Хрупкое расстояние меж нами

Утром Кроули просыпается в пустой постели. Он подхватывается, на мгновение решая, что все с ним случившееся — сон, что на самом деле он не привязан, ни в каком из смыслов, к ангелу, как рядом кто-то тактично прочищает горло. Азирафель сидит в кресле, подтащенном к кровати, полностью одетый. Он по-доброму улыбается. — Не хотел тебя тревожить, — говорит Азирафель. — Но я бы выпил чашечку чая. — Мпф, — отвечает Кроули, падая обратно на подушки. — Ты не жаворонок, как я посмотрю? — Азирафель коротко усмехается. — Ангел, разве я похож на жаворонка? — ворчит Кроули, откидывая одеяло, и щелчком пальцев одевается. Он следует за Азирафелем в тесную кухоньку, ощущая себя немного псом, плетущимся за хозяином. Развернуться в кухоньке практически невозможно, но он старается держаться как можно ближе к Азирафелю, чтобы не усугубить их проклятье или болезнь, чем бы оно по сути ни было, и одновременно не мешаться ему. Кроули удается это частично: они все равно толкаются локтями, неловко переступают, Азирафель все время извиняется, пока заваривает чай и готовит на двоих тосты с джемом. Кроули не особенно любит чай, но все равно принимает чашку, садится напротив Азирафеля и смотрит, как тот ест. Это странно. Атмосфера стоит необычайно… домашняя. За все века их знакомства, они никогда не просыпались вместе и не проводили вместе утро. Кроули вообще ни с кем никогда не проводил утро, если задуматься. И это утро нравится ему больше, чем должно было бы. Почти блаженство — забыться, сделать вид, что нет никакой проблемы, с которой они не знают, как справиться. — Значит, если это результат нашей некомпетентности, а не заговора преисподней, то мы способны привести себя в норму, — изрекает Азирафель, стряхивая крошки с пальцев. — Нужны лишь книги, необходимая информация, которая подскажет решение. — Считаешь, это из-за обмена? — Полагаю, что скорее всего. Наверное, когда мы поменялись обратно перед ужином в Ритце, что-то пошло не так. Кроули пытается вспомнить, что именно он ощущал, когда покидал тело Азирафеля и возвращался в свое. Провести несколько часов в теле Азирафеля было интересно. Сокровенно. А как соблазнительно, учитывая, что он выяснил то, о чем хотел разузнать еще что с того момента, когда впервые возжелал ангела, то есть буквально с нескольких минут их первой встречи. У Азирафеля, как он выяснил, вполне в наличии половые органы, а конкретно мужские. Понятно, что Кроули не знает, использовал ли ангел его по назначению и с кем. Они никогда это не обсуждали. И он не уверен, что готов услышать ответ. — Кроули, ты вообще меня слушаешь? — Хм-м? Да, да. Слушаю, ангел. — Так ты согласен? — Э, напомни, о чем ты? Азирафель закатывает глаза. — Я говорю, что лучше не пытаться снова повторить обмен, пока мы не разобрались, что именно пошло не так. Нельзя еще сильнее усугублять наше положение. — Звучит… разумно, — и не то чтобы он против, ведь это означает, что можно остаться с ангелом подольше. — Замечательно. Я собирался еще поискать сегодня информацию, но я знаю, что ты находишь это возмутительно утомительным. — Обо мне не беспокойся. Но что-то еще определенно беспокоит Азирафеля. Он крутит в руках салфетку, а в расширившихся глазах плещется тревога. — Ангел, опять у тебя это лицо. — Какое лицо? — Азирафель пытается расслабиться, но ничего не выходит. — Прямо, как тогда, когда ты отдал пылающий меч. Азирафель издает тяжкий вздох. — Ох, я чувствую за собой небольшую вину. Обмен был моей идеей… — Это была идея Агнессы Псих, — напоминает Кроули. — Да, она написала пророчество, но именно я его интерпретировал. А что если я неправильно его понял? И теперь ты застрял тут со мной, а я знаю, какой ты… свободолюбивый, и что ты предпочел бы заняться своими делами, а не сидеть в книжном. — Я когда-нибудь жаловался на то, что сижу в книжном? — Каждый божий день, последние одиннадцать лет. — Я жаловался не на это, ангел. А на то, что ты вообще держишь книжный магазин, а сам упрямо отказываешься продавать книги. Азирафель сжимает губы. — Слушай, — говорит Кроули, усилием воли держа руки на месте. — В этом нет твоей вины, и мы разберемся с этим вместе. Я не против оставаться тут столько времени, сколько это займет. — Я люблю тебя. Он хочет протянуть руку, преодолеть разделяющее их расстояние, сжать ладонь Азирафеля, но он понятия не имеет, как совершить этот прыжок в неизвестность. Столь малое расстояние между ними кажется пропастью до хреновой Альфы Центавра. — Правда? — голос Азирафеля мягок, он с надеждой улыбается, и Кроули хочется думать, что может быть, может быть… Он кивает и встает из-за стола, подцепляя худощавыми пальцами узкие карманы. — А как же иначе. Спустившись в магазин, Кроули помогает Азирафелю достать собрание пророческих сочинений, а также работы Фомы Аквинского, Аврелия Августина, а также нескольких менее известных религиозных философов, одни заголовки работ которых вызывают у Кроули зевоту. Он едва не предлагает сбегать за парой круассанов в новой французской кафешке ниже по улице, когда вспоминает, что вообще-то застрял здесь. Ну, хотя бы застрял с Азирафелем. Он пытается не обращать внимания на согревающее, слегка подпитанное легкой паникой чувство, вызываемое этой мыслью. — Тебе помочь? — спрашивает он, стараясь не нависать над плечом Азирафеля. Нашептывать искушения на ухо — вообще часть его работы, но Кроули никогда не был особым ее поклонником. Азирафель смотрит на него из-под очков для чтения. — Ты сейчас серьезно? Кроули кивает и подхватывает книгу «Трактат о жизни ангелов и прочих эфирных существ», которая хотя бы на вид выглядит интересной. Он плюхается на диван возле ангельского стола. Это полная дребень, понимает он на пятнадцатой странице. Автор, какой-то немецкий придурок из четырнадцатого века — который нелегко обошелся, как с Англией, так и с континентом — видимо брал информацию из собственной задницы. — Послушай-ка ангел: «Демона вѣроятно узнать по копытамъ, которыхъ можетъ быть болѣе двухъ, это знакъ звѣря», копыта, Азирафель. Что за херня. Азирафель поднимает бровь. — Ну, будем честны, у тебя есть чешуя. — Н-да, у некоторых просто есть стандарты. И сколько там, той чешуи. Разве что тут, — он крутит носками туфель из змеиной кожи. — Оу, — только и говорит Азирафель с грустной улыбкой. — Что, разочарован? — голос у Кроули срывается на октаву на последнем слове. — Нет. Что ж. Ты прекрасно выглядишь и в облике змея. Мне больше нравятся твои глаза. — Я не был змеем почти тысячу лет, — с шипением вырывается у Кроули. — Я знаю. Но я был бы не против. Это, если ты вдруг сдерживаешься из-за меня. Кроули прочесывает пальцами волосы и трет глаза пятками ладоней, сопротивляясь желанию надеть очки. Он не понимает, что подразумевает Азирафель. Он предпочитает его змеиную форму? Типа, как домашнее животное? И если ему так нравятся его глаза, почему он так редко смотрит на них? — Ты какой-то поникший, мой дорогой, — Азирафель поднимается из-за стола. — Прости, я не хотел. Мне все равно, змей ты или нет, вот что я имел в виду. Я знаю, что ты всегда был слегка раздражен из-за… — он делает неопределенный жест, по которому Кроули ясно читает: Сад, яблоко, изгнание человеческого рода. — Ты поэтому больше не меняешь форму? — Нет, я, — Кроули выдыхает. — Иногда мне кажется, что я не смогу вернуться. А мне нравится это тело. — Ох, — говорит Азирафель так, словно это откровение. — Теперь ясно. Мне всегда было это интересно. — Но ты никогда не спрашивал. — Я не хотел… нарушить твое личное пространство. — Какое пространство? Мы дружим шесть тысяч лет. — Но… должны же быть границы, так ведь? — тихо отвечает Азирафель и утыкается в книги. Кроули не может перестать думать о его словах, прокручивает их в голове, пока притворяется, что читает очередную нелепую книгу. Он не знает, почему этот комплимент так на него подействовал, почему ему захотелось ответить в десятикратном размере. Если он начнет перечислять все, что ему нравится в Азирафеле, то не сможет остановиться. Конечно же, были границы. Одной из них всегда было Соглашение: предлог, оправдывающий их встречи на протяжении веков так, чтобы никто из них двоих не задумывался о том, почему они хотят быть вместе. Ну, сам Кроули вынужден сражаться со своими чувствами с самого 41 года н.э., когда один неуемный ангел решил соблазнить его устрицами и превратил один из худших дней его жизни в лучший, что он помнил. Но границы существовали на инстинкте самосохранения. Прикосновения, чувства: всего этого следовало избегать. Замять и сделать вид, что этого не существует. А что теперь? Кроули понимает, что пялится в потолок, чувствуя, как наливаются тяжестью веки. Он подскакивает от глухой боли в висках и рвотного позыва, зарождающегося в желудке. — Ангел? Азирафель тихо стонет в стол. Он тоже уснул, что при обычных обстоятельствах было бы весьма странно, но в их нынешней ситуации и так нет ничего нормального. Кроули сползает с дивана и касается ангельского плеча. Симптомы исчезают мгновенно. — Похоже, у нас проблема, — говорит он, разглядывая лицо Азирафеля. У того дрожит нижняя губа. — Стало хуже? — Я был на диване. И ты уснул… снова. — Вот проклятье. Они решают подкрепиться вином, прежде чем проводить какие-либо опыты. У Азирафеля запрятано несколько бутылок старого французского наверху в квартире, где они и оказываются некоторое время спустя. — Три фута, — устало говорит Азирафель. Кроули кивает и заглатывает четвертый бокал красного вина. — Максимум. Это их новое пороговое расстояние. Дальше пяти футов — невыносимо. Кроули думает, что больше его голова не сможет выдержать, и он просто рад сидеть на диване рядом с Азирафелем, сидеть ближе, чем когда-либо — ведь сейчас их разделяет всего пара сантиметров. Это… успокаивает почему-то, и Кроули даже не может определить, то ли это из-за их ситуации, то ли из-за того, что он наконец дорвался до такой близости. Что является проблемой как ни посмотри, потому что Азирафель выглядит отнюдь не расположенным. Он ерзает, нервно постукивает пальцами по бокалу. Он словно предпочел бы быть где угодно, лишь бы не здесь, и Кроули снова думает о сегодняшнем разговоре в книжном. — Мне всегда нравились твои волосы, — вырывается у него, видимо из-за вина. — Мои что? — Азирафель касается головы. Он выглядит шокированным как тогда на авиабазе, когда появился сам Сатана. Реакция… не обнадеживает. — Ничего. Забудь. Ты там говорил… что-то… об этом всём? — Кроули невнятно жестикулирует. — Что возможно, имеет дело перенос, — говорит Азирафель, с явной охотой хватаясь за новую тему для разговора. — Возможно, мы, эм, смешали наши сущности. Кроули поднимает бровь. Азирафель снова дергается и мучительно краснеет. — Я говорю о том, дорогой мой, что, когда мы менялись обратно, возможно, часть тебя осталась во мне, а часть меня — в тебе. И потому мы испытываем боль, когда находимся далеко друг от друга и, ох, я начал испытывать потребность во сне, как ты. — Прости, ангел, я завис на смешении сущностей. — Кроули, прекрати, это серьезно. — Я знаю, что серьезно. Но почему ты не можешь хоть немного посмеяться с этой ситуации? — Боюсь, смешного тут мало. Кроули хмурит брови, внезапно ощущая желание оказаться где-нибудь не здесь. Больно осознавать, насколько отчаянно ангел не хочет этой близости. Да, обстоятельства ужасны, но суть-то. Кроули думает, что после того, через что они вместе прошли, между ними что-то изменилось, но оказывается, это было лишь самообманом. Он устало трет переносицу. — Пойдем проветримся и поужинаем. — Проветримся? В таком состоянии? — Да. Мы ничего не добьемся просто сидя тут. И я бы что-нибудь съел. Чувствую, что… — Проголодался? — Да, тебе виднее. — Ох, божечки. Но больше усилий не требуется. Они выбирают ресторан с индийской кухней и идут туда, неловко задевая друг друга руками. Кроули допускает на секунду мысль, что сделает Азирафель, если он возьмет его за руку, но решает, что ничем хорошим это не закончится. Как сесть в ресторане, тот еще вопрос, который занимает Кроули. Столы слишком широкие для их состояния, если садиться напротив друг друга. Кроули окидывает взглядом ресторан, замечает кабинку в углу и кивает официанту. — Вон там свободно? — Прошу за мной, джентельмены. Когда Кроули проскальзывает в кабинку за ангелом, Азирафель одобрительно кивает и раскрывает меню. — О-о-о, выглядит изумительно, — Азирафель улыбается, да и не напрягается так, и Кроули рад, что предложил выбраться. — А что ты будешь? Ягненка с острым карри? — Угадал, ангел. — А я буду… — Курицу с индийскими специями. Официант быстро возникает у стола: худощавый, темноволосый мужчина озаряет их улыбкой, глядя на них по очереди. Затем его взгляд сосредотачивается на Кроули — оценивающий такой взгляд. — Голубки готовы заказывать? Азирафель раскрывает рот, но Кроули закидывает руку ему на плечи и с улыбкой делает заказ на них двоих. — Отлично. Хотите наан к столу? — Давайте, — отвечает Кроули. Официант ему подмигивает. — Вы двое само очарование. Вернусь буквально через секунду. — Что ж, — говорит Азирафель, пока Кроули медленно, как-то нехотя убирает руку и протягивает ее вдоль спинки кожаного диванчика. — Он вел себя слегка бесцеремонно. — Мы сидим рядом, ангел. Что еще он мог подумать? — Я не об этом, — вздыхает Азирафель. — Просто иногда люди ведут себя чересчур фамильярно. — Вот как, — говорит Кроули, думая о подмигнувшем официанте. Азирафель же не… — Ты же не ревнуешь, а? — Ревную? — фыркает Азирафель и раскладывает на коленях салфетку. — Когда он вернется, закажем вина. Ужин проходит без эксцессов, не считая некоторые взгляды, в которых так и читалось: о, как это мило. Азирафель их не замечает, либо же ему все равно, что конечно же делает его недавнюю реакцию еще убедительней. Кроули запоминает это, складывает к сотне таких же моментов, что были между ними двумя, и думает, что все-таки не он один тут мучается от чувств. Но от него не укрывается, что Азирафель избегает прикосновений, следит за руками и ногами, не дает себя задеть даже пальцем. Он не может с уверенностью сказать, есть ли у Азирафеля сексуальные желания. Но Кроули это не беспокоит, секс его никогда не интересовал, рука не в счет. Он бы не прочь узнать, каково это, но это если Азирафель испытывает к нему ответные чувства. Если бы Азирафель позволил ему касаться его, не боясь, что силы небесные покарают его за это, возможно, Кроули стал счастливее, чем на это имеет право любой жалкий демон. После ужина они направляются к Азирафелю. Кроули решает, что он не будет ничего говорить про постель, но не может сдержать зевок. Индийская еда всегда клонит его в сон. — Пойдем спать, — говорит Азирафель. — Ты выглядишь измотанным. — Это был тяжелый день. — И кто знает, что будет завтра. В спальне Кроули чудесит пижамы щелчком пальцев, но Азирафель настаивает на том, чтобы переодеться по-человечески. Хотя бы для иллюзии приватности, Кроули отворачивается, слышно шуршание, после тихого «вот же», Азирафель просит: — Дорогой, ты не мог бы подойти чуть ближе? Кроули повинуется, взбудораженный из-за ангела за спиной, из-за мягких касаний должно быть его локтя или пухлого бедра. Он был в этом теле, знает, каково жить в нем, знает, сколько эти округлости занимают в пространстве. Кажется несправедливым, что он не может повернуться и посмотреть на них во все глаза. Только если Азирафель сам не захочет. Только если сам не попросит. Хорошо, что в комнате темно. Кроули не пьян, за ужином он выпил всего один бокал, и его член ведет себя, как и ожидалось. Кроули сцепляет зубы, когда Азирафель переодевается и они ложатся в постель. Они совсем рядом под одеялом, Кроули пытается устроиться и едва не шипит от случайного прикосновения к руке. Сатана, дай сил пережить эту ночь. Спустя какое-то время он думает, что Азирафель скорее всего уснул, но затем чувствует шевеление, и теплое, с ноткой индийский специй дыхание щекочет его по щеке. — Ты спишь? — спрашивает Азирафель. — Нет. — Вот как. Кроули вздыхает. — О чем задумался, ангел? — Я хочу у тебя кое о чем спросить. — О чем? — О том, что ты думаешь делать, когда все это закончится. Чем бы ты занялся, если бы этого с нами не случилось. Кроули поворачивается к Азирафелю лицом. Тот выглядит взволнованным, в глазах — невысказанные чувства. — Ты все еще винишь себя? — Я же ангел. Вина по моей части. Кроули встряхивает голову, противясь желанию запустить пальцы в мягкие кудри. — Гавриил никогда в жизни не испытывал чувства вины, да и пошел он нахер, к слову. Думаешь, Сандалфон чувствует вину за то, что обратил целую цивилизацию в соляные столбы? А что насчет Михаила? Они не могли дождаться, когда ты будешь гореть в адском пламени. Азирафель сводит брови. — Наверное. — И знаешь почему? Потому что они думают, что они правы, что они следуют Великому плану. Им незачем испытывать вину. Это людской удел, ангел. — А что насчет тебя? Кроули отводит взгляд. Даже у них нет достаточно времени для этого разговора. — Ты там спрашивал меня, чем бы я занялся, если бы этого не случилось. Значит, у тебя есть свои мысли на этот счет, так что давай, расскажи, что бы я делал, если бы не это все? — Ох, даже не знаю, путешествовал бы, строил козни, искушал, — приходит быстрый ответ. — Я думаю, что мои дни злодеяний пришли к концу, — больно слышать, что Азирафель нисколько не изменил своего мнения. Он пытается этого не показывать. — Я не был бы так уверен. Они в тишине смотрят друг на друга. Между ними едва ли существует пространство. Пульс у Кроули зашкаливает, если бы он был человеком, то, наверное, уже бы помер. Просто спроси. Спроси, чувствует ли он то же самое. Если чувствует… Но шесть тысяч лет молчания тяжело перебить, особенно в их обстоятельствах. Если Азирафель не чувствует того же, то им будет невыносимо неловко рядом друг с другом, пока они наконец не разойдутся. В груди у Кроули пережимает, он отрывисто выдыхает, выталкивая из себя смешок. — Ну, может пара искушений по старой памяти все-таки будет. — Мы справимся. Обещаю, — говорит Азирафель и отворачивается. Кроули больше не видит его лица. Странно, но Кроули удается заснуть. Впервые его не мучают кошмары, сны весьма приятные, но когда он просыпается, они утекают от него, как песок сквозь пальцы. Остается лишь ощущение тепла и мягкости, которое усиливается по мере того, как Кроули просыпается. Первое, что он понимает, он обнимает ангела со спины. За окном идет дождь, небо затянуто серой пеленой, утренний свет едва пробивается сквозь шторы. Мягкие светлые кудри шевелятся от дыхания, и он вдыхает, ощущая запах Азирафеля, хочет прижаться губами к бледной коже. Грудь ангела вздымается и опадает под его рукой. Они плотно прижались друг к другу ночью, и у Кроули крепко стоит. Он невольно толкается в изгиб ангельских ягодиц, и вспышка удовольствия прошибает его от паха до кончиков ног. Азирафель что-то бормочет во сне, и Кроули замирает с беснующимся сердцем в груди. Последнее, что нужно Азирафелю, так это чтобы Кроули кончил, потираясь об него как последний инкуб. Кроули проворачивал много чего, но, если это касалось секса, согласие для него было делом принципа. Вот почему он никогда не был фанатом плотских искушений. Он осторожно отодвигает бедра и смотрит в потолок, тихо проклиная их ситуацию на чем свет стоит, не в силах полностью отпустить Азирафеля. Проходит не одна минута, когда Кроули наконец находит в себе силы взять себя в руки. Когда Азирафель начинает шевелиться, у Кроули уже не стоит. Азирафель поворачивается к нему, тянется и вцепляется пальцами в просветы под пуговицами его пижамной рубашки. — Кроули, — сонно бормочет Азирафель. Его ресницы трепещут, и Кроули любуется ими — длинными и бледными. Он никогда не видел их так близко. — Я тут, — его рука замирает над ангельским бедром, Кроули не знает, положить ее или убрать. — М-м-м. Кроули ждет, не дышит, пока Азирафель не открывает глаза и их взгляды не встречаются. — Ой, — говорит Азирафель. Он переводит взгляд на его губы, на свои руки, цепляющиеся за шелковую рубашку Кроули. — Прошу прощения, — он отпускает. В теле взрывается жгучая боль, а голову будто опускают в адский котел. Кроули стонет в агонии, краем сознания слыша, что Азирафель кричит, и тянется к нему, потому что если это конец, то ему нужен только он. Когда эта мысль формируется в голове, боль уходит, и они смотрят друг на друга широко раскрытыми глазами, боясь отпустить. У Азирафеля дрожат губы, в глазах стоят слезы. Он держится за руку Кроули с такой силой, словно от этого зависит его жизнь. Хотя, наверное, так и есть. — Это уже ни в какие ворота, — слабо изрекает Кроули.