***
Все должно было быть хорошо, закусив губу, думала она, все мои страдания должны были закончиться вместе с приютом. На самом деле, где-то в глубине души, Ацу знала, что все так и будет. В конце концов, оставить ребенка было ее выбором и последствия она прекрасно знала. Но почему-то надеялась, что все обойдется, что все будет хорошо — раз и навсегда. Накаджима гордо приподняла голову и положила ладони на виднеющийся живот в защитном жесте. Хегава-сан отвернулась, словно боялась поймать ее взгляд, увидеть немой укор в золотисто-сиреневых глазах. Она собирала ей вещи в дорогу, будто бы оправдываясь перед ней. И, как бы противно Ацуши не было, она не собиралась отказываться от подарка бывшей нанимательницы. — И где… И куда ты пойдешь, Ацуши-чан? — спросила ее Хегава-сан хриплым голосом от долгого молчания, не повернувшись. — Куда-нибудь, — просто ответила Ацуши, не задумываясь о собственных словах. Ей было некуда идти, весь ее маленький мирок был сосредоточен в большом и жестоком, с горящими неоновыми вывесками и звонким смехом, городе Кавасаки. Но вот Кавасаки стал невыносимо маленьким, и Ацу думалось, что такими темпами, в один прекрасный день, он убьет ее, как убивал многих до нее. Ацуши просто не могла быть в том городе, где она родилась и жила. Выносить все эти брезгливые взгляды, обращенные на нее, терпеть неприятные и полностью лживые слухи, улыбаться на обвинения. Она не была виноватой, но весь мир словно оглох и ослеп, и лишь рты — гадкие, лживые, мерзкие — говорили, говорили, говорили, обсасывали все детали, придумывали свои, распространяли сплетни шепотом, но таким, чтобы слышали все. Куда-нибудь, подумала она, куда-нибудь где никто не будет знать меня, где я буду сама собой, и никто не посмеет даже рта открыть, чтобы сказать что-то нелицеприятное обо мне. Куда-нибудь туда, где нет никого из Кавасаки. — Куда-нибудь, — повторила еще раз Ацуши, осознавая, что ее путь ведет в аэропорт Ханеда. Хегава-сан вздрогнула, словно знала, о чем думала Накаджима, но встретиться взглядами не решилась. Почему-то казалось, что нужно быть осторожнее, будто бы ее бывшая работница — дикий зверь, готовый впиться в беззащитное горло в любой момент. Иногда интуиция у Хегавы Наны была и правда невероятной. Ацуши считала деньги, которые она заработала и накопила за все время, проведенное здесь. Она спокойно сидела на стуле, болтая ногами в воздухе, и казалась самой обычной девочкой. Только живот, бывающий у всех беременных, портил эту картину. Нана в первое время не могла поверить, что кто-то осмелился изнасиловать маленького ребенка, что кто-то оказался настолько жесток и сумасшедшим. Хегава даже немного завидовала стойкости Накаджима — в свое время, при других обстоятельствах, она сама оказалась не так сильна духом, и теперь одиночество стало ее верным другом. Когда в один момент чемодан и сумка оказались собраны, Нана была еще в собственных мыслях и раздумьях. Не готовая сделать ничего, она стояла и смотрела как Ацуши сухо говорит ей «Прощайте» и уходит. Какое верное слово она подобрала. «Прощайте». Не «До встречи» или «До свидания», а самый окончательный вариант. Тот самый вариант, когда точно знаешь, что видишься с человеком в последний раз. — Куда-нибудь, — повторила за ушедшей Ацуши Хегава и неожиданно, даже для себя самой, тихо заплакала.***
В аэропорте Ханеда было оживленно, и Ацуши крутила головой в разные стороны, снова наблюдая за людьми. Как странно: совсем недавно она любила их, обожала смотреть на них, а теперь снова презирает, как когда-то воспитателей в приюте. Все люди одинаковы, подумала Ацу, сидя в зале ожидания. Она купила билет на самолет в какой-то город и даже не потрудилась запомнить его названия. Какая разница, ведь, возможно, она не пробудет в нем и месяца. В зале не холодно, а очень даже тепло, но Ацуши все равно не расстегивает куртку, наоборот, кутается в нее, словно маленький ребенок в одеяло с мыслью, что монстр не найдет его. Только с одним отличием: она уже знала, что самые страшные монстры кажутся твоими друзьями, а потом, не важно, сколько слоев одеяла на тебе, всаживает тебе нож в спину. Такова людская порода. Ацу рассматривала свои руки, и, вдыхая полной грудью, она впервые не чувствовала запаха крови от них. Она убила их, отомстила за себя, но все это в прошлом. Сейчас — в настоящем — у нее есть есть билет на рейс в какой-то многонаселенный город, маленькое сердечко, бьющееся рядом с ее, теплая куртка и надежда. Ацу не знала, чего ждать от будущего, но надеялась, что сможет пережить, выжить, сделать все, чтобы Судьба наконец-то поняла, что Ацуши сильная, стойкая, и что не стоит даже думать о ее проигрыше. Будь у нее семья, думала она, слушая крутившуюся в зале песенку популярного айдола, все это было бы не нужно. Но семьи у нее нет, и поэтому случается подобное. Некому ее защитить от жестокости людей и мира, некому спасти и подать руку в самый нужный момент. Когда ее ребенок родится, она будет самой лучшей мамой на свете — он не только будет одет, обут и сыт, но и знать, что мама всегда поможет, поддержит в любом случае, не даст разбираться с проблемами одному, что он не один. Ацуши улыбнулась собственным мыслям и посмотрела на часы. Совсем скоро будет ее рейс. Совсем скоро она улетит отсюда.***
Новый город встретил ее запахом моря, цветущих растений и пугающей свободы. Ацущи вдыхала ее всей грудью; она пробивала до костей, до самого мозга и сердца — казалось, словно Ацу долгое время была под водой и наконец вынырнула с самого дна, и теперь не может остановиться, перестать безумно часто вдыхать кислород, чтобы в определенный момент снова оказаться под толщей воды. Этот город был иной, совершенно непохожий на Кавасаки. В нем много парков, вокруг все цветет, все наполнено зеленью и яркими цветами. Такое чувство, что из вечной ярко-неоновой зимы она попала в вечную весну. Новый город искрился новыми возможностями, новыми знакомствами, новой жизнью. Ацуши считала себя вполне счастливой, словно она самый обычный человек, решивший попутешествовать, посетить все города Японии, узнать поближе свою страну, свою родину. Люди не смотрели на нее как жители Кавасаки, казалось, всем было все равно на сплетни и ядовитые речи, что люди просто не знали про них. Они были приветливы, готовы помочь, дружелюбны и приятны в общении. Ацуши нырнула в новую жизнь с головой. Улыбалась всем, легко ходила по городу, не потеряв прямой осанки, восхищалась природой и любовалась миром, будто бы он самое прекрасное на свете. Ацуши жила днями, в которых всегда было место солнцу. Здесь дышалось так легко, что можно было забыть о прошлом. Она могла притворяться, что его — прошлого — никогда и не было; была лишь Накаджима Ацуши пятнадцати лет, спокойная, но радостная. Еще не счастливая, но на полпути к этому. Что мир по отношению к ней всегда был прекрасен и мил, и все — все-все, абсолютно — было создано для нее, лишь бы ей было хорошо. Она могла притворяться. Только в отражении ее глаза искрятся золотистым пламенем.