Sentiment

Хриплый вздох, ещё один, ещё и... тишина. До того оглушающая, что становится невыносимо дурно. И чужой остекленевший взгляд, упершийся в потолок. Красные щёки и насквозь промокшая рубашка. Слипшиеся от пота волосы, прилипшие ко лбу. Лихорадка, так некстати настигшая, не проходила уже неделю. Бедный!.. На что Бог обрёк на такие страдания невинное дитя?.. Вдох — отчаяние. Его хотелось пить до дна, насытиться, пока сердце не разорвётся от горя. Липкий страх, охвативший весь разум, и... Открыл глаза. Всё сон! Дмитрий спал слишком беспокойно, прерывая хриплые вдохи с раздирающим грудь кашлем, метаясь от жара. Заболел, и чахнет на глазах. Лёгкие, такие беспокойные лёгкие! С детства будучи совсем слабым, так мало следил за своим здоровьем. Ведь ещё Маришка, уехав, просила беречь себя. И теперь, прикованный к койке уже несколько недель, стойко ощущая одиночество... А если не выдержит сердце? Не справится с болезнью?.. Нет, ещё ведь организм совсем молод, сумеет. И Феликс верил, не отходя от постели ни на шаг. Матушка грустно улыбалась и лишь качала головой, наблюдая за метаниям. На что этот Романов так глуп? Почему так горестно? Только одно терпение и покаяние, твердила Элла, сумеют спасти чужое слабое сердце, изо дня в день ставя свечи у всех святых. Племянника было жалко. Так молод, так юн, ещё даже нет двадцати. А Феликс всё молит, молит, молит, стоя на коленях перед образами. Благородная болезнь, унёсшая не одну королевскую особу, подкралась совсем незаметно. Вначале лишь болела неумолимо голова, часто костенели руки от холода. Феликс их согревал, прижимая к себе и своим щекам — таким горячим, как вспыхнувший костёр. Да всё дела, да и осень, небось лишь простуда. А затем, день за днём, всё только хуже. Весь бледный, лёжа в постели, выслушивал приговор. Чахотка. Вам, молодой человек, беречь бы себя, да не по кафешантанам в одних рубашках разгуливать, — интеллигентно и в шутку ответил доктор. Только это и оставалось. Не многие выживали. И тогда, спустя чёрт знает сколько времени после смерти брата, вновь обращается к Богу. И молит, молит, молит, стоя на коленях. Лишь бы выжил. Неделя, другая, — всё в лихорадочных метаниях. Ему всё хуже. А во снах всё тот же хрупкий и бледный мальчик, тянущий руки. Нет, не позволит. Не отдаст! И сердце за него так болит, кровью обливается. Юсупов, не спавший всю ночь от беспокойства, вновь уткнулся в простыни, пропахшие лекарствами. Дима, милый мой Дима, ты ведь обещал жить, жить ради меня. Почему ты хочешь оставить меня одного? Ты мне так нужен, я совсем не смогу без тебя. Не уходи. И Феликс молит, молит, молит, стоя на коленях. Хриплый вздох, ещё один, ещё и... тишина. Феликс подскочил в страхе, краем замечая чужие глаза. Неужто?.. — Ты был здесь всю ночь? — кашель, кашель, кашель, но... Не так отчаянно, дыши уже ровно, потому и неслышно. Князь смаргивает. Пришёл в себя! Наконец-то!.. — И все предыдущие, — признаётся Феликс, хватаясь за чужую руку, прижимая к своей щеке. — Но теперь всё хорошо, ты снова со мной. — Я бы никогда не ушёл от тебя. Не говори глупости, — и тихий Димин смех от возмущения. Ещё хриплый, но такой родной. И Юсупов наконец-то облегчённо выдохнул, на мгновение бросив взгляд на пасмурное небо. Почему-то колени больше не болели.