Палатная философия

Я зашел в палату. За мое двухгодовое нахождение в должности главврача я так привык к обходу палат, что мог не смотреть на часы и знать, когда пришло время заняться проверкой больных. Был поздний час, около десяти. Свет в комнате был выключен. Из небольших зарешеченных окон сверлил тусклый лунный свет. Атмосфера воистину жуткая, как из старых добрых фильмов ужасов девяностых годов: психбольница, туман, ярко-желтая сырная луна, тени от листьев на полу. Все в таком духе. Денисов лежал на спине, уставившись в потолок. Было видно, что меня он заметил, но вид сделал такой, будто ему просто плевать на все окружающее. Всегда ему хотелось казаться отчужденным, меланхоличным философом, но мы с парнями в отделении прекрасно знали его тип личности и настоящие повадки. Я кашлянул. Денисов слегка повел бровью, но поздороваться не захотел. -Па-ци-ент Денисов, — громко сказал я, потирая нос. Он наконец вернулся на Землю и сразу же уселся на койке. -А? Доктор? -Именно он. -Доктор Сергиенко? -Да, да. -Скажите, вы когда-нибудь задумывались о своем пребывании в мире? О том, что вы единственный в своем экземпляре… На этой планете, а, может быть, и во вселенной. На всем его лице, поросшем щетиной, осунувшемся и бледном, отчетливо были видны лишь сверкавшие фосфором глаза, устремленные прямо на меня. Его налысо выбритая голова не двигалась, создавая ощущение, будто со мной говорит статуя. -Честно скажу вам, нет. Времени не хватает, — ответил я нарочито серьезно. -А что бы вы сделали, если бы узнали, что вас завтра не станет? — продолжал напор Денисов. -Наверное, расстроился бы. Денисов принял озадаченный вид и провел рукой по ежистой макушке своей головы. -А потом? -Пошел бы попрощаться с семьей, детьми… Приходилось осматривать его прямо во время разговора. Ничего во внешности Денисова не изменилось, разве что глаза блестели как-то необычно. Я плюхнулся на его койку, и, прижав тремя пальцами кожу на скуле больного, потянул ее вниз. Денисов не возражал, только изогнул в презрении губы. Под красноватым белком глаза открылась кровянистая слизистая мякоть. Все в порядке. Мой пациент решил возобновить разговор: -Знаете, что бы сделал я на вашем месте? Я бы бежал, далеко бы бежал на поиски всезнающего старца, чтобы задать ему два вопроса: зачем я жил и почему. -Был бы где этот старец. Но какой смысл спрашивать у него такие пустяки? — спросил я, направив фонарик на глаз Денисова. Зрачок уменьшился, уступая территории серой радужной оболочке. Теперь, под светом, я видел каждый вздувшийся сосудик на снежно-белом мокром белке. -А, пустяки?! Все вы так, живете и не знаете, для чего. Зачем вообще жить, если не знаешь, зачем живешь? — гневно спросил он, отталкивая мою руку с фонариком. -А вот этот вопрос уже стоит задать всеведущему старцу. На лице Денисова снова появилось то выражение, которое я уже видел минуту назад. Он помолчал в тупом негодовании, ощущая, что его не воспринимают всерьез. Затем все-таки решил заново запустить цикл: -А вы знаете, зачем живете? Я сделал максимально скучное лицо и монотонным голосом произнес: -Ну, а как же, у нас есть протоптанная тропинка: семья, работа, друзья. Живу и не придумываю ничего нового. -Но все и так упрощено до невероятного. По такой же аналогии можно не сочинять стихи, а просто записывать мысли и чувства. Можно даже проще — высказывать. Вам никогда не казалось, что есть более сложный и интересный жизненный путь, пройдя который можно бы было наверняка ответить на вопрос о смысле жизни? Наступило молчание. Больной поежился и залез на кровать с ногами, укутав их в одеяло. -Экзистенциальная тоска, значит? — сказал я больше утвердительно. Мне казалось, Денисов меня не поймет, но меня это не волновало. -Да нет, доктор, вы не понимаете. Если бы только это. — Больной пальцем провел по щетине и в тишине палаты прозвучало шуршание, почти как от наждачки. — Мне грустно осознавать, что мы так мало можем, что мы такие крошечные… Один человек — это такая же пылинка для космоса, как и все человечество. Я промолчал. -Видите, звезды вышли. Эти звезды, они сводят меня с ума… -Иронично, — заметил я, взглянув на часы. Пора было идти. -Вы не смейтесь, доктор. Это невежливо, когда один грустит, а другой смеется. Я, по старой привычке, встал с койки больного и вышел, не прощаясь. Встретив в коридоре медсестру, шепнул ей, чтобы дала Денисову успокоительного. Черт побери, а ведь он прав, этот Денисов! Конечно, завтра мне уже не придется думать об этом. Пожалуй, не зря. Так можно и в сумасшедший дом угодить. Хотя я и так в сумасшедшем доме…