Ставка на доверие

Голова раскалывалась, а во рту было так горько и так сухо, что хотелось вырвать собственный язык. Хакс открыл глаза и уставился в тут же поплывший темный потолок в полумраке. Пришлось тут же зажмуриться, потому что тошнота мгновенно подступила к горлу. В висок, казалось, ввинчивался раскаленный дюрастиловый прут. Руки и ноги не слушались. Он в плену? Что произошло? Несмотря на боль, несмотря на то, что все тело ломило, Хакс все-таки попытался приподняться, так и не открывая глаз. Послышались шаги — чересчур громкие, и он с трудом сдержал болезненный стон. Груди коснулась ладонь и надавила. — Лежи, — чужая речь тоже казалась слишком громкой, а еще — чересчур мрачной. И знакомой. Похоже, Рен. — Что… — голос тоже не слушался — оказался охрипшим, таким же сухим, как горло. Глотку от попытки заговорить словно продрало. — Я сказал, лежи. И заткнись. Виска коснулись прохладные пальцы, и спустя секунду боль уменьшилась. Совсем чуть-чуть, но стало неимоверно легче даже от такой малости. Хакс замер и глубоко вдохнул. — Теперь можешь сесть. Хакс попытался, но обессиленно рухнул обратно. Ему снова пришли на помощь: придержали под лопатки, помогая подняться, а следом за спиной тут же оказались подушки. Хакс осторожно откинулся на них. В ладонях оказалось что-то. Он рискнул чуть приоткрыть глаза: держал, оказывается, стакан с… — Вода, — мрачно подсказал Рен. — Пей. Хакс покосился на него. Склонил голову, дрожащими руками поднес стакан ко рту. Сделал глоток: вода тоже казалась горькой, но, по крайней мере, смягчила дерущую сухость во рту. Снова глотнул. Опять почувствовал тошноту. Застыл. Рен раздраженно вздохнул: — Я видел тебя в состоянии и похуже. Если тошнит — блюй. Похуже? Хакс громко сглотнул, пытаясь понять, что же это значило. Почему ему вообще так плохо? Что было до этого? Ответ ускользал от разума, путался в паутине памяти, сотканной, казалось бы, из разорванных временных отрезков. Нужный найти никак не удавалось. — Что случилось? — все-таки сумел выдавить он. Снова сглотнул: рвота вновь подступила к горлу. Постарался дышать глубже и реже. — Не помнишь? — уточнил Рен. Хакс осторожно покачал головой, опасаясь открывать рот. — И не вспоминай. Виска вновь коснулись пальцы, и голова будто бы стала меньше болеть. Хакс с трудом подавил желание прижаться отчего-то горящей щекой к прохладной ладони и вместо этого вновь попытался восстановить произошедшее в памяти. Последнее, что он помнил — переговоры с Гессером, их спонсором. Потом… потом тот попросил Хакса задержаться, чтобы обговорить новые условия финансирования. Хакс отчаянно ухватился за эту ниточку и попытался вытянуть ее из общей путаницы в голове. И у него получилось. Гессер не собирался говорить — вместо этого он стал распускать руки. Теперь Хакс вспомнил и собственную злость, и до странности яркое отвращение. Гессера он оттолкнул, поправил шинель четкими от злости движениями. — Боюсь, вы меня неправильно поняли, сэр, — холодно, но неизменно вежливо произнес он. — Или я вас. Кажется, мы собирались говорить о новых условиях? — Не в буквальном смысле, мой генерал, — натянуто рассмеялся Гессер и шагнул к нему. Хакс отшатнулся быстрее, чем успел отдать себе в этом отчет. — Но, видимо, я и правда вас неправильно понял. И вы меня. Хакс почувствовал, как нервно дернулось веко. Получается, его попытки наладить отношения между спонсором и Первым Орденом восприняли как… как приглашение? Как отвратительно. — Думаю, стоит прояснить ситуацию, — продолжил Гессер. — Я вас хочу. И готов предоставить Первому Ордену даже большую финансовую поддержку, если получу вас. — Нет, — твердо сказал Хакс. — Вы оскорбляете таким предложением и меня, и Первый Орден. Гессер прищурился, глядя на него в упор. Помолчал. Хакс чуть вздернул подбородок, не отводя взгляд. — Прошу меня простить, — наконец произнес Гессер. — У меня и в мыслях не было вас оскорбить. Надеюсь, вы позволите мне загладить свою вину. Разумеется, я сохраню наши финансовые отношения. И в качестве извинений приглашу вас на ужин. Дружеский. Соглашаться хотелось меньше всего. Но Хакс уже видел по жесткому взгляду: если он откажет, то финансирования им точно не видать. В конце концов, можно пойти на уступки, чтобы Первый Орден продолжал процветать. — Да, сэр, — кивнул Хакс. — С удовольствием с вами отужинаю. Что-то произошло на ужине? Или до него? Восстановить дальнейшие события в памяти пока не получалось — от этого лишь усилилась головная боль, и Хакс все-таки не сдержал стон. И почувствовал, как дрогнули пальцы у виска. Он вновь покосился на Рена: даже в полутьме было заметно, как исказилось от гнева его лицо. Странно. Обычно состояние Хакса его не беспокоило вовсе. — Заткнись, — повторил Рен раздраженно, хотя Хакс пока и не собирался говорить. Подушечки пальцев мягко помассировали висок — вразрез злому тону. Головная боль вновь ослабла, и Хакс облегченно прикрыл глаза. Гессер расстарался не на шутку: тех блюд, что усеивали стол, хватило бы на роту штурмовиков. Вел себя неизменно предупредительно и деликатно: развлекал ничего не значащими разговорами, сам подливал вина из графина. Хакс наслаждался изысканными яствами: они разительно отличались от стандартных рационов Первого Ордена, по большей части отвратительных на вкус, зато — питательных. В какой-то момент он уловил, что сам Гессер почти не ел, а вино наливал себе исключительно из бутылки. Это слегка насторожило. — Не обращайте внимания, — рассмеялся он, когда Хакс поинтересовался о причинах. — Я весьма консервативен во вкусах и могу насладиться только одним сортом. А он, по правде, среди знатоков считается… скажем так, не слишком хорошим. Вам досталась лучшая гостевая бутылка. Эти слова не совсем успокоили, но показывать излишнюю подозрительность значило оскорбить Гессера. А от этого ужина по-прежнему зависело финансирование Первого Ордена, и Хакс постарался затолкать паранойю куда подальше. В какой момент занимательный разговор слился в монотонный гул, он так и не понял. Стало жарко, даже душно. Он расстегнул воротник — пальцы отчего-то стали непослушными, и движения то замедлялись, то наоборот становились стремительными. Он прикрыл глаза: в сознании стелился приятный сытый туман. Чужие руки на плечах не вызвали удивления. Его погладили по щеке, и Хакс покорно приник к чужой ладони, потерся об нее, одновременно с этим чувствуя, как внизу живота нарастает жадное томление. Так и тянуло на ласку, а член отчего-то начал твердеть. Причины, впрочем, казались совсем не важными. Хакс поднялся, повинуясь нетерпеливым движениям чужих рук. Покорно скинул шинель. Вздохнул, когда с него ловко стянули китель, и все-таки сжал собственной ладонью член прямо поверх брюк. На секунду это принесло облегчение, но затем его заставили убрать руку. Сняли рубашку. Он чувствовал прикосновения к торсу, всхлипнул, когда пальцы цепко сжали сосок. Покорно пошел следом. Опустился на чужие колени, уткнулся горящим лицом в плечо. Застонал, когда шею влажно лизнули, заерзал, чувствуя под задницей стояк. Потерся об чужой живот, всхлипнул, когда на коже сомкнулись зубы. Хорошо, но недостаточно. Рвота вновь подкатила к горлу, и сдержаться в этот раз не получилось. Хакс согнулся, оттолкнул руки Рена, и его вывернуло. Тошнило долго и мучительно: он заходился кашлем, слюна стекала по подбородку, а во рту стало еще горше. Отвращение волной прокатило по всему телу, заставило содрогнуться. Вот тебе и ужин. Видимо, Гессер добавил что-то в вино, но от этого легче не становилось. Технически все произошло по согласию Хакса. Он не сопротивлялся, не пытался отказать — наоборот, льнул к Гессеру, искал его ласки. Получал от нее удовольствие. От одной этой мысли его вывернуло снова. Когда Хакс выпрямился, в его руках вновь оказался стакан с водой. Рядом с коленом приземлились салфетки. Он машинально взял одну, вытер рот и поискал взглядом, где ее можно утилизировать. Вновь послышался раздраженный вздох, и салфетку едва ли не вырвали из пальцев. Хакс постарался не обращать внимания на звук тяжелых шагов и с сомнением посмотрел на стакан. — На пол сплевывай, — сухо посоветовал Рен. — Все равно грязно. Хакс брезгливо поморщился от этих слов: звучали они упреком. Действительно, это же наблевал рядом с кроватью. Кислый запах рвоты просачивался в сухой спертый воздух. Хакс постарался дышать через рот, чтобы не спровоцировать еще один приступ тошноты, и все-таки прополоскал рот. Склонился, сплюнул на пол, вновь выпрямился и жадно глотнул воды — уже не такой горькой, какой она казалась до этого. Послышалось жужжание: заработал дроид-уборщик. Хакс поднял взгляд: Рен стоял у противоположной стены и, скрестив руки на груди, угрюмо наблюдал за чисткой. «Я видел тебя в состоянии и похуже», — вновь прозвучали в голове его слова. Неужели… Крифф. — Как много вы видели? — спросил Хакс. Голос предательски дрогнул, и он поспешно замолк и сжал зубы. — Достаточно, — расплывчато ответил Рен. Как отрезал — словно не желал говорить об этом. Хакс прикрыл глаза. Хуже не придумаешь. Если Рен видел его в том жалком, ничтожном, унизительном состоянии, которое помнил он сам, то ему уже ничто не поможет. Какой позор — не столько для него, сколько для Первого Ордена. Разве это достойно — стелиться перед спонсором, точно продажная девка? — А я ведь предупреждал, — зло произнес Рен, словно уловил его мысли. — Говорил, что к вонскрам такую дипломатию. Но нет, мы же такие умные, мы лучше знаем, как вести переговоры! Каждое слово ввинчивалось в висок, и больше всего Хакс хотел заткнуть уши руками и не слышать больше ни звука. Но он не стал это делать — потому что Рен был прав, и тогда, и сейчас. В произошедшем — его вина. Он перегнул палку. Не старался бы так задобрить Гессера, вел бы переговоры жестче — ничего бы и не случилось. Гессер бы не увидел в нем постельную игрушку. Не пригласил бы на ужин. Не подсыпал в вино… что бы то ни было. Не наслаждался бы покорностью и податливостью. Хакс бы не оказался сейчас здесь. И винить себя было бы не в чем. Дроид закончил с уборкой, и Рен вернулся на место. Протянул руку — и Хакс отшатнулся, едва отдавая себе в этом отчет. — Хватит дергаться, — бросил Рен. — И подбородок подними. Видимо, на его лице что-то отразилось, потому что Рен нахмурил брови — и поинтересовался: — Собираешься сверкать засосами перед штурмовиками? — А не все ли равно? Похоже, Рен от этих слов опешил. Наверное, ожидал, что перед трибуналом Хакс попытается спасти остатки собственного достоинства, но в этом уже не было никакого смысла. Какая разница, каким предстать перед конвоем, если он уже опорочил честь Первого Ордена? — Может, тебе и все равно, — наконец зло произнес Рен, — но мне жаль потраченных усилий и времени. Смысл сказанного несколько ускользал. Хакс чуть прищурился, глядя на Рена, и тот в ответ поджал губы. — Я не люблю, когда мою помощь отвергают, — процедил Рен — почти угрожающе. Помощь. Теперь все сложилось в единую картину: трибунал, похоже, его не ждет, а Рен разбирается с последствиями произошедшего, а не готовит к казни. Что, интересно, им руководит? Действует он по взбредшей в голову собственной прихоти — или хочет потешить собственное самолюбие и при случае напомнить о том, что видел? Не видя ситуацию изнутри, Хакс бы поставил на второе — но Рен сейчас не злорадствовал и не пытался уколоть. Он вел себя так, словно произошедшее задело его за живое, будто ему самому нанесли оскорбление, которое он вынужден проглотить и оставить без ответа. Кто знает, что творится в его голове. Хакс решил не сосредотачиваться на этом — важнее было прийти в себя и решить, что делать. И не думать о том, что происходило в апартаментах Гессера. Рен был прав — лучше не вспоминать. — Ты был в увольнительной, — неожиданно произнес тот. — Летал к родственникам. По дороге столкнулся с мятежниками, поэтому задержался. — У меня не осталось родственников, — на автомате педантично поправил Хакс, и только потом сообразил: Рен сейчас предоставлял ему алиби. — Теперь есть, — возразил Рен. Хакс помолчал, сглотнул ком в горле и все-таки заметил: — Ты меня прикрываешь. — Я себя прикрываю, — огрызнулся Рен. — Думаешь, мне нужно, чтобы слухи поползли о генерале, которого можно купить себе в постель? После этих слов Хакс почувствовал себя так, словно его хлестнули по щеке наотмашь. И видимо он изменился в лице, потому что Рен тут же замолк. — Не бери в голову, — нехотя произнес он. Хакс отвернулся. К горлу вновь подкатила рвота.