***
— Клем! Клем, проснись! Я сонно открываю глаза и вижу перед собой хмурого, сосредоточенного и испуганного ЭйДжея. Сонливость сразу пропадает, уступая место напряжению и бдительности. — Элвин? В чём дело? И действительно, что сподвигло моего мальчика разбудить меня? Обычно я его бужу, но уж точно не он. Но вместо его ответа, в след после заданного мною вопроса, на улице я слышу множество чужих голосов, препирательств и матерных слов. Какого.? Это что, подростки так громко о чём-то препираются? Я переглядываюсь с ЭйДжеем, а затем аккуратно выглядываю из окна. Вот чёрт… Множество незнакомых взрослых людей, которые уж точно не пришли пожелать нам доброго утра. Все хорошо вооружены, с винтовками и дробовиками. И, к великому ужасу, вся моя группа, в том числе и Марлон с Луисом, сидят на коленях, поднимая руки к верху. Тяжело сглатываю слюну. Сердце мгновенно учащает темп, а на лбу выступает испарина. На сердце вновь поселяется этот давно позабытый страх — разборки с чужой группой, особенно с такой вооружённой. И действительно, всю апокалипсисную жизнь всё тело ёжится от надвигающихся разборок. Люди — вот кто самый жестокий в нашем мире. Это не ходячие, которые подчиняются первобытным инстинктам. Это люди, которые творят ужасные поступки по собственной совести и в здравом уме. Которые без труда, даже не поведя бровью ни на один миллиметр, могут выстрелить в кого-то из моих близких. И в такие моменты я действительно чувствую себя маленькой испуганной девочкой, боящаяся потерять близких. У меня сейчас даже пистолета нет с собой. Да и я сомневаюсь, что он бы как-либо помог нам с Элвином в данный момент, учитывая то, что они уж слишком хорошо вооружены. И какого чёрта меня никто не разбудил? Разве что ЭйДжей, который, видимо, сам же и проснулся от этого шума на улице. — Что нам делать, Клем? — спрашивает меня ЭйДжей. По его голосу я подмечаю, как он старается не паниковать и сохранять самообладание. Молодец. Не зря я так много сил потратила на его воспитание. Перебираю в голове все возможные варианты, каждый из которых бредовей предыдущего. Нужно действовать быстро и здраво. А самое главное нужно придумать такое, чтобы точно не оплошать. И резко у меня в голове возникает мысль. — ЭйДжей, сейчас мы должны незаметно и быстро проникнуть в кабинет Марлона. Если он второпях побежал к своей группе, то, скорее всего, забыл свой мощный лук. — Понял. — Откликается ЭйДжей, а в следующее мгновение мы осторожно покидаем нашу комнату и поднимаемся по лестнице на второй этаж. Сердце бьётся невыносимо быстро, но я не должна дать страху одолеть мой здравый смысл. Я должна бороться. Ради всего. Захожу в кабинет и мгновенно осматриваюсь. Замечаю лук в самом дальнем углу за несколькими книжными полками и подхожу к нему. Беру его в руки и мне становится плохо. Плохо от того, что я ни разу не стреляла из подобного оружия и мгновенно появляется осторожность, предостережение, страх промазать. А сейчас, скорее всего, мне придётся собрать всю свою силу в кулак и стрельнуть в кого-то. Остаётся только надеяться, что я не промажу…***
Мы с ЭйДжеем тихо открываем входные двери в школы и бесшумно выходим на улицу. Стараемся вести себя как можно тише. Мешают только засохшие осенние листья, которые с треском шуршат под нашими ступнями. Но данные переговоры настолько ярые и громкие, что никто не обращает на это должного внимания. К счастью, все потенциальные враги повёрнуты к нам спиной, и мы остаёмся с Элвином незамеченными. Начинаем медленно приближаться к ближайшей небольшой стене, из которой я и собираюсь устранять всех противников. Не знаю, пойдёт ли всё по заранее задуманному плану, но я должна что-то предпринять. Должна испачкать свои итак грязные руки ещё сильнее, в очередной раз добавляя ещё больше смертей в свой личный ящик. Но это такой мир, в котором ты толком и не выбираешь, что делать. Ты просто делаешь и действуешь так, как будет лучше для всех. С каждым сделанным шагом сердце бьётся невыносимо быстро, но я глубоко дышу, стараясь успокоить разбушевавшиеся нервишки. Очередная пара нервных тканей рвётся от таких переживаний. ЭйДжей приготавливает свой нож, а я уже вынимаю стрелу из колчана и, пригнувшись за оградой, целюсь в ближайшего противника, но, увы, не успеваю совершить решающий выстрел. Меня резко кто-то ударяет и, потеряв координацию, я чуть ли не падаю, но меня грубо берут за волосы и волочат к ребятам. Я еле волочусь следом. Голова настолько гудит, что готова разорваться на мелкие осколки. Всё настолько размыто, настолько смутно, что я даже не вижу, где же ведут моего мальчика. Меня грубо кидают на землю, но я всё же удерживаюсь на коленях, которые упираются в камни. Спустя пару секунд зрение наконец фокусируется после тяжёлого удара. ЭйДжея грубо держат за руку, а не садят на колени. — Уберите от него свои руки! — восклицаю я и уже первым порывом хочу встать, несмотря на всепоглощающий страх и боль, но мне грубо приставляют, судя по всему, дробовик к затылку. Дыхание прерывается, и я замираю. Вот оно чувство — когда ты на волоске от смерти. — Я бы не советовала рыпаться, малышка. — Произносит грозный женский голос сзади меня и, выдохнув, я слушаюсь, усаживаясь чуть поудобнее и переставляя коленку от острого камня. А затем я не делаю ничего, чтобы лишний раз никого не злить. Осматриваясь, замечаю всех эриксонцев. Они сидят в кругу, рядом друг с другом, тесно прижавшись. Пересекаюсь взглядом со многими детьми и первое, что замечаю в их испуганных глазах — ужас и панику. Они тяжело дышат, руки их трясутся, но они упрямо держат их поднятыми в воздух. Боятся, что, опустив их, им мгновенно прилетит пуля в голову. И только в такие моменты каждый из нас начинает понимать, насколько дорога жизнь. Также подмечаю, что, возможно, подобная загвоздка случается с ними впервые в жизни, ведь всё это время они жили в четырёх стенах, частенько выходя на охоту для добычи продовольствия. Они толком и не видели этого мира. Не видели его таким, какой он есть на самом деле. Замечаю, к своему шоку и изумлению, Фина, стоящего в самом далеке, будто бы он совсем не причастен к этой ситуации. Он извиняюще смотрит мне прямо в глаза. Так значит, после слов Луиса о нашей школе, он привёл подкрепление. И пускай он всего лишь маленький напуганный ребёнок, но я всё равно сейчас чувствую жгучую ненависть к нему. Так вот, значит, как он отплатил мне и Луи за то, что мы пощадили его? Вот же ж мелкая скотина! Во мне разгорается ярость, я еле как преодолеваю желание встать и хорошенько врезать ему. Интересно, где же его беременная мамочка? Что ж она не рядом со своим сыночком? Решаю больше не смотреть в сторону этого мелкого засранца и, отводя взгляд в сторону, случайно встречаюсь взглядом с Луисом. Он смотрит на меня, от чего по телу невольно пробегает множество мурашек. Хочется прямо сейчас сорваться и подбежать к нему, но это невозможно. Просто невозможно. На этот раз я не могу прочитать эмоции по его карим глазам. Сейчас он будто бы закрыт от реального мира. Я могу прочитать в его глазах лишь… Умиротворение? А он всё больше удивляет меня. Нет, бред. Мне, наверное, кажется. Он же не может чувствовать себя так, когда мы все на грани выстрела, верно.? — Клем, зачем же ты вышла? — шёпотом спрашивает меня Марлон, и прерывает тем самым наш зрительный короткий контакт с Луисом. Между нами сидит Аасим, понуривший голову вниз, поэтому мне приходится лишь чуть-чуть наклониться вперёд, чтобы посмотреть Марлону в глаза. — Я специально попросил ребят не будить тебя. — Что? Зачем? Я действительно охуеваю от его слов. Он что, считает меня маленькой девочкой, которая не в состоянии позаботиться о себе? — Я хотел защитить тебя. Не хотел подвергать всей этой опасности. — Ты, блять, издеваешься надо мной? — я шепчу эти слова не так громко, но вкладываю в них такую ярость, которая способна стать смертельно опасной для окружающих. — То есть вы должны жопу здесь драть, а я лишь тихонько забиться в уголочке? Такова твоя логика? Да за кого ты меня принимаешь? За послушную мышку, что ли? — Но, Клем… — Отстань, Марлон. Отлично, теперь ещё и мой парень повёл себя нелогично и глупо. Да, день обещает быть явно насыщенным. — Да Клем, я… — А ну цыц, — прошипел мужчина средних лет, прерывая тем самым наш спор. — Глупые детишки. Сейчас придёт наш лидер. У него на вас, жалких мошек, огромные планы. Чтобы я больше ни слова от вас не слышал, поняли? А не то… — Тристан! Что там у вас? — прерывает этого, судя по всему, Тристана грубый и обкуренный голос, и у меня мгновенно возникает ощущение дежавю. Где-то я точно слышала этот голос… Да и такой грубый голосище невозможно не запомнить. Я моментально поднимаю голову в сторону голоса, и тут моё дыхание окончательно прерывается. Как будто взрываются подкожные чёртики. Как будто органы делают крупное и объёмное сальто, вызывая тем самым сильную тошноту. К нам подходит мужчина крепкого телосложения с перевязкой на левом глазу. Со своим злобным оскалом, отчего дышать становится окончательно невозможно, он осматривает каждого из нас. И от его злобного взгляда невозможно даже пошевелить мизинцем на ноге. В голове недопонимание. Как. Такое. Возможно? Нет, этого не может быть. Эта живучая мразь сдохла ещё давным-давно… Какого ёбаного хера.? Он задерживает взгляд на мне. Постепенно на его лице возникает приятное удивление и самодовольная ухмылка. Я хочу отвести взгляд куда подальше, ведь сейчас, не буду врать, мне по-настоящему страшно. Но взгляд примагнитился и сфокусировался на нашей зрительной перепалке, заставляя упрямо и упёрто смотреть в его тёмно-карие глаза, в которых буквально отражается вся пролитая кровь. — А я ведь говорил, что такая упёртая девка как ты долго протянет. И я не ошибся, Клементина. — Выделяет он моё имя, а я буквально проглатываю все слова от шока и медленно качаю головой, ощущая непонимающие взгляды всех присутствующих здесь. Когда хочется забыть болезненное прошлое, оно всегда настигает тебя. Когда хочется выкинуть из памяти все болезненные воспоминания, которые давят на мозги, вызывая головную боль, они возвращаются во снах, когда ты их совсем не ждёшь. Когда ты хочешь навсегда забыть человека, который пугал тебя в прошлом и навредил тем, кто был тебе дорог, он возвращается вновь. И прямо сейчас я вижу лицо своего старого знакомого, который каким-то невероятным образом выжил… Проглотив, наконец, огромный болючий ком, я, даже чересчур громко, восклицаю: — Карвер?!