***
Тем временем мужчина с женщиной шли по улочке, вдруг откуда не возьмись, из-за угла к ним выходит банда бандитов. — Тока тихонько, без шума. Я прошу пардону, мадам. — мужчина и женщина держатся под руку, на их лицах можно разглядеть испуг, мужчина протягивает свою шляпу одному из бандитов, тот примеряет её, другой отдаёт приказ. — Всё снимай с себя. — мужчина снял с себя пиджак. — Воевал? — Конечно. — У тылаг, да? — Конечно, на передовой. — Тока трепать ее надо, на передовой, шо ж ты такой послушный то, воин, а? — бандит внимательно рассматривает то, что дал ему мужчина. — Тебе только у сортира орать, с кем же тебе тогда воевать? — мужчина резко достаёт оружие и произносит: — С такой сволочью, как ты. — после чего вместе с женщиной стреляет по бандитам насмерть, это были агенты контрразведки, вся банда пала замертво, а пара, забрав свои вещи, скрылась в тени, позади слышался свист приближающегося патруля. Гоцман, пройдя в квартиру, осмотрелся по сторонам, было множество старинных вещей, жилище напоминало некую ритуальную комнату, горели свечи, длинные тёмные шторы закрывали окна, лунный свет не мог пробиться сквозь них, как и дневной. Давиду становилось не по себе от всего этого. Осматривая комнату, Гоцман ощущает на себе чей-то холодный пристальный взгляд. Обернувшись, подполковник видит седого мужчину в чёрном халате, взгляд его смотрел словно сквозь Давида, до мурашек. Наконец подполковник заговорил первым: — Вы хто... — Я Игорь Семёнович, а вы? — Гоцман, начальник отдела по борьбе с бандитизмом. — Можно вообще удостоверение? — хозяин квартиры, вытянув руку вперёд, проходит к Давиду и вот уже стоит вплотную с ним, подполковник достаёт корочку. Игорь Семёнович, взяв в руки удостоверение, подносит то к носу, вдыхая аромат, после чего проводит по нему пальцами, словно считывая информацию, закрыв удостоверение, он отдаёт его Давиду. — Извините. — проводя рукой по воздуху рядом с лицом Давида Гоцмана, мужчина тихо произносит: — Тепло, тепло... — повернувшись к Гоцману спиной и отойдя, хозяин квартиры шёпотом произнёс: — Странно... — На слепого вы не тянете. — А я и не слепой... — усевшись в кресло мужчина добавляет: — То есть глаза мои не видят, но ведь есть другие чувства. Возьмите стул. — Давиду послушно выполняет просьбу мужчины и вдруг останавливается, когда тот произносит: «Нора — это из Ибсена?» — в глазах Гоцмана отражается недоумение, откуда, откуда он мог знать то, что сказала ему Нора, этот старик начинал напрягать Давида всё больше. — Садитесь, садитесь. — поставив стул напротив старого мужчины, подполковник садится и слышит следующие слова: — Никогда не думал, что я так боюсь смерти... — Мне сказали вы шота знаете за Академика. — Я не знаю никакого Академика, но мне кажется, я смогу вам помочь... — Это чем же? — Гоцман глаз не сводит со слепого мужчины, тот в свою очередь произносит: — Неделю тому назад мой сын увидел человека, которого тестировал в сорок-третьем году, этот человек тоже увидел его и очевидно узнал. На следующий день моего сына убили... — Гоцман вслушивается в каждое слово, а брови его хмурятся, позади горят свечи, вся эта атмосфера попросту давит на Давида. — Этот человек выходил из здания вашего уголовного розыска. — эти слова, которые так боялся услышать Давид. Всё-таки Академик среди них, внутри подполковника всё содрогается, и Давид, дабы услышать всё во всех подробностях, говорит: — Стоп, ну-ка давайте по порядку. — мужчина на мгновение словно погружается в себя, после чего начинает свой рассказ заново, стараясь затронуть каждый аспект: — Д-да... и так, в сорок-третьем году я и мой сын по просьбе немецкого командования тестировали курсантов разведшколы. — Вы шо, с немцами сотрудничали? — слепой мужчина щурится, брови его начинают хмурится, а после он вопросительно и с долей волнения обращается к Гоцману: — Вы знаете, что такое эзотерика, психоанализ?! — Нет. — Никто здесь не знает, а немцы знали, отнеслись ко мне с уважением, я между прочим был учеником самого Фрейда, тоже не знакомы? — Ну нет. — Гоцман сидит хмурый, глаза его пристально глядят на слепого старца. — Нет? Ха-ха-ха, конечно, нет! — последние слова звучат громко и с раздражением. — Это был такой материал для исследования, что я согласился. Мой сын проводил собеседования, потом докладывал мне, я составлял психологический портрет и по возможности прогноз на будущее. — Гоцман с недоверием во взгляде произносит: — Зачем? — Вас не интересует будущее? Конечно, ведь у вас его нет, Гоцман, или как вас там на самом деле?.. — мужчина щурится, замолкает, словно ему становится страшно, Давиду самому становится страшно, где-то глубоко внутри что-то мечется, хочется убежать отсюда, не хватает воздуха, наконец подполковник вскидывает одну бровь и проведя рукой по воздуху, произносит: — Слышьте, а с вами все нормально? — Не переживайте, у меня тоже нет будущего. Они убили моего сына, значит убьют и меня. — Хто его убил? — Не знаю... — Где это случилось? — Я не знаю, тела не нашли. Только я знаю, что его убили. — в глазах слепого мужчины начинают проблескивать слёзные блики, Давид смотрит по сторонам, ему кажется, что сидящий напротив него эзотерик, или как там его, попросту сошедший с ума старик. — Вы думаете сумасшедший, нет... я умею видеть, хоть и слепой... странно, почему я вас боюсь? В вас нет угрозы, но я боюсь... — мужчина не сводит глаз с Гоцмана, Давид щурится: — Давайте за разведшколу. — Однажды они привезли курсанта, видимо особенно важный, у него случился нервный срыв. Командование просило нас его проверить. — И шо? — Этого человека мой сын увидел неделю тому назад. — Как тот выглядел? — в глазах Давида напряжение, сейчас каждое слово старика кажется ему на вес золота. — Я же сказал, что с ним беседовал мой сын. Но психологический портрет я помню отлично. Этот человек большой силы и абсолютно без лица. — в глазах Гоцмана промелькнул страх, зрачки сами расширялись, голос слепого мужчины звучал настолько загробно. — Как это... без лица? — ясновидящий вновь смотрит куда-то сквозь, уста его, шелохнувшись, произносят следующее: — Он может быть любым, если надо он может менять лица, как перчатки. — Ну... имя, кличка, какие-то приметы? — Не знаю... но, Академик подошло бы... — мужчина начинает кивать и добавляет — Этот человек не будет размениваться на мелочи, ударит только один раз, но громко и не будет жалеть людей. — Не густо... А, шо значит «без лица»? — брови мужчины поднимаются кверху, а слепые глаза выпучены, из уст произносятся самые страшные слова: — Настолько свой, что никто даже и подумать не может... — вдруг слышится странный брякающий звук, словно кто-то задел железную банку. Давид быстро встаёт с кресла, ясновидящий напрягается и произносит: — Что, что?.. — Давид идёт проверить звук и, подойдя к окну, приоткрывает штору. — Кто эти люди, шо меня сюда привели? — испуганный старик, сидя в кресле, не сводит глаз с Гоцмана: — Это моя... охрана. — сделав несколько шагов к старику, подполковник переводит свой тяжёлый взгляд на спицы, вставленные в подушку. — О чем вы думаете?! Я не могу прочесть ваши мысли?! О чём вы думаете?! — Давид вынимает одну спицу из подушечки, не сводя взгляда со старика, тот резко встаёт из кресла и пятится назад: — Оставьте спицы, оставьте! Я сейчас, я сейчас вернусь... — нервная улыбка появляется на лице испуганного старца, и тот уходит в соседнюю комнату, Давид резко оборачивается, когда чувствует прислонённое к нему дуло пистолета, охранник произносит: — Уходите, уходите немедленно. — Гоцман втыкает спицу обратно в подушку, после чего уходит из квартиры и, спускаясь по лестнице вниз, выходит на улицу, внутри подполковника после встречи с ясновидящим зародилась самая настоящая тревога. В мыслях крутилось лишь одно: «предатель среди нас...» К вышедшему из дома подполковнику сразу же посветите Махал Махалыч. — Давид Маркович, Давид, я обещал, что кроме тебя и меня о нем никто не узнает, хорошо? Он безобидный старик, просто видит будущее. Что он вам сказал? — Сказал шо как раз таки у меня нету этого вашего будущего... может помру, шо. Кстати, Махал Махалыч, шо такое эзо...эзо... эзоверика, во! — Эзотерика. Ну, это когда как раз таки умение читать мысли, вот. — Читать мысли? Ну-ну, мысли читает, цирк! — после этих слов Гоцман бежит вперёд, Махал Махалыч поспевает за ним.***
Тем временем Рыбоглазый, что был связующим между Чеканом и Штехелем, идёт по улице, и завернув за угол, стучится в одну из дверей, после чего заходит внутрь. — Ну шо?! Так весь день и лежишь?! А я тебе вот пожрать принёс. — мужчина ставит на стол корзинку с едой в то время, как Чекан, лёжа на кровати, держит во рту за место сигареты спичку-зубочистку. — Хлебушек, лучок, колбаска, рибка. — на последнем слове мужчина делает особенный акцент, после чего вдыхает аромат рыбы, завёрнутой в бумагу, и кладёт на стол, Чекан даже не шелохнулся и не взглянул на гостя. Закинув руки за голову, Чекан смотрел в потолок продолжая пожёвывать спичку, это успокаивало мужчину, в глазах у не был целый океан боли и тоски, он устал, он просто хочет вернуть Иду. Рыбоглазый садится рядом с Игорем и произносит: — Ночью опять блатных стреляли, говорят человек сто положили. — Чекан не отвечает на слова мужчины, кажется, ему попросту всё равно. Продолжая сверлить взглядом потолок, бандит то и дело предавался воспоминаниям связанным с Идой, это согревало. По крайней мере Чекан был уверен в том, что Академик сдержит своё слово и вернёт ему Иду, он должен, такие как Академик не размениваются на обещания. Рыбоглазый встаёт со стула и собирается уходить, как вдруг произносит: — Ай заб-ы-ы-л тебе же снова записка от Иды, читай! — после этих слов связующий достаёт из кармана записку и протягивает Чекану, тот в свою очередь, не переводя на того взгляд, огрызнулся, произнеся: — Положи на стол и проваливай. — мужчина так и делает. Положив записку поверх принесённых «гостинцев», Рыбоглазый выходит из комнаты, попутно поглядев, встал ли Чекан с кровати, нет, так и лежит. Тяжело вздохнув, связующий уходит. Бандит, в свою очередь переведя взгляд на дверь, быстро вскакивает с кровати и, сунув записку в карман, берет своё пальто, и кепи, попутно выходя из комнаты.***
В кабинете у Якименко идёт допрос одного офицера контрразведки, что стрелял в убегающего бандита, мужчина в костюме сидел перед капитаном Якименко и молчал. — Ну и шо ты молчишь, Лапонин? Где наган взял? Молчишь... а я ведь не наган, вечно стрелять не буду, сорвусь! Вас таких целая очередь! — Давид стоит позади капитана и, операясь о стену, проваливается в свои мысли, перед глазами подполковника всплывает образ эзотерика, что повторяет те самые страшные слова: « — Этот человек выходил из здания вашего уголовного розыска», «Настолько свой, что никто даже и подумать не может...» В глазах Давида вновь читается напряжение, он вновь проваливается в свои размышления, капитан же тем временем обращается к подполковнику Гоцману: — Ну шо, Давид Маркович, зову другого стрелка? — А?.. зови-зови. — после этих слов Давид берет свою кепку восьмиклинку и выходит из кабинета, к Якименко заводят ещё одного стрелка. Рыбоглазый тем временем едет в автобусе полном народу, все стоят и держатся за поручни, Чекан тоже стоит в этой самой толпе, попутно пересекаюсь взглядом с сидящим на месте мужчиной в чёрной шляпе, очередной стрелок из контрразведки, тот явно приметил в Чекане особо опасного. Связующий встал к выходу, а Чекан стал осторожно пробираться через толпу к тому, офицер контрразведки стал следить за бандитом, но утерял того. Выйдя на улицу, Рыбоглазый идёт вперёд и теряется в толпе, Чекан вслед за ним переходит дорогу, сам же замечает, что у него на хвосте ментовской, уж сильно он в чёрном костюме и шляпе выделяется. Остановившись у палатки с овощами, бандит делает вид, что он просто прохожий, но резко ощущает холодное дуло ТТ, прижатое к его спине, голос человека из контрразведки чётко произносит: — Руки за голову. — недолго думая, Чекан резко разворачивается и отталкивает того, тот стреляет, среди людей начинается паника, Чекан со всей своей силой бежит вперёд, попутно уворачиваясь от пуль, и перепрыгивает через столики прилавков. Забежав в арку, Чекан настигает связного и хватает того за грудки, злобно произнеся: — Ида, где Ида?! — Рыбоглазый толком не успевает ответить, как вдруг к арке подбегает офицер контрразведки и начинает стрелять, Чекан использует связного как щит, пули пронзают грудь Рыбоглазого насмерть, белая рубашка окрашивается багровыми подтеками, связной умирает, а Чекан успевает скрыться, на звук стрельбы прибегают офицеры, и берут стрелка, вновь Игорю удалось скрыться. Идя по улице к тому самому дому, дому на третьем этаже, в котором жил тот самый эзотерик, Давид начинает нервничать, мужчина сам не понимал почему, вернее, не мог объяснить тот внутренний страх, что не покидал его, когда он находился наедине со слепым эзотериком. Зайдя в подъезд и поднявшись на третий этаж, Давид подходит к двери номер двадцать-два, постучавшись, Гоцман вдруг чувствует, что та открыта, взяв оружие в руки, подполковник осторожно приоткрывает дверь. Пройдя в квартиру, Давид осматривается, ему вновь становится не по себе, ничего нету, квартира пуста. Все вещи исчезли, всё исчезло, стояло только это кресло. В голове мужчины вновь крутятся слова: «Он может быть любым...», «Академик подошло бы». Тяжело вздохнув, Гоцман подходит к окну и садится на подоконник, в соседней комнате тоже было пусто, забрали все, даже занавески. Якименко тем временем допрашивал очередного стрелка: — Стрелок, ты где служил? — Если можно, то давайте на вы. — Алексей щурится и с ухмылкой говорит: — ВЫеживаться будешь в ВЫходные, а щас гуди, как паровоз за своё прошлое. — стрелок смотрит на Якименко, а Кречетов ходит по кабинету туда-сюда, в руках он держит завёрнутый в бумагу оружие, из которого стрелял контрразведчик. — Шо за день то такой, стрелок, ты шо, оглох? Будешь говорить или нет? — контрразведчик смотрит на то, как Кречетов с Давидом выходят из кабинета на переговорить. Наконец майор начинает говорить первым, показывая оружие: — Такое я уже видел. — И хде? — У стрелка одного, допрашивал, Горелов фамилия. — Шо тоже молчал? — Они все молчат. — Давид тяжело вздыхает, а Виталий с переживанием во взгляде произносит: — Ты что такой?.. — Гоцман отмахивается и вновь заходит в свой кабинет. «Все молчат значит, а стреляют из одинакового оружия...» — пронеслось в голове у Давида. Якименко так и не удаётся выведать никакую информацию от стрелка, Давид с пистолетом в руках подходит к Якименко и, опираясь о стену, смотрит на допрашиваемого. — Ты не в тылу у немцев, парень, зря ты так. — вдруг начинает говорить Гоцман. — Мы вон с Лёшей не ленились три года немцам грудь подставлять, он вон здесь недалёко на конной последний свой осколок получил, а я под Киевом, а ты ведёшь себя так как будто в гестапо попал. За шо хоть получил именно оружие, а? — парень смотрит на Давида, внимательно слушая того. — Ребят, у меня контузия, стрелять я начал, потому что у меня с головой что-то, стрелять начал по той же причине... — естественно Давид во всё это не верит. «Неужели у всех появившихся стрелков то контузии, то ещё что-то?!» — Зря ты так. Лёша, организуй нам чайку. Махал Махалыч, достав связку ключей, открывает старую дверь с характерным для той скрипом, после чего заходит внутрь и осматривается. Прижавшись к стене в углу комнаты стоит стройная женщина с тёмными волосами и такими же темными глазами, с испугом в глазах Ида смотрит на мужчину, у Довжика в руках пистолет, тот в свою очередь произносит: — Что смотришь, я от Чекана! — с явным акцентом Ида отвечает: — От кого? — От кого... чё ты мне дурку то валяешь, от Чекана. Собирайся. — Махал Махалыч кидает Иде пальто, женщина быстро перехватывает то на лету. — А ты кто естишь? — Я то? Конь в пальто, зови пока мусор. — А не обидно? — Ида ходит по-кругу, её акцент всегда падает на букву «о», что Довжику это даже кажется занятным. — Мне надо переодеться. — после этих слов Ида начинает расстегивать платье сзади, дабы не смущать женщину, сотрудник УГРО отворачивается и ставит стул. — Переодевайся, давай-давай, нас хозяинок ждёт. — усевшись на стул произносит Махал Махалыч и сразу же чувствует тупую боль, в мгновение мужчина потерял сознание. В руках Иды оказался тяжёлый чугунный утюг, которым она и приложилась по голове Довжика.***
Давид пил чай вместе с Якименко, стрелок тоже пил чай, сейчас капитан с подполковником вспоминали военное время, офицер контрразведки внимательно слушал разговор двух мужчин. — Морской десант... бригада Осипова... — уголки рта Гоцмана расплылись в улыбке, он предавался воспоминаниям. Двери в кабинет резко открылись и взору подполковника предстал обеспокоенный Кречетов: — Давид, там срочно, выйди. — А, я ща... — после этих слов Гоцман отставил чашку чая в сторону и вышел из кабинки вслед за Кречетовым. — Их всех отпустили... Горелова и Лапонинова, всех... — Как так?! Кто?! — Контрразведка. За ворота вывезли и отпустили. — в глазах Виталия читается разочарование, Давид заходит обратно в кабинет уже не в приподнятом настроении и подойдя к сидящему стрелку произносит: — Капитан, тебя контрразведка направила?! — мужчина не знает, что ответить, продолжая держать в руках чашку чая. — Только не ври. — стрелок опускает глаза, Давиду становится всё понятно, отойдя в сторону, он спокойно произносит: «ладно», у него есть на кого покричать. — Шестьдесят-пять трупов за ночь, кто дал тебе это право, кто?! — Гоцман кричит на сидящего за столом полковника Чусова, тот спокойно смотрит на Давида. — Вы о чем подполковник? — Людей отстреливают как собак, потом ещё нагло в лицо смеются, кто дал тебе это право?! — Гоцман стукнул кулаком по столу. — Преступность в городе ваша забота, ей вы должны заниматься. — Моя, моя, моя! И по закону мои ребята имеют право стрелять в вооруженного козла без второго слова, и я могу напомнить им за это право! — Давид очень сильно распыляется, жестикулируя руками. — Будут потери. — спокойно произносит Чусов, а уста его расплываются в улыбке, на самом же деле главе ВО не хотелось ссориться с Гоцманом. — Ну посмотрим кому больше! У меня пацаны тоже не с сосками бегают! — Давид уже собирается уходить и словно метеор летит к дверям, но останавливается, когда Чусов окрикивает его, и протягивает кепку, Гоцман буквально вырывает ту из рук полковника. — Я так понимаю кто-то из моих подчиненных превысил полномочия, можно фамилию? — Что? Фамилию? Может фамилии?! — на лице у Гоцмана проявляется нервная улыбка, усевшись, мужчина берет со стола сигарету и закуривает. — Вот шлемаза* ты Чусов каких нет! Мы ж с ворами почти договорились. — Подполковник Гоцман, Вы разговариваете со старшим по званию. — Ну уж извиняйте, товарищ полковник! — Давид сразу тушит сигарету и, взяв фуражку Чусова, надевает ту на свою голову: — Докладываю! За ночь были задержаны семнадцать человек, все предположительно офицеры войсковой разведки, после допросов были отправлены во внутреннюю тюрьму УГРО, откуда отпущены сотрудниками контрразведки! — Чусов внимательно слушал Гоцмана, ведь тот говорил всё так, как оно и было, несмотря на все его неуважение к полковнику, наконец глава ВО произнёс: — Разберёмся. — Ну шо ты мне обезьяну водишь! — прокричал Давид и кинул фуражку на стол, Чусов тоже не растерялся и громким приказным тоном произнёс: — Сядьте! — Гоцман оседает на стул. — Первое относительно задержанных: я разберусь и доложу руководству и впредь по этому вопросу буду разговаривать только с ним. — в глазах Давида читается злость. — Второе: Задержанный, которого ты сейчас допрашивал в гвардии капитана Русниченко, я его у тебя забираю. — Да шо ты говоришь! — не выдержав, произносит Гоцман, всплеснув руками и нервно улыбнувшись. — Потому что человек, в которого он стрелял Чекан, мне очень нужно знать где Чекан прячет оружие со склада, и кто такой Академик, вопросы есть? — Есть и много! — Вы свободны, подполковник. — тяжело дыша, Гоцман надевает кепку на голову и, поправив её, разводит руками в разные стороны, стукнув себя по коленкам, произносит: — Картина маслом! — быстро встав со стула, мужчина покидает Чусова, при этом громко стукнув дверью, полковник остаётся сидеть за столом, погрузившись в свои собственные раздумья, одни из которых связаны с тем, что Давид очень забавно злиться и обижается.***
Временем перевязывает голову Махал Махалычу, тот сидит и мысленно проклинает. Иду, Якименко делает горячий чай для Довжика по приказу военврача, попутно добавляя больше сахара. В кабинет заходит Давид, и Довжик хочет встать, дабы объясниться, но Арсенин приказывает тому сидеть смирно, делает перевязку. — Так, шо тут у нас за здрасьте?! — Та вот, Махал Махалыча женщины не любят. — с усмешкой произносит капитан Якименко, помешивая чай. — Я опросил участников перестрелки... — начинает говорить майор Довжик. — Я как показал фотографию со шрамом на виске, опознали. И застреленного тоже опознали, кличка Рыбоглазый. Полицай был при этих... — Румынах? — Да. Ну я проверил по своим каналам, а у его любовницы квартира была на Балковской, ну я туда захожу, а там эта самая... Ида Кашетинская, подельница Чекана, ну я показывал эту... — Фотографию. — Да. — Якименко смеётся, Давид, повернувшись к капитану, произносит: — Та погоди, Лёша! — Пейте чай... — произносит спокойно Арсенин и продолжает перевязывать голову мужчины, отпив чай, Довжик продолжает рассказывать. — Я говорю ей, что я от Чекана, ну она поверила, я ей дальше вешать про Академика, снова клюёт, ну я тут расслабился, она говорит мне переодеться нада, за спину мне зашла, а там утюг... — Якименко, прикрыв лицо, смеётся. — Ну Ша Лёша! «Сильно она его?» —спрашивает Давид у военврача. — Могло быть хуже, надеюсь только сотрясение. — Кашетинскую задержали? — Да, Кречетов там допрашивает, я не могу-у! — капитан Якименко вновь заливается смехом. Услышав фамилию Кречетова, Арсенин напрягается, а в глазах у него пронёсся какой-то испуг. Давид подходит к Махал Махалычу и слегка прикасается к голове того, тот очень громко и забавно вскрикнул. — Ну шо, лечитесь. — после этих слов Гоцман уходит к Кречетову, что допрашивал женщину Чекана. — Ида Казимировна, Вы ударили нашего сотрудника утюгом, какая уж тут самооборона? — черноволосая лишь расплывается устами в улыбке и отвечает: — Не случилось ли знаете веера под рукой. — Кречетов садится за стол и вновь произносит: — Ида Казимировна, Вы ударили нашего сотрудника при исполнении, а это... — в кабинет заходит Гоцман, и женщина переводит на того свой взгляд, Давид усаживается в сторонке, Ида произносит: — Вы, наверное, Гоцман?.. — подполковник моргнул двумя глазами. Кречетов смотрит на Кашетинскую. — Есчо раз повторяю это была самооборона. — Виталий, а вот шо ты с ней цацкаешься и так дел за гланды, звони, а контрразведку пущай забирают! — Ида переводит взгляд на Гоцмана, потом на Виталия. — Причьём тут контрразведка? Я ведь вашего сотрудника ударила. — тяжёлый вздох подполковника заставляет девушку вздрогнуть. — В ночь убийства интенданта Воробьева Вас видели у его дома вместе с Чеканом, так шо звони в контрразведку, получит вышак и точка. — в глазах Иды появляется испуг. — Я не знаю никакого Чекана. — Кречетов смотрит и обращается к Давиду: — Подожди, Давид, какая контрразведка? Чекан нам и самим нужен. — Усе, забудь за Чекана, наш сегодняшний стрелок Русначенко именно в нево и стрелял. — Ида тяжело сглатывает, внутри девушки всё переворачивается и сжимается, а Давид продолжает играть на нервах, и давя на психологическое состояние: — Вот, в двух кварталах нашли, уже прижмурившись. — после этих слов глаза Иды раскрываются сильнее, и её взгляд соприкасается со взглядом Кречетова, в глазах майора читается некое переживание за то, что он услышал, в глазах у девушки же можно прочитать всю накопившуюся боль. — Кстати, мадам, именно тот Чекан, за которого Вы не знаете. — с улыбкой на лице произносит Гоцман. — Так что? Чекан убит? — Кречетов смотрит на подполковника. — Всё, звони Смершам. — Гоцман открывает дверь, но майор выкрикивает: — Подожди, Давид! Ну подожди, присядь... — тяжело вздохнув, Гоцман возвращается в кабинет и садится обратно, Кречетов сорит на Иду. — Ида Казимировна, давайте договоримся, Вы покажете место, где скрывался Чекан, а мы... — Я не знаю никакова Чекана. — Виталий, звони. — И ваша контрразведка умалится доказывать. — Давид с улыбкой встаёт с места и подходит, к сидящей напротив Кречетова, женщине: — Ида Казимировна, Чекан был немецкий диверсант, а не просто бандит, Вы его подельница. — мужчина опирается о стол. — Да к тому же сотрудничали с румынами, так шо за вышак я, конечно, погорячился, но четвертную вам сияет, как клятва пионера, так шо я бы послухал, шо товарищ майор вам предлагает. — Давид улыбается, Ида смотрит на него с болью в глазах, при этом не теряя гордости. — Для чего? Чтоб с четвертного сбросить на пятнашку? — Кречетов тоже вздыхает, Ида с улыбкой переводит взор с подполковника на майора. — Давайте договоримся, вы показываете, где прятался Чекан, где спрятано оружие, а мы оформляем вам явку с повинной, никакой контрразведки, дело оставляем здесь. — Иду вновь глядит на Гоцмана и произносит: — Посмотрите мне в глаза. — Давид, не убирая улыбки с лица, смотрит в глаза Кашетинской, Ида в свою очередь смотрит на Давида, уста женщины расплываются в улыбке, попутно произнеся: — И всё же про Чекана вы соврали, я это вижу. — глаза Давида блестят, как два тёмных мориона*, улыбаясь, он всё же произносит: — Виталя, отправляй. — после чего идёт к выходу из кабинета и в спину слышит: — Хорошо, я должна подумать до завтра. — Думайте, до завтра. — подполковник покидает кабинет под провожающий взгляд Иды.***
Нора с чемоданом подходит к дому Давида, где её сразу же встречает тот, и нежно целует в щёку, только с ней Дава мог быть таким нежным и ласковым, конечно, ещё свою любовь Гоцман уделял своему сыну Мишке. — Ты что... такие тяжести, сказала бы я машину вызвал бы... — Всё хорошо. — женщина ставит чемодан, а Давид, взяв за руку прибывшую, проводит вперёд, первым выбегает Мишка: — А вот вам здрасьте! — Нора рада видеть этого мальчонку и с улыбкой на лице здоровается с тем. После чего Давид знакомит девушку с Васькой Соболем, Дядей Ешта, Галей, любимой женщиной Марка, сам Марк сидит на лестнице, и поднимаясь вверх вместе с Норой, Давид знакомит ту и с ним. — Там дыма было коромысло... щас все перекрашиваем. — женщина идёт за подполковником и, зайдя внутрь квартиры, видит других собравшихся людей. — Нора, знакомься, я тут всех собрал. — Якименко Лёха. — Доброго здоровья! — Кречетов Виталий. — с улыбкой произносит майор. — Арсенин Андрей. Андрей Арсенин — произнёс военврач. — Нора. — все были рады познакомиться с девушкой. — Ну говорю же, все здесь. — женщина, улыбнувшись, спросила: — Раз все здесь, то кто же преступников ловит? — Якименко взглянул на Нору: — Так Довжик с Приходовым. — Гоцман, на мгновение нахмурившись, вдруг вспомнил, что не видел сегодня Егора. — А Ракитин с ними? — Давид Маркович, а я шо знаю? Сегодня Егора вообще не видел. — Странно, я тоже. Виталий, ты видел Егора Олеговича, а? — Кречетов хмурится, на мгновение задумывается и мотает головой. — Не-а, сегодня нет. — А вчера? Может пересекались где? В оперной например? — Давид, говорю же нет, не видел Егора. Проверить бы его надо. — Та надо, ладно, я сам проверю, позже. — Лёша Якименко вновь сказал что-то смешное и сам засмеялся, Давид решил, что надо бы Норе покинуть уже эту шумную компанию. Выведя женщину на улицу, Гоцман на мгновение вернулся назад и слегка ударил Якименко: — Шо ты ржёшь как конь! Ха-ха-ха! — после этих слов он вновь вылетел пулей к Норе. — А шо я щас сказал? — Кречетов пожал плечами и вновь стал прибивать доску к стене, все ребята ремонтировали квартиру Гоцмана. Тем временем военврач Арсенин стоял и завязывал узелки из нитки, Кречетов, подойдя ближе, произнёс. — Японский узел? — Нет, хирургический, тренирую руки. — Андрей старался не пересекаться взглядом с Кречетовым, военврач сам не понимал почему. — Почему левый? — При некоторых разрезах в полость входить неудобно правой рукой, это не важно. — Арсенин отходит в сторону и чувствует на себе взгляд Кречетова. Эмик с Тётей Песей уже знакомятся с Норой. — Тётя Песя Ша, это Нора, она будет жить со мной. — Нора улыбается, к Давиду со спины подходит Арсенин. — Ну что, обедаем или отдыхаем? — Дава с улыбкой смотрит на грустного военврача: — А шо ты такой грустный сегодня? — Да ничего... — мужчина спускается вниз, из окна выглядывает Кречетов: — Андрей Викторович снова подал рапорт о переведение его на дальний восток, а его завернули. — Давид внимательно слушает. Остановившись, военврач произносит, смотря на Кречетова: — Виталий, да ты работай-работай, и лучше молча. — спустившись вниз Арсенин отходит в сторону. Эмик уже тянет руки к Норе, Давид при виде этого пододвигает женщину к себе попутно произнеся: — Эмик, руки-руки! Все накрывают на стол. Кречетов несёт в руках кастрюлю, в руках Норы тарелки, женщина произносит: — А вы давно в Одессе? — Третий год, а что? — Да у вас говор просто не одесский — Та мы можем и по-одесски, это же нас пару пустяков, просто обидно столько времени потратил на правильный московский выговор, даже репетитора нанимал. — спустившись по лестнице вниз Нора ставит тарелки на стол, Виталий в свою очередь кастрюлю. — А сами откуда? Воевали? — Конечно, второй белорусский, а почему вы спрашиваете? — Просто. — женщина наливает Мишке тарелку супа, Гоцман подходит к разговаривающим. — Виталий, давай-ка на свой край стола, давай-давай. — О-о-о-й — с усмешкой произносит майор, понимая, что Дава в шутливой форме ревнует, усевшись за стол, Кречетов потирает руки и смотрит на еду, на лице его улыбка. — Второй белорусский? — вдруг спрашивает Арсенин и приковывает к себе внимание Кречетова. — А ты Шамина знал? Интендант первого ранга, Шамин. — Не, не знал... — говорит Виталий, смотря на военврача. — Странно... ты же следователем был, в сорок третьем он попал под суд, ещё громкое дело было, потом оправдали. — майор улыбается, смотря на Давида с Норой. — Не-а, не помню. — Арсенин умолкает. Мишка подбегает к Гоцману. — Пап, сделай огурец. — Давид с улыбкой режет огурчик на две части и, посолив тот, отдаёт Мишке. Марк с грустью во взгляде сидит на лестнице и смотрит на всё это, мужчина даже по операции чувствует себя неполноценным, чувствует себя одиноким. Встав с лестницы, друг Давида поднимается вверх и, зайдя в комнату Гоцмана, достаёт у того из кожанки табельное. — А Марк де? — спрашивает Галя у сидящих за столом. С лица Давида мгновенно пропадает улыбка и, быстро встав из-за стола, Гоцман пододвигает сына в сторону, побежав по лестнице вверх, Якименко следом. Забежав в комнату, Гоцман видит своего лучшего друга с пистолетом у виска, мужчина успевает только выкрикнуть: «Марк!», тот нажимает на курок, но ничего не происходит. Якименко вместе с Давидом подбегают к контуженому, Давид выхватывает пистолет и проверяет обойму, пусто. — Хах... хорошо, что не заряженный. — Якименко смотрит на Давида. — Ч-что д-дальше, Д-дава, что д-дальше? — произносит Марк, а на глазах его появляются слёзы.***
Штехель, прибежав к своему дому, забегает через калитку внутрь, пройдя в комнату он, будит Лёшу Живчика и говорит: — Юуди Чекана, быстро. — Ага, Чекан меня убьёт с дуру. — произносит тот и вновь утыкается в подушку. — Да не убьёт, не убьёт, скажешь. Иду взяли... — раскрыв глаза, Живчик смотрит на Штехеля, быстро спрыгнув с кровати, бандит произносит: — А вот теперь нам... всем конец. — после чего быстро покидает комнату. Кашетинская сидит в кабинете у Гоцмана, тот заходит внутрь, попутно спрашивая женщину: — Ну шо надумали? — Ида поднимает свой взгляд на Давида Гоцмана: — Чекана я выдавать не буду. — Ага. — Но я покажу, где они хранят оружие. — Кречетов вместе с Давидом прожигают взглядом. Иду, подполковник продолжает: — Нам нужен Чекан. — Я не знаю где прячется Чекан. Действительно не знаю. Можьете не верить. — девушка пожимает плечами и смотрит в сторону. — Ладно, согласен, пишите адрес, где оружие. — вновь Ида соприкасается взглядом с подполковником: — Я не знаю адрэса. — Кречетов с Гоцманом переглядываются, Кашетинская добавляет: — Могу показать. Арсенин заходит в тёмную арку, сняв с себя капюшон, позади слышатся чьи-то шаги, обернувшись назад, в глазах Арсенина читается напряжение, тяжёлый ком застрял в горле, мужчина сглатывает его с некой болью. Чужая тень пала на Андрея, сдерживая внутреннее волнение, военврач как всегда спокойным тоном произносит: — Я знал, что вы захотите со мной встретиться.