***
Когда «Сокол» сотряс новый взрыв, Лея поймала равновесие, а потом наклонилась и успокаивающе поцеловала Люка в губы. – Я сейчас, – пообещала она и тут же покинула его, чтобы проверить Лэндо с Чуи и своими глазами увидеть, как продвигается их беспощадное преследование. Все еще на грани беспамятства от шока и боли, Люк не смог издать даже стона, чтобы попросить ее остаться. Пока она была рядом, успокаивающая аура Леи сдерживала его надвигающееся безумие. Теперь над ним сомкнулись ужас и тьма, угрожая без остатка поглотить обломки его души. Лучше умереть, чем жить с этим. Он не может с этим жить! Не может с этим смириться, не может даже помыслить об этом! Потому что, если допустить, что это правда... тогда что в его жизни вообще не было ложью? Люк был готов умереть, лишь бы не стать частью этого кошмара. А теперь он зачем-то оказался жив, почти желая обратного, и снаружи их «Сокола», точно злой дух, преследует этот деспот... как и глубоко в его мыслях. Он буквально ощущал, как его душевное равновесие ускользает, словно сквозь пальцы. Ему отсекли не только руку, ему обрубили все его надежды. Даже Сила не принесла ему утешения, ведь немыслимое, невыносимое открытие заглушило абсолютно все. «Это все не правда! Это все гнусная ложь!» – в смятении вопил его пошатнувшийся от горя рассудок. Тогда почему, стоило ему заговорить о своём давно погибшем отце, дядя Оуэн и тетя Беру всю жизнь обменивались многозначительными взглядами? Почему Оби-Ван так странно замялся, прежде чем рассказать Люку, как погиб его отец? Почему в голосе Йоды возникли зловещие нотки, когда он назвал отца Люка "могучим джедаем"? Одно воспоминание за другим, подсказка за подсказкой, они начали всплывать на поверхность и сливаться в единую картину. Люку казалось, что его голова сейчас взорвется. Нет-нет-нет! Нет! Пожалуйста, пусть это окажется неправдой! Просто не может такого быть, что Вейдер его... «Люк». – Отец! – ответил он не только мысленно, но и вслух. При такой непроизвольной реакции не нужен никакой анализ крови, и, хотя его разум все еще продолжает отвергать эту бессмыслицу, тело уже приняло это знание на каком-то подсознательном уровне... потому что... потому что это ведь... «Сын, идем со мной». Слова эти затронули Люка за живое, перевернули всю душу, и она будто вышла навстречу этому мрачному призраку, манящему, словно маяк в пучине его помешательства. Этот образ манил его из самых глубин разума, из таких недр, каких никогда не ощущали даже Бен с Йодой. – Бен… почему ты не сказал мне? – пронзительным шепотом вопросил Люк, приложив последние силы, чтобы встать. Еле переставляя ноги, смирившись со своей судьбой, он добрался до мостика. Он едва ли отдавал себе отчет о присутствии Леи, Чуи и Лэндо рядом. Его взор был направлен лишь на ненасытного монстра, что решил завладеть им. Лэндо дружески поддержал его, проходя мимо. Люк на автомате кивнул. Тьма. Все погрузилось во тьму. Надежда угасла. Для него угасла. Впрочем, она потеряна для всех. – Это Вейдер, – ему показалось, что он обрек их всех на гибель, лишь произнеся это имя. На него опустилась завеса мрака, и он отшатнулся от нее, обессилено сползая на сиденье, которое оказалось прямо за ним. Он приближается. Хочет забрать его душу, и ничто его не остановит, пока он, наконец, не заполучит желаемое, потому что... потому что это правда. «Люк, это твоя судьба». Люку показалось, будто его жизненная сила иссякает, истощаемая присутствием существа по ту сторону его сознания. Отправляясь к Вейдеру, Люк был готов снести насмешки о погибшем отце, он был готов противостоять искушению Темной стороны. Но не был готов противостоять своему живому отцу, искушенному Темной стороной. – Бен, почему ты мне не сказал? – снова посетовал он, впадая в отчаяние. Его сердце было разбито, раздроблено на миллиард осколков. Мечты маленького сиротки, по ночам взывающего к своему отцу, мольбы, чтобы он пришел и избавил его от гнетущего одиночества, все это теперь осмеял и раздавил этот... это порождение абсолютного зла, которое посмело обратиться к их кровной связи, чтобы завладеть им. Его слабость перед этим зовом была постыдной и неодолимой. Но сегодня он потерял все. К чему печалиться о достоинстве? Он осознал, что лишился всего, абсолютно всего; и, поддаваясь какому-то животному инстинкту, Люк спроецировал всю свою жажду любви длиною в жизнь, всю свою жгучую боль и бессилие, и в отчаянной мольбе направил их к тому жадному, безжалостному чудовищу, которое когда-то было его отцом. Его отбросило назад, как только «Сокол» прыгнул в гиперпространство. Люка с непреодолимой силой тянуло назад, и ментальная связь с Вейдером натянулась до предела; натянулась и оборвалась, освобождая его от пагубного воздействия Темного Лорда. Но вместо облегчения юноша почувствовал, что ему словно вырвали из груди сердце. – Не оставляй меня, отец! – пронзительно закричал он от нестерпимой муки, сжимая левый висок поднятой рукой. Он зажмурил глаза, закрываясь от ослепляющей боли. А потом все просто кончилось. Осталась лишь пустота и тишина, столь бездонная, что он уверился, что Вейдер уже забрал с собой его душу и оставил позади только мертвое тело. Перед глазами, стоило их открыть, затанцевали огоньки. Глаза заболели оттого, как крепко он их зажмурил до этого, и он содрогнулся, ловя ртом воздух. Но вместо «Сокола» перед его мысленным взором с невероятной скоростью промелькнула череда призрачных образов; так быстро, что он на мгновение задумался, не было ли это в действительности плодом его воображения. Он увидел вблизи объемный женский живот, покрытый изысканной синей тканью, и большую руку в перчатке, почтительно дотрагивающуюся до этого живота, прижимающуюся и поглаживающую его с бесконечной нежностью. От переполняющих его бурных эмоций, что эти образы вызвали в нем, у Люка из груди вырвался судорожный всхлип. Пронзительная, возвышенная красота момента огнем запечатлелась в его памяти. Цепляясь за это видение как за последнюю соломинку, молодой человек позволил себе соскользнуть в блаженное забвение.***
Дарт Вейдер застыл на месте и глядел в огромный иллюминатор «Палача», уставившись в пустоту. «Сокол Тысячелетия» прыгнул в гиперпространство. Два ничтожных мига, и он оказался за пределами Империи, а ускользающее сознание сына – вне досягаемости Вейдера. Но вовсе не провал в захвате «Сокола» теперь волновал Вейдера. Тот факт, что весь его флот оказался беспомощен против этого смехотворно мелкого кораблика, занимал его ум в последнюю очередь. Что-то куда более тревожащее заставило Лорда Ситхов окаменеть, его реакции – замереть, так что он не сумел даже отдать ни малейшего, самого очевидного, приказа. От встречи с сыном лицом к лицу его способность к рациональному мышлению серьезно пострадала. Одно дело придумать план действий, глядя на голограмму, а другое – смотреть прямо в глаза тому существу, которое решил сломить. Он понял, что совершил ошибку, в тот самый момент, когда отсек мальчишке руку. Только глупец присоединился бы к человеку, который его только что искалечил. Теперь их ненависть друг к другу лишь удвоится, их жажда мести станет еще яростнее, и не важно, связывают их узы крови или нет. Но выражение ужаса, неприятия и отвращения во взгляде юноши в ответ на то откровение, неповиновение Люка и его самоотверженный прыжок в пропасть оказались такой неожиданностью, что Вейдера все еще слегка пошатывало. Что-то дрогнуло внутри Вейдера, и он с рыком приготовился дать этому чувству отпор. Он собирался соблазнить парнишку ложными обещаниями власти и господства, но не достиг ничего; напротив, последний акт самоубийственного непослушания сына вызвал в отце лишь чувство восхищения и гордость. За то, что мальчик сумел найти выход даже в безвыходной ситуации. «Отец». Вейдер вздрогнул и покачнулся внутри костюма. Поток эмоций, которому мальчишка пробил путь к нему, ударил по Вейдеру сильнее, чем любая, самая смертоносная, атака Силой. Он был уверен, что им потребуется целая жизнь, чтобы разрешить все их разногласия. А чтобы залатать брешь в его защите, которую они пробили прямым попаданием в центр, понадобится куда больше. Угасающее эхо крика убитого горем сына, взывающего к отцу, вызвало у него случайное, давно забытое воспоминание, которое принадлежало кому-то другому. Воспоминание двадцатилетней давности, сжавшееся до крупиц информации, многие годы не вызывавшее у него ни проблеска эмоции. Но если, как он и утверждал, это действительно была чья-то чужая жизнь, тогда почему дикие, неустанные, ожесточенные поиски мальчишки, предположительно никогда и не существовавшего и умершего вместе с матерью, пробудили в нем Энакина Скайуокера? Почему ему внезапно вспомнилось, как он механической рукой ласкал живот своей беременной жены, и жизнь, которая там зародилась, вызвала вспышку боли куда более лютой, чем когда горела его собственная плоть? «Не оставляй меня, отец!» Со сдавленным шипением Вейдер отвернулся от иллюминатора. Ему нужно уйти отсюда. Сейчас же. Но гармоничные юношеские черты, такие благородные и почти воздушные, отказывались его покинуть. Этот образ остался с ним, сильный, смелый и несгибаемый, обвиняющий в его безучастности. Такая незаурядная личность, с такими знакомыми идеализмом и простодушием... Там, где он сам потерпел поражение, его сын преуспел. И теперь перед Вейдером представала лишь Темная сторона, как и на протяжении последних двадцати лет. Всепоглощающая ненависть. Ненасытная алчность. Безудержная жажда власти. И маленький мальчик с залитым слезами милым лицом, молящий мироздание вернуть ему отца. Будто повредившись в уме, Вейдер покинул мостик, игнорируя всех и вся, кроме своего вновь возникшего ощущения осмысленности существования, постепенно складывающегося в глубине души. И, отринув страх, что назад дороги нет, и противоестественные сомнения, которые шепотом вкладывала ему в сознание следующая за ним по пятам мерзкая тень, Вейдер решил подождать. В надежде на окончательный ответ, который теперь уже зависел не от него. Пробужденная этой надеждой, одинокая свеча, почти уже угасшая, снова замерцала и разгорелась.