слова, потому лишь тишина, тихое дыхание и едва уловимое шипение масла раздаётся. Атмосфера давит на приоритетность уюта и нежности, заставляя Августа выцеловывать чужие надплечья и верхние позвонки, с томным оттягиванием кожи губами и лёгкими прикосновениями кончиком языка.       В это утро они наслаждаются обществом друг друга и беседой, которую помогает осуществлять всё тот же телефон старшего. Но день неминуем, как и разлука, из-за чего и стоит Юнги уже одетый на пороге.       — Запиши свой номер в книжку, — не принимает аппарат, который ему пытаются отдать. — У меня будет два загруженных дня, а потом я улетаю на неделю. Всё это время требую сообщений от тебя, чтобы мне не пришлось переживать и слишком скучать. Понял? — удивлённый взгляд очередной почти расстраивает, но слова лишь мягче делает. — Мы теперь вместе и это даже обсуждать не стоит, так ведь? А писать будешь, чтобы знал наверняка — никто тебя не обижает и никакие ублюдки сюда не возвращаются, окей? Если вдруг припрётся — у меня много друзей. Не смогу приехать сам, попрошу кого-то из них.       Улыбка, полная благодарности и какого-то неведомого счастья, вызванная заботой чужой нежданной, греет сердце и топит айсберги. Брюнет стремится ближе и целует так, словно хочет, чтобы посредством подобного контакта было возможно передать душу. Навсегда и лишь ему.       — Вот и славно. Я пошёл.       Уходит так, будто из собственного дома, в который готов возвращаться раз за разом.

***

      Переписки, старательно поддерживаемые Юнги, несмотря на плотный график, позволяют Хоупу наслаждаться умиротворением и заниматься своими делами, не оглядываясь на всё давящее. Удивительным образом его лечат весьма качественно, даже не подозревая об этом.       Звонок в дверь — выстрел в сердце, которое прекращает биться ровно до того момента, как раздаётся насмешливое:       — Хоуп-и, это я, — разом снимает всю боль и страх, позволяя быстро отпереть замки и впустить холодного внутрь. — Слишком соскучился, — скороговоркой объяснение, а поцелуй — афродизиаком по всему организму за мгновения.       Одежда сбрасывается так стремительно, так рвано, будто в разлуке — годы, а не дни-часы, но обоим плевать и нужно единение. Срочное, бескомпромиссное. Здесь и сейчас. Именно из-за этой жажды Август разворачивает парня к себе спиной прямо в коридоре и заставляет упереться ладонями в стену, чуть согнувшись, чтобы ему удобнее было смоченными в собственной слюне пальцами наспех подготовить и уже через считанные минуты ворваться внутрь, удовлетворяя общее на двоих желание.       Мощные движения бёдер сводят с ума и заставляют ноги подгибаться, спина в несравненном надломе, прогнутая так, что Юнги может лишь до лопаток дотянуться и оставить свои метки на них.       В один момент парень с волосами цвета безлунной ночи едва не срывается на стоны, но вовремя затыкает себя рукой. Движение — условное, просто чтобы не забывать о необходимой осторожности. Партнёр с удовольствием разворачивает его, дабы насладиться невообразимой красотой лица и впиться в желанные губы, попутно усаживая на какой-то весьма крепкий предмет мебели, подходящей высоты, и вновь доказывая своё обладание им. Резкие движение и надорванность дыхания — общий бзик и наслаждение, общее стремление к бесконечности.       Когда Август пытается отстраниться, чтобы не кончить внутрь, Хосок сильнее прижимает его ногами и плотнее обхватывает мышцами член, специально их сокращая и говоря на языке тела о своём желании, которое со смешком принимают и спешат удовлетворить, заполняя тёплым и липким.       — Не смог уехать, не увидев тебя, — улыбается, одеваясь в скинутые ранее джинсы.       «И не трахнув»       Читая бесстыдство на маленьком экране старенького телефона, который из закромов был выужен ещё два дня назад, Август смеётся и слегка кивает чужому предположению:       — Этого несомненно тоже хотелось, — он поправляет футболку и накидывает поверх пиджак чёрный с кожаной оторочкой. Костюм хозяин квартиры узнаёт — сценический, который для последних выступлений сделали лучшие модельеры. — Но ты же понимаешь всё, мне не нужно больше ничего добавлять, так? — кивок ответом, а когда вновь одет полностью — целует с нежностью. — Вернусь через неделю. В воскресенье вроде. Тебе стоит подготовить себя к тому, что будет.       Пошло облизывается и смеётся над чужим стеснением, затем покидает обитель своего парня, оставляя чёткое понимание своего возвращения.