There were angels dining at the Ritz, and a nightingale sang in Berkeley Square. . .
— А это не перебор, ангел? — Кроули наклоняется над столом, упираясь локтем в скатерть и наблюдает, как Азирафель смакует шампанское.
— Ты о чем? — Азирафель прижимает ухоженную руку к груди. — Думаешь, что я заставил ту милую даму спеть эту песню?
— А кто, если не ты.
— Какое расточительство чудес, — пьяно усмехается Азирафель.
— Да, и за тобой такого никогда не наблюдалось, — закатывает глаза Кроули. Вообще-то ему нравится эта песня сороковых, но не упускать же шанс поиронизировать.
Комнату заполняют звуки пианино, звон столового серебра и приглушенные разговоры. Кроули с Азирафелем празднуют уже второй час, распивая третью бутылку шампанского. Кроули сам того не желая, чувствует, как на него накатывает сонливость. Но так не хочется, чтобы этот вечер заканчивался. Они же, черт побери, сделали это! Обманули и рай, и ад — всех обитателей этих переоцененных организаций, напрочь лишенных воображения.
Азирафель — разгоряченный и жутко довольный собой. У Кроули внутри что-то переворачивается, зудит от чувств, которые он глушил в себе на протяжении последних шести тысяч лет. Кроули — настоящий фанат угнетения, недаром его придумали люди, пусть он и присвоил авторство себе, и даже пользовался им пару раз. И он никогда не думал, что окажется в этом настолько хорош.
Звучат последние ноты песни, и Азирафель смотрит на него выжидающе, обеспокоенно. Кроули понимает, что он пялится на того, и с притворной небрежностью откидывается обратно на спинку стула.
— Пойдем, дорогой?
— Давай.
Вечер стоит теплый и тихий, пронизанный угасающим светом заходящего солнца. Азирафель в его лучах буквально светится, сильнее чем обычно, и Кроули отводит глаза, стараясь не забываться. Не забывать о том, чего никогда не случится.
— Устал? — спрашивает Азирафель, когда они начинают двигаться из Мейфэра в сторону Сохо.
— Есть немного. Мне надо поспать. Остановка времени все соки выжала. Да и победа над Сатаной. К слову выглядел он не очень. По мне, многовато красного. Да и не думал, что он такая королева драмы — посреди белого дня разворотить пол-военной базы. Кстати, не знал, что он такой огромный. Может, он качается? В аду заняться особо больше нечем, — тут Кроули осознает, что заговаривается, и поджимает губы.
— Это было воистину впечатляюще, Кроули. Надо же, остановить время… Спасибо. Я… — Азирафель хочет сказать что-то еще, но молчит. Если Кроули пресекал важные слова, когда ему это было удобно, то Азирафель превратил эту привычку в искусство.
Кроули пожимает плечами.
— Ничего особенного. —
Я сделал это для тебя. Потому что ты попросил. Я не знал, что еще сделать, потому что был чертовски испуган.
— Значит, ты домой, — говорит Азирафель, и Кроули не может прочесть его чувства. Толика тоски, толика надежды, толика обеспокоенности. Азирафель сжимает и разжимает кулаки, не глядя Кроули в глаза.
Внезапно, этот весь танец вокруг да около становится невыносимым. Кроули больше не может. Он вымотан, ему нужен стакан виски и вырубиться минимум на неделю, прежде чем разбираться с тем, что происходит между ним и Азирафелем.
— Да. Мне пора. Спать хочу ужасно. Может, и тебе стоит, — он поворачивается к Азирафелю, спрятав руки в карманах, и огибает нескольких встречных пешеходов. — Созвонимся? — Голова начала болеть. Все-таки отдохнуть не помешает.
— О. Ладно, — Азирафель наградил Кроули своей фирменной «все отлично» улыбкой. — Береги себя.
Не проходит и двадцати минут, когда Кроули припарковывает Бентли и осознает, что тупая боль, стучащая в висках с того момента, когда он попрощался с Азирафелем, превратилась в жуткую мигрень. Он с трудом волочит ноги к лифту и поднимается в квартиру, вползает внутрь, добирается до ванной, стаскивая рубашку через голову.
Демоны не болеют. Точнее болеют, но проблема решается быстреньким чудом. Кроули на пальцах одной руки может пересчитать, когда его смертное тело болело. То было вызвано либо запредельным стрессом, либо травмой: чума, инквизиция, мировые войны, и видимо, не случившийся апокалипсис тоже считается. Но никак не прогулка по парку.
Раздевшись, он падает на прохладные простыни и щелкает пальцами, разглядывая потолок. Мигрень не исчезает — напротив усиливается, становится практически невыносимой. Кроули закрывает глаза и видит звезды, а это плохой знак. Он стонет, встает на ноги и ползет в ванную за банкой парацетамола, валяющейся там с девяностых.
— Твою мать, — говорит он вслух, запивая таблетку водой из-под крана. — Это плохо.
Неудивительно, но таблетка не помогает. Проходит час, Кроули мечется в агонии, и что еще хуже, желудок бунтует. Его выворачивает в туалете, и когда он, покрытый потом, прислоняется лбом к холодному кафелю, то думает, что видимо это проклятие.
Может, рай и ад поняли, что они с Азирафелем их обдурили. Может, знали с самого начала. Это может быть их возмездием: мучительная агония, грязная смерть — куда хуже, чем мгновенное забытье в ванной со святой водой. И что тогда с…
Азирафелем.
Желудок снова выворачивает.
Избавление от рвотных масс никуда не годится, особенно если является по сути медленным развоплощением, вызванным силами ада. До ушей доносится трель. Сначала Кроули думает, что это игра его больного воображения, но потом он понимает, что это звонит его телефон, сиротливо лежащий на полу ванной.
— Азирафель? — сипло отвечает он. — Ты в порядке?
— Нет, не думаю, дорогой, — голос Азирафеля ослабший ровно на столько, насколько Кроули чувствует себя.
— Ты в книжном? — он с трудом принимает сидячее положение.
— Да. Только зашел. Я… не понимаю, что со мной. Мне… — на том конце провода слышен рвотный звук, и Кроули весь холодеет.
— Держись, я приду. Просто оставайся там.
Он вешает трубку, через силу одевается и хватает ключи. Все тело будто горит, и Кроули понимает, что его лихорадит, и за руль никак не вариант. Он нехотя загружает приложение по вызову такси и с трудом спускается на улицу, слушая глухой стук сердца в ушах.
Поездка до книжного оказывается пыткой. Водитель оказывается новеньким, не знает Лондона, дважды сворачивается неверно и едет лишние десять минут. Каждый резкий поворот отдается мучительной болью в висках. Но что куда-куда хуже — страх, гложущий Кроули, что он придет слишком поздно, что потеряет Азирафеля навсегда.
Наконец, такси подъезжает к книжному, и Кроули вламывается внутрь. Азирафеля нигде нет, и ледяной страх буквально пришпиливает его к месту. Но ничего не горит. Никаких признаков борьбы. Кроули старается держать себя в руках, подавляет рвотный позыв и направляется на второй этаж в квартиру Азирафеля.
Дверь открыта нараспашку, словно кто-то торопился и забыл закрыть за собой. Обнаруживается Азирафель в обнимку с унитазом и невыносимыми страданиями на лице. Кроули настолько рад его видеть, что ему едва не легчает, но очередной приступ тошноты заставляет опуститься на колени.
Дрожа всем телом, он подползает к Азирафелю и тянется к его плечу, возможно, не столько, чтобы поддержать его, сколько поддержать себя. Ангел теплый под его пальцами, слишком теплый, и собственная лихорадка, кажется, отпускает.
— Ангел, ты как?
Азирафель заторможено моргает.
— Я полностью разбит. Мне так… — он делает глубокий вдох и его лицо озадаченно вытягивается. — Мне лучше, вообще-то. Странно.
— Я думал, ты… — Кроули трет лицо ладонями и вздыхает.
Азирафель понимающе кивает.
— Как думаешь, это они? — он указывает сначала наверх, а затем вниз.
Кроули, чувствующий себя практически превосходно — ни лихорадки, ни рвоты, ни мигрени — подтягивает к себе колени и пожимает плечами.
— Не знаю, вряд ли мы… — он указывает между ними, — траванулись едой. Я пытался разобраться с помощью демонического чуда, но не вышло. Что еще это может быть?
Азирафель задумчиво хмыкает. Он выглядит гораздо лучше, и его бледное лицо начинает обретать цвет.
— Ты так не думаешь, — говорит Кроули.
Азирафель встает и поправляет одежду.
— У тебя бывало такое чувство, что за тобой следят, оттуда сверху? Потому что я не чувствовал влияния снизу. И ты знаешь, что я отлично отыграл в аду, мой дорогой. Сам бы Бард одобрил. Иначе вряд ли бы нас отпустили, так?
— Не знаю. Это вполне в духе демонов. Заставить поверить, что тебя оставили в покое, а потом — бам! — ужасная грязная смерть.
— От рая такого не ждешь.
— Нет, но вполне ожидаемо от наших знакомых ангелов, — усмехается Кроули. Если он когда-нибудь еще увидится с ублюдком Гавриилом, то отправит его прямиком в адское пламя.
— Что ж, ты прав. Но в любом случае, мы вернулись в норму. Предлагаю выждать, прежде чем делать поспешные выводы. Думаю, тебе стоит остаться на ночь. Безопасность превыше всего.
Кроули, который никуда и не собирался, кивает и поднимается на ноги.
— Прекрасно. Давай приведем себя в порядок и выпьем чаю. А я проштудирую пару книг.
***
Книгами этими оказывается библия, Джон Милтон и Вильям Блейк. Азирафель читает в подсобке книжного, устроившись за рабочим столом, пока Кроули дремлет на диване рядом. Он до чертиков вымотан и настроен проспать как минимум сутки, но отвергает предложение Азирафеля расположиться в спальне наверху. Если к ним наведаются Вельзевул с Михаэлем, ему стоит быть тут, так что, спасибо, нет.
Несколько часов спустя Кроули чувствует, что его трясут, и открывает один глаз. Азирафель, улыбаясь, смотрит на него, но тут же отдергивает руку.
— Что с-с-с-тряслось? — Кроули приподнимается на локтях. За окном темно, но он не может сориентироваться во времени. — Сколько я проспал?
— Ох, около двадцати четырех часов, — Азирафель присаживается на краю дивана, снимает очки и трет переносицу. Кроули невыносимо хочется закинуть на колени ангела ноги, чтобы просто посмотреть, что тот будет делать. Но он этого не делает, наоборот подтягивает конечности, чтобы избежать искушения.
— И? Ты что-нибудь нашел?
— К сожалению, нет. Вообще пусто. Я уже начинаю думать, что это правда было пищевое отравление. Может, так как мы больше не связаны с головными офисами, мы стали более… восприимчивы к человеческим недугам.
— Ты же не думаешь, что… но я все еще могу творить чудеса.
— Как и я. Но никто из нас не смог исцелить себя. Может, наши силы ослабевают.
Кроули хмурится. Ему это не нравится. Да, он питает слабость к людям, но не настолько, чтобы хотеть стать
одним из них.
— Блядь.
— Соглашусь.
— И что нам теперь делать?
— Не знаю, можем ли сделать вообще что-то, дорогой. Возможно, стоит это просто принять.
— Принять?
Азирафель шмыгает носом.
— У тебя есть другая теория,
получше?
Кроули приглаживает взъерошенные после сна волосы и выдыхает.
— Я все равно считаю, что это как-то связано с нашими высокоуважаемыми коллегами. Слушай, мне надо домой, полить растения и загнать машину. Ты не раскисай и поешь. Я помогу разобраться, когда вернусь.
Он не проходит и пары шагов от двери книжного: мигрень ударяет с новой силой, вместе с ней парализующая тошнота. В этот раз ему хуже, и он не может ступить ни шага прочь. От боли его складывает напополам, и он, тяжело дыша и пугая прохожих, возвращается в книжный.
— Ангел? — сипит он, погибая от лихорадки.
— Кроули, — сдавленно раздается из подсобки.
Азирафель на диване, корчится, ухватившись за живот. Его глаза блестят от выступивших слез.
Кроули опускается на колени и кладет дрожащую руку Азирафелю на мокрый лоб.
Боль исчезает.
Азирафель молча пялится на него, и его лицо отражает такой же шок, что испытывает сам Кроули.
— Думаю, у меня есть другая теория, ангел, — говорит Кроули.
— Дело в нас.
***
Двумя часами позднее они накачаны алкоголем под завязку.
— Значит, шес-с-сть футов, — пьяно тянет Кроули. — Шесть чертовых футов.
Ровно на столько они могут отдалиться без потерь. Больше десяти футов — абсолютная агония.
— Не так много, — соглашается Азирафель.
Они вернулись к ангелу в квартиру. Между ними на столе пустая бутылка из-под виски. Их маленький научный эксперимент нанес не только физический, но и психологический ущерб, и Кроули уже не может оторвать голову от руки.
— И как нам исправить эту срань?
Не то чтобы он против быть поближе к ангелу. Он только за, если честно. Но он не хочет оказываться насильно к нему привязанным. Вот чего он хочет, так это еще один стакан виски. Кроули выливает остатки к себе в стакан, проливая часть на стол. Смущенно метнув взглядом на Азирафеля, он чудесит лужу прочь. Силы творить чудеса работают исправно, только если они находятся на указанном расстоянии. Когда они отдаляются, силы ослабевают, хотя они и не смогли сегодня отдалиться больше, чем на двадцать футов. Они планировали попробовать еще, но позже. Не сговариваясь, решили сначала прикончить виски, а потом уже продолжить экспериментировать.
— Мы хотя бы выяснили, что не превращаемся в людей.
— Можешь на секунду перестать быть оптимистом? Я пытаюсь страдать.
Азирафель выглядит оскорбленным.
— Мне это нравится не больше, чем тебе, Кроули, — он надувает щеки и скрещивает руки на груди, и вместе с этими его кудрями становится похож на пьяного ежика. И это абсолютно точно не должно вызывать у Кроули желания его поцеловать.
— Еще бы, — мрачно буркнул Кроули.
— Мы слишком пьяные, чтобы с этим сейчас разбираться.
— Я не хочу трезветь.
— Как и я.
— Может, стоит поспать, — время за полночь, и Кроули в курсе, что Азирафель редко прерывается на сон. Он собирается прикорнуть на диване, главное, чтобы ангел был неподалеку.
— Да, согласен, — Азирафель взволнованно жует губу. — Полагаю, немного сна нам обоим не повредит. Моя кровать разместит нас обоих.
Брови у Кроули ползут на лоб.
— Что?
В хорошие дни Азирафель старательно избегает прикосновений. Сказать, что прозвучавшее предложение удивило — будет преуменьшением гребанного тысячелетия.
Выражение лица ангела остается невыносимо непроницаемым. Тот встает, слегка пошатываясь.
— Пойдем. Утро вечера…
— Не надо вот этих вот «мудренее».
Азирафель закрывает рот и поджимает губы.
— Что ж. Молчу. Не стоит огрызаться.
В тишине они готовятся ко сну, спиной к спине. Кроули чудесит себе черную шелковую пижаму, слишком пьяный, чтобы нормально осмысливать, что они творят. Что он творит. Он собирается спать в одной кровати с Азирафелем. О чем он мечтал черт с знает с каких пор. За спиной слышен шорох одежды, скрип дверец шкафа, и это больше, чем он может выдержать. Он вжимает пальцы в ладони, удерживая себя от того, чтобы не повернуть голову.
К счастью, он достаточно пьян, чтобы его тело реагировало так, как реагировало бы в трезвом состоянии. Вот это было бы
слишком быстро для Азирафеля. Он бы развоплотился на месте, и что бы они тогда делали?
Азирафель уже лежит в кровати, когда Кроули собирается с духом, чтобы посмотреть. Тот в ужасной пижаме в клеточку двадцатых годов, видимо именно тогда он и пробовал в последний раз спать.
— Все нормально? — спрашивает Азирафель.
— Вполне, — говорит Кроули.
Он снимает очки, проскальзывает под одеяло, взбивает подушку — прикладывая к этому больше усилий, чем нужно. Голова идет кругом, и виноват вовсе не алкоголь. Вся чертова комната пахнет Азирафелем, и он так близко, что Кроули ощущает исходящее от него тепло.
— Кроули, — говорит Азирафель. — Мне жаль.
— Не о чем с-с-сожалеть, ангел. Спи.
Азирафель возится на кровати, а затем свет гаснет. Кроули не может заснуть, он слушает, как дыхание ангела становится медленным и размеренным. И думает о том, что может тому сниться, если он вообще видит сны. И видит ли Азирафель когда-нибудь сны о нем.
