Брат мой названный

– Здравствуй, Гиза. И тебе привет, брат мой названный! – сказал Фердинанд устало, но с улыбкой.        Гиза Рауш пролетела четыре шага по маленькой комнате и опустилась на старый диван рядом с Фердинандом. "Брат названный" по имени Юрген Кляйн сел на шаткий стул.        Между стулом и диваном располагался стол, местами заляпанный краской – небогатый хозяин мало следил за порядком в своей гостиной-мастерской – и заваленный тюбиками, кисточками и тряпками. В центре стола стояла бутылка.        Недалеко стоял мольберт с большим наполовину готовым пейзажем. Стена за ним была почти полностью закрыта этюдами, пейзажами, натюрмортами и парой портретов. Больше в комнате ничего не было.        Фердинанд добродушно оглядел Юргена и Гизу. Они приходились художнику соседями, а после полугода ежедневных встреч и бесед сделались друзьями. Последние месяцы Фердинанду была в тяжесть усердная и никому не нужная работа, и только с соседями он мог отвести душу.        – За что сегодня пьём? – ровным тоном поинтересовался Кляйн.        – За то, что сегодня я опять не продал ни одной картины, – чуть ли не весело усмехнулся Фердинанд, наполняя стаканы.        – Это неправильный повод, – помотала головой Гиза.        Гиза была устроена так, что во всём принимала участие: ей было труднее остановиться, чем постоянно что-нибудь делать. Грау был рад за неё и говорил, что с таким нравом этой девушке удастся удержаться на плаву в тяжёлое время, которое для всех них настало.        Юрген был совершенно другим. В нём не было внутреннего стержня, он не мог бы подчинить себе свою судьбу. Его решения ни к чему не приводили. Без помощи Фердинанда, которую он то давал, то нет, Юргена унесло бы бешеным течением.        Внешность у Кляйна была соответствующая – тонкие нейтральные черты лица, зачёсанные назад волосы и серо-голубой, "несмелый" цвет глаз, в которых Фердинанд никогда не замечал внутреннего света. Телосложение Кляйна подходило к его фамилии*.        Хотя Фердинанд обращался к Юргену "брат мой названный", в этом обращении было больше насмешки, чем чувства единства с ним. Юрген был Фердинанду как младший брат, за которым нужно было следить.        А у Гизы были ярко-голубые внимательные глаза... Что объединяло Рауш и Кляйна – так это возраст. Юрген не успел побывать на фронте, Гиза тем более была далека от памяти о войне. Их глаза никогда не застилал орудийный дым. А глаза художника – застилал. Фердинанд был на фронте, и это будто всё предрешило в его жизни.        – Я вспомнил, – произнёс Юрген. – Сегодня 21-е число?        Грау подтвердил. Кляйн продолжил:        – Май. А переехал я сюда в ноябре, по-моему, 21-го.        – И я тоже здесь поселилась в самом конце осени! – улыбнулась Гиза.        – Ровно полгода прошло? – сказал Фердинанд, взяв свой стакан. – Ну надо же.        – Этот повод мне нравится, – обрадованно заявила девушка.        – Тогда остановимся на нём! – решил Фердинанд, чокнулся с друзьями и опустошил стакан. – За полгода вашего житья здесь!        Прошёл почти час, и беседа оживлялась.        – Да что вы! – пробасил Грау, откидываясь на спинку дивана. Он поражённо смотрел то на Гизу, то на Юргена. Те были одинаково смущены и глядели с одинаково тонкими счастливыми улыбками.        – Правда, – молвил Кляйн.        – И когда свадьба?        – Ещё не определились, – ответила Гиза, положив руки на колени и поглядывая на Юргена.        – Да, – согласился Фердинанд, – в наше время нелегко это всё... Нелегко любить другого человека! – усмехнулся он после паузы. – Гораздо легче сдирать с него деньги.        – Ну-ну...        – А что, ведь правда: дай человеку рыбу, он будет сыт один день, а научи его рыбачить... Можно один раз содрать с кого-нибудь деньги, и потом он уже будет умнее, расчётливее и ловчее, у него самого будут водиться деньги. И все мы будем в плюсе.        Юрген взволнованно взглянул на приятеля. Белёсые глаза Кляйна можно было читать, как книгу. И Фердинанд прочёл, что Юрген принял слова на свой счёт и этим мучался. Это он был человеком, которого ещё учить да учить.        – Это не всегда работает, – возразил Кляйн. – То есть, человека может это подкосить, и всё.        – Конечно, – подала голос Гиза, – надо стараться делать так, чтобы и ты, и другие были в плюсе. Но у тебя прямо радикальные способы, Фердинанд.        Грау пожал плечами с видом, который сообщил, что он остался при своём мнении.        Юрген некоторое время сидел, рассматривая стол, потом перевёл взгляд на портреты, висящие на стене.        – А красиво у тебя люди выходят, – отметил он, будто в первый раз видел портреты Фердинанда. С языка была готова сойти неоригинальная фраза. – А... а меня сможешь нарисовать?        – Тебя? Да, смогу, – ответил Грау с немного пустой улыбкой.        Девушка опять перешла в живой и чуть смущённый тон:        – Я бы хотела сделать Юргену подарок... Ну, так как мы скоро поженимся... Знаешь, у него мало своих фотографий, – две всего, и на последней он с братом и сестрой. А портретов совсем нет.        – Гиза, половину оплачу я сам, – вставил Юрген.        Гиза ничего не ответила, но посмотрела на юношу упрямо.        – А дела-то у меня налаживаются! – возрадовался Фердинанд. – Какой портрет хотите? В профиль, в анфас?        – В анфас, – постановила Рауш.        – А по размерам? – поинтересовался Фердинанд. – Хотя, ещё будет время – обсудим.        Пыл Гизы будто бы чуть-чуть охладился. Не нравился ей тон Фердинанда. Это был тон умного торгаша, а не друга.        А Фердинанд рассуждал вслух сам с собой:        – Такой портрет будет стоить марок пятьсот. Четыреста это минимум, точно.        Гиза была неприятно удивлена, её брови сдвинулись к переносице и глаза взглянули почти негодующе. Юрген молча передумывал в голове озвученную цифру и с тоской размышлял, где он наскребёт эти деньги.        "Лучше всего сразу отдать Фердинанду и деньги за картину, и долг, – сказал себе Юрген. – Я расквитаюсь с ним, а потом свадьба... Правда, хорошо было бы рассчитаться. Но как?.."               * Кляйн (от нем. Klein) – "маленький"