Явление VI
Dancing around
Сколько времени нужно человеку, чтобы исчезнуть из чьей-то жизни?
Не спешите, подумайте хорошенько, попробуйте дать объективный ответ. А я тут порассуждаю с вами вместе, ничего?
Чтобы исчезнуть, человеку, в первую очередь, нужно забрать с собой все, что он принес другому: радости и печали, наслаждение и боль, удовольствие и страдание, надежду, отчаяние, смех, слезы, мечты, воспоминания. Уже звучит не слишком просто, а ведь, помимо этого, ему нужно еще вернуть то, что он отнял у кого-то — частичку его души. Прежние увлечения, мысли, чувства, другой взгляд на некоторые вещи и ситуации, отношение к жизни, к людям, к себе. Он должен вернуть любовь к одиночеству, которую забрал своим появлением.
Интересно, сколько времени потребуется, чтобы все вернулось на круги своя? Допустим, пережитые вместе моменты забудутся быстро — от обиды, горечи, предательства и отвращения. Плохие эмоции чаще всего сильнее хороших — и вспоминаются первыми. Так что рано или поздно — для дополнительной точности представим этот срок как «от месяца до года» — думать о человеке, который исчез, станет слишком больно и неприятно. И мысли о нем исчезнут. Вернется ли утраченное прошлое «я» когда-нибудь? Пожалуй, что нет. И это не зависит от того, исчез ли человек — просто людям от природы свойственно меняться, — так что не будем тешить себя пустыми надеждами. Эту рану позволим исцелить времени и другим людям, и выделим для этого, ну, к примеру, года два или даже три. Думаете, пять? Пусть будет пять, уговорили.
Получается, максимум через шесть лет воспоминания притупятся или померкнут, а человек изменится настолько, что влияние того, кто исчез, перестанет быть заметным. Шесть лет — в масштабах вселенной — ничтожный срок. Он не кажется большим даже в масштабах человеческой жизни, если смотреть с точки зрения времени: даже меньше одной десятой части от ее средней продолжительности. Так стоит ли убиваться, если кто-то решил исчезнуть?
Но мы с вами живые люди, и смотрим на время немного иначе. Шесть лет трудно даже представить, если тебе пять. Если тебе за тридцать, шесть лет — не такая страшная цифра. Под семьдесят — они пролетят незаметно. А если тебе двадцать? А если вы пережили вместе столько всего, что ты никак не можешь это забыть? А если все вокруг напоминает тебе о нем? А если ты был влюблен?
Что тогда? Сколько тогда будут длиться шесть лет?
Артур Керкленд тяжелым взглядом оглядел зал. В просторное помещение набилось столько народу, что…
Ох, нет, постойте. Все предположения выше строились при одном большом допущении: человек, который исчез, занимал важное место в жизни другого. Сколько времени потребуется случайному прохожему, чтобы исчезнуть? А сколько это займет у ненавистного начальника, который ушел на покой? Что насчет знакомого зомби с вечеринки на Хэллоуин? Или любимой троюродной прабабушки, которую ты никогда не видел, но, разумеется, заочно безмерно уважал?
Месяца им с лихвой хватит — можно было бы ограничиться и неделей, но люди порой бывают весьма сентиментальны и любят сами себя накручивать, а мы тут пытаемся судить объективно.
И скольких таких людей мы встречаем, скажем, за пять лет? Сотни, тысячи, миллионы — и это лишь нижняя граница, верхняя — теряется в бесконечности. Хорошо, отбросим случайных прохожих, действительно, ну кто они такие, чтобы их вообще учитывать. Сойдемся, допустим, на сотне — найдется уж за пять лет сотня людей, с которым у среднестатистического человека случилось знакомство. А скольких людей из тех, что с собой забирают сердце, можно встретить за пять лет? Одного, с натяжкой — двух. Посчитаем теперь, сколько «объективно» в среднем нужно времени, чтобы кто-то исчез? Ага, два месяца.
Так что, пожалуй, к черту объективность и статистику. Врут они все.
Комиссии, чтобы исчезнуть, потребовалось меньше недели. Не успел отгреметь благодарственный (прощальный) концерт, как Экхарт положил Гаю на стол письмо из министерства — его принес курьер ранним утром. В письме были результаты проверки: количество найденных запрещенных препаратов — сигареты и алкоголь, чьих владельцев установить не удалось, несколько замечаний по поведению на занятиях и к форме одежды, рекомендации к проведению воспитательных бесед с некоторыми учениками и, конечно, благодарности за теплый прием.
После этого письма никого из членов комиссии на занятиях больше не видели — они пару раз появились в столовой, а потом просто исчезли, словно бы их никогда не было в «Кагами». Миссия, которую Гай поставил перед учениками, была выполнена блестяще, и в следующий понедельник после занятий он собрал всех, чтобы объявить об обещанной награде. В зал, рассчитанный как раз на то, чтобы вместить всех учеников и учителей, набилось народу раза в три больше. Опоздавшим пришлось выстроиться вдоль стен, ребята теснились на рядах, умещаясь втроем на двух креслах, учителя — и те сдвигались плотнее, чтобы освободить сидения.
Эту картину и оглядел тяжелым взглядом Артур, когда, запыхавшись, ворвался в зал — он задержался на обществоведении, обсуждая с учителем Вэйнэмёйненом предстоящий экзамен. Тому, конечно, занял место учитель Оксеншерна, а Артуру просить об этом было некого — даже Кику исчез куда-то сразу после звонка, — поэтому он и был так расстроен. Впрочем, смазать воодушевление перед сюрпризом Гая у этого минутного разочарования не получилось. Артур мог представить себе, на что был способен директор Кассий, и если тот называл сюрприз «грандиозным», то перед этим стоило добавить «как минимум».
— Прошу внимания, — не скрывая широкой улыбки, торжественно произнес Гай.
В зале мигом наступила тишина — было слышно, как за окном шелестит дождь. Смолкли разговоры, и сотни горящих глаз обратились к сцене. Артур улыбнулся такой синхронности.
— Мы достойно справились с испытанием, которое выпало на долю нашего колледжа, — продолжил директор Кассий. — За исключением редких инцидентов, у министерства не было никаких замечаний. Поэтому наверху приняли решение отозвать комиссию, — Гай помолчал, наблюдая за лицами ребят. — Поздравляю! — наконец, прогремел он. — Вы сделали это!
Зал взорвался аплодисментами, свистом и криками — Артур тоже не сдержался, поддавшись влиянию толпы, бушевавший вокруг, и отбил все ладони. Эйфория и предвкушение чего-то большего заставляли сердце биться чаще. Отовсюду раздавались выкрики про обещанный сюрприз, сначала редкие и едва различимые через шум, но со временем — все громче и четче, пока весь зал не начал скандировать: «Сюр-приз! Сюр-приз!»
— Я прекрасно помню о вашей награде, — перекрикивая их, рассмеялся Гай. — Тише, тише, — он взмахнул руками, призывая учеников помолчать еще немного, и, дождавшись относительной тишины, продолжил. — Многие из вас знают шоу «Americaʼs Got Talent» или его аналог в своей стране, — по рядам пробежал взбудораженный шепот. — Считайте, что в это Рождество вы сами станете участниками такого шоу!
Зал снова взревел — и в этот раз у Гая не вышло успокоить их так же быстро. Экхарту пришлось подняться на сцену и сурово отчитать разбушевавшихся учеников — лишь после этого директор Кассий смог говорить, не рискуя сорвать голос.
— Судить вас будут певцы популярной группы, известные режиссер и продюсер, — снова волна возбужденного гомона. — В качестве зрителей приглашены многие местные и мировые знаменитости. Все они — мои знакомые и давние друзья, но это не значит, что из-за этого они будут относиться к вам мягче. Готовьтесь! Покажите, на что вы способны! — из зала донеслись одобрительные выкрики, и, пока ребята еще пытались держать себя в руках, Гай продолжил. — Победитель получит «отлично» по выбранному экзамену и возможность принять участие в новом проекте любого из гостей, — и добил: — А у всех остальных есть реальные шансы заключить контракт и стать знаменитостью!
Для большего эффекта Гаю оставалось только небрежно бросить микрофон на пол и уйти в закат, но он, конечно, не стал делать этого, даже если очень хотел. Артур поспешил выскользнуть из зала — тот хаос, что воцарился там после объявления директора, невозможно было сдержать. Обсуждения, гомон, крики, ссоры со старыми друзьями и заключение новых союзов — «Кагами» ожил и загудел, словно огромный растревоженный улей. Теперь никакие экзамены и личные проблемы не волновали учеников больше, чем предстоящее шоу талантов, — по крайней мере, до Нового года. Артура, однако, беспокоило кое-что другое.
— Директор Кассий! — он заметил Гая — тот сворачивал на лестницу, видимо, возвращаясь в кабинет. — Постойте, директор!
— Любые вопросы о шоу задавать в письменном виде, позже я подготовлю ответы, — нахмурился Кассий.
— Это не совсем, — на бегу выкрикнул Артур, — не совсем о шоу.
— Я слушаю, — дождавшись его у лестницы, Гай начал подниматься.
— Наша пьеса, — пояснил Керкленд. — Вы просили сделать ее на час, но теперь она не вписывается в рамки мероприятия. Получается, мы готовились напрасно?
Гай на секунду задумался.
— Нет, — улыбнулся он. — Будете выступать первыми, откроете шоу с блеском. За приз побороться, конечно, не получится, но никто не запрещает вам подготовить что-нибудь еще в качестве номера.
— Хорошо, — сосредоточенно кивнул Артур. — Спасибо, директор Кассий!
Тот только махнул рукой и продолжил путь к своему кабинету. Артур слабо представлял себе, как они будут репетировать сразу две пьесы, а если кто-то откажется играть даже в первой из-за участия в шоу, у драмкружка не будет никакой возможности выступить хотя бы вполовину так же хорошо, как они привыкли. Уже сейчас каждый работал на пределе возможностей, исполняя по три, а то и четыре роли. Керкленд только виновато поджимал губы — без крупных постановок дальнейшая судьба драмкружка и правда выглядела безрадостно, а с провальной становилась еще хуже, но он уже принял решение. Артур решился, рискнул, поставил все на карту, и не мог теперь отступить — они справятся, обязательно справятся. Он президент — если даже он не будет в это верить, остальные и подавно не начнут.
— Что с нашей пьесой, Артур? — стоило ему только войти в зал драмкружка, как на него тут же налетел Ёнсу.
Джонс внимательно смотрел, но, поймав взгляд Артура, тут же отвернулся — очевидно, он волновался больше всех, но сам подойти и спросить не решался. Керкленд только хмыкнул — не то чтобы ему нравилось поведение Альфреда, но это, по крайней мере, значило, что на самом деле он лгал, когда говорил те обидные слова. Что он все еще беспокоится и переживает за Артура.
— Открываем концерт, — коротко отчитался он. — Поэтому даже не вздумайте отлынивать.
— И не собирались, — рассмеялся Ёнсу в ответ. — Ведите, президент! — отсалютовал он.
Артур вежливо улыбнулся и прошел за свое место. Остальные тоже подтянулись к столу, и когда разговоры смолкли, Керкленд взял слово.
— Наша пьеса — это основная работа, которую предстоит сделать к концерту. Гай рассчитывает на нас, раз доверил открывать такое важное мероприятие. Это наша первая большая работа после долгого перерыва. Постараемся! — он хлопнул ладонями по столу, и ребята, открывшие было рот, снова замолчали. — Но часовая пьеса не вписывается в формат шоу, поэтому принимать участие мы с ней не будем.
— Это тотально нечестно! — возмутился Феликс. — Мы, типа, приложили намного больше усилий, чтобы, типа, подготовиться.
— Он прав, нужно попробовать уговорить Гая, — согласился Ёнсу. — Мы тоже хотим побороться за приз, как и все остальные.
— Вот именно: «как все остальные», — вздохнул Артур. — Все начнут подготовку за полтора месяца до конкурса, а не с начала семестра.
— Но разве это правильно? — возмутился Торис. — У нас нет ни шанса поучаствовать в конкурсе, если мы все время будем репетировать.
Артур уже открыл рот, чтобы ответить, но вместо него это сделал Мэттью:
— Я уже договорился с учителем Эдельштайном о новой песне, — поделился он. — Свободным от репетиций временем мы можем распоряжаться на свое усмотрение.
— Это все равно как-то…
— Администратор Нольде разрешил мне быть одним из ведущих, — добавил Альфред. — У номеров для шоу есть лимит времени и участников, поэтому многие, не только мы, не смогут поучаствовать со старыми работами.
Это были вполне логичные ограничения. Если кто-то будет участвовать в нескольких номерах, то его шансы получить приз будут больше, чем у остальных. Точно так же и со временем выступления: если кто-то займет час, то у других ребят окажется меньше времени. В идеальном варианте все ученики «Кагами» могли объединиться для одного очень длинного номера — тогда каждый получил бы приз, а шоу превратилось в обычный новогодний концерт.
— Если кто-то собирается отказаться от участия в пьесе, лучше сказать об этом сейчас, — нахмурился Артур.
— Позволь заметить, Артур, — Кику вежливо кашлянул. — Мы не можем выступать меньшим составом, чем уже есть.
— Именно, — кивнул тот. — Поэтому я хочу заранее знать, кто собирается всех подвести и сбежать от трудностей, — он бросил выразительный взгляд на Джонса.
Альфред вспыхнул и отвернулся.
— За кого ты нас принимаешь? — возмутился Ёнсу. — Мы справились, даже когда директор назначил отработки у Баша, а тут!..
Артур хотел напомнить Иму, что тогда согласились участвовать далеко не все, и драмкружку пришлось сильно постараться, чтобы их потери были не так заметны, но его перебил Феликс.
— Точно-точно! — выпалил он. — Даже когда, типа, ты сам слился, мы продолжали репетировать.
Торис строго одернул его, но было уже мучительно поздно — слова прозвучали. Артур покраснел до кончиков ушей, и за столом повисло неловкое молчание.
— М-мы превратили в пьесы «Лавку миров» и «Старуху Изергиль», — неуверенно продолжил Мэттью. — А ведь на первый взгляд это казалось невозможным.
— И когда я заболел перед самым выступлением, — подхватил Джонс, — Мэтти спас драмкружок. Мы всегда находили выход из трудных ситуаций и справлялись со всеми проблемами.
— Ты можешь на нас положиться, Артур, — сдержанно улыбнулся Кику.
Артур готов был разрыдаться, как девчонка, — такой сильно поддержки от драмкружка он не ощущал с тех самых пор, как они своей пьесой напомнили ему, что жизнь продолжается даже после ухода Франциска. Это правда — сейчас для них настали трудные времена. Но кто говорит, что раньше было проще? Они прошли через куда более жестокие испытания — и справились с ними.
— Тогда чего расселись? — прикрикнул он. — Начинаем репетицию!
Ребята загалдели, поднимаясь с мест — на сцене их уже ждали макеты, фигурки из картона и прожекторы — совместить обычную игру на сцене и театр теней оказалось непростой задачей. Они еще не до конца освоились со светом, музыкой и управлением, а ведь и без того было полно дел: сшить костюмы, выучить текст, отрепетировать движения и интонации. Полтора месяца прошли практически незаметно — а оставшиеся обещали пролететь еще быстрее.
— Так значит, ты снова будешь петь? — Артур подошел к Мэттью, чтобы помочь подготовить реквизит.
— Точно, — тихо ответил тот. — Есть слова, которые я бы хотел, чтобы вы услышали.
Он повернулся к Артуру с улыбкой, и тот не нашелся что ответить. Они с Уильямсом никогда не были близкими друзьями — не такими, как Альфред и Ёнсу для Мэттью или Кику и Франциск для Артура. Они не делились секретами и не обсуждали проблемы, но всегда незаметно поддерживали друг друга, когда это было необходимо. И Керкленд знал — догадывался — для кого Мэтт пел на прошлом концерте, он видел, как изменились его отношения с Ёнсу после этого. Мэттью не должен был так улыбаться.
— У меня, конечно, и без того полно дел, но ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь, — немного покраснев, пробормотал Артур.
— Угу, — кивнул Мэттью. — Спасибо.
— Ёнсу, Торис — на позицию! — заметив, что приготовления закончены, крикнул Керкленд. — Вторая ширма, готовы?
— Готовы, — донесся до него голос Андресса с другого конца сцены.
Артур дал сигнал к началу. Ёнсу, старчески кряхтя, поднялся на кровати и взглянул на часы — те показывали почти час. Он взволнованно описал круг по сцене, то и дело поглядывая на время, и, когда часы пробили один удар, снова рухнул на постель — его трясло. Со светом им стоило еще поработать, но уже сейчас сияние, которое по сценарию начало исходить из кровати, перестало выглядеть как нелепое красное пятно.
— Скрудж, — не своим низким голосом пропел Торис.
Им поднялся с кровати и робко приблизился к двери — ее изображал кусок фанеры, прислоненный к дальней стене. Из-за двери вышел и сам Торис — величественно, медленно и уверенно. Если бы Артур не видел собственными глазами, он никогда не поверил бы, что мальчишка вроде Лоринаитиса на такое способен. Невольно он посмотрел на Феликса — тот не сводил с друга глаз, и это обнадеживало Артура.
Медленно и постепенно, но все возвращалось в норму. Старые друзья забывали прошлые обиды, а общие беды позволяли сплотиться тем, кто раньше не обращал друг на друга внимания.
Торис и Феликс снова сидели вместе и болтали обо всем на свете. Они вместе возвращались домой и убирали зал, когда приходил их черед. Андресс и Халлдор тоже перестали игнорировать друг друга — младший забросил свои таинственные переписки, и они с Андрессом могли подолгу просиживать над одной книгой или страницей сценария, обсуждая, как лучше здесь поступить. Ёнсу и Альфред опять взялись за свои супергеройские игры — иногда к ним присоединялся Питер, и тогда Артуру приходилось за уши вытаскивать буйную троицу из зала, чтобы они ничего не сломали. Эд учил Райвиса каким-то своим компьютерным штучкам, и, ко всеобщему удивлению, тот прекрасно справился с настройкой света и музыкальной установкой Тони, которую забросили в кладовку после выпускного Каррьедо. Сам Керкленд вернул себе Кику — ему пришлось повоевать с Имом за его внимание, но тот, в конце концов, сдался. А еще к ним присоединился Мэттью — и Артур был этому искренне рад.
Репетиция пролетела почти незаметно — они едва успели закончить третье действие, когда в зал заглянул Баш и ворчливо напомнил, что им пора бы проваливать. Артур попросил всех отработать четвертое действие к следующему разу и, довольный, ушел вместе со своими друзьями. Альфред провожал его взглядом какое-то время, но он предпочел сделать вид, что не заметил, — слишком много чести.
***
Торис вернулся в зал с полным ведром воды. Феликс к этому моменту уже подмел пол, и теперь возился на сцене, убирая реквизит и декорации, чтобы подготовить все к следующей репетиции.
— Мы, типа, выступим на конкурсе, — выпрямившись, заявил он.
Торис только подавил тяжкий вздох — он ждал этого с того момента, как Гай объявил о награде, но когда Феликс даже на встрече драмкружка не ошарашил его какой-нибудь своей грандиозной идеей, позволил себе немного расслабиться. Из-за этого новость застала его врасплох.
— Думаю, это не самая удачная мысль, — возразил он. — Нам нужно подготовиться к экзаменам.
— Если выиграем — можно будет тотально забыть про экзамены, — возразил Феликс, присаживаясь на край сцены.
— А как же репетиции?
— Будем совмещать, как Мэттью или Альфред, — он болтал ногами, и это сбивало Ториса с мыслей. — Не парься, я уже записал нас с тобой. Возражения не принимаются.
Вместо ответа Торис только хмыкнул и вернулся к уборке. Раз Феликс все решил — бесполезно было сопротивляться. И, если быть до конца честным с собой, сопротивляться не хотелось вовсе. Они и так проводили вместе дни напролет, то лениво рассиживаясь в комнате, то претворяя в жизнь безумные идеи Лукашевича. Одной больше, одной меньше — какая, собственно, разница? Главное, что Феликс будет с ним.
Торис не мог не радоваться, что Феликс все меньше вспоминал о Гилберте. Ревность душила его изнутри каждый раз, когда Лукашевич вдруг подрывался с места, неловко краснея, или откладывал их встречу на пару часов, но если поначалу это еще случалось достаточно часто, то сейчас — не больше двух раз на неделе. Может, они переписывались или общались так, что Торис этого не замечал, но это в любом случае был прогресс. Феликс знал о его чувствах — знал, пожалуй, даже лучше, чем сам Торис, — ведь он когда-то пережил то же, что и он. И если он допускал такое развитие событий, то из этого мог следовать только один вывод.
— Даже не спросишь, что я придумал? — обиженно надулся Феликс.
— Уверен, мне это не понравится, — откликнулся Торис. — Но ты же не оставил мне выбора.
Лукашевич пакостно рассмеялся.
— Это будет танец, — сообщил он и добавил, таинственно понизив голос. — Только ты, я, колпаки Санты и кей-поп.
Торис поперхнулся, и Феликс упал на спину от смеха.
— Так и знал, что тебе понравится, — с трудом отдышавшись, выдохнул он.
— Колпаки, я так понимаю, для соответствия новогодней тематике? — кашлянув, чтобы скрыть смущение, поинтересовался Торис.
— В точку, — Феликс «выстрелил» в него указательным пальцем. — Мы еще и песню какую-нибудь рождественскую найдем, чтобы точно прокатило, но колпаки — это обязательно.
Они вернулись к уборке: Торису еще предстояло перемыть целый зал, а Феликс так и не помыл посуду со стола. Обсудить детали своего выступления они еще успеют — Лоринаитис чувствовал, что им предстоят долгие споры, прежде чем они смогут перейти к репетициям. У Феликса всегда было так: есть идея, а плана, как ее осуществить — нет. И именно Торису приходилось этот план разрабатывать. Идея при этом, разумеется, немного изменялась, и уже не казалась Феликсу такой привлекательной, он ныл, просил Ториса сделать по-другому, потом вернуть как было, потом снова переделать, но чтобы осталось вот то и это, Торис злился, они спорили, ругались, обижались и сидели по разным углам, пока в итоге кто-нибудь — Торис — не шел мириться. Так могло повторяться до бесконечности, пока они не найдут компромисс, и Лоринаитис не был уверен, хватит ли у него терпения выдержать все капризы Феликса в этот раз. Черт с ним, с кей-попом, и с колпаками этими — но как он вообще представлял себе их танец?
— Но все-таки: почему именно кей-поп? — опершись на швабру, спросил Торис.
— Там же все танцуют, — незамедлительно ответил Лукашевич. — Не придется сильно париться с движениями.
Нехорошее предчувствие зародилось у Ториса в груди. На всякий случай он уточнил:
— Ты слышал хоть одну песню?
— Не-а, — беззаботно отмахнулся Феликс. — Но как раз собирался заняться этим дома, — добавил он. — Так что тебе тотально стоит поторопиться!
Торис с трудом сдержал внутренний крик.
По пути домой Феликс строил грандиозные планы и уже представлял, как распорядится призом, словно не существовало ни малейшей возможности, что они проиграют. Торис не спешил его разочаровывать — с каким-то затаенным мрачным предвкушением он ждал, когда Лукашевич посмотрит несколько видео и послушает песни. Он, конечно, сделает вид, что все так и было задумано, но уже через пару дней придумает что-нибудь новенькое, ссылаясь на то, что у Ториса что-то не получается сделать так, как он того хочет. Лоринаитис пообещал себе даже не обижаться на Феликса за такое в этот раз.
Они поднялись на второй этаж — Торис жил на четвертом, и Лукашевичу чаще всего было лень подниматься до него — и свернули по направлению к комнате Феликса. Ворвавшись внутрь, тот, не раздеваясь, бросился к компьютеру. Торис аккуратно поставил зонт сушиться, убрал их ботинки на положенное место и повесил пальто на плечики. Когда он вошел, Феликс повернулся к нему с нечитаемым выражением в широко распахнутых глазах. Это было что-то вроде… восхищения? Или больше похоже на тщательно скрываемое отвращение? Торис решил не гадать:
— Что? — спросил он вместо этого.
— Ты тотально должен был сказать мне раньше! — выпалил Лукашевич.
Он включил какую-то песню — Лоринаитис понятия не имел, что это за группа, он вообще не разбирался в азиатской музыке, он даже в европейской не разбирался.
— Смотри-смотри! — Феликс безжалостно ткнул пальцем в экран, и Торис подумал, что Эд за такое вполне мог сломать ему палец — когда дело касалось техники он становился другим человеком.
В клипе, который смотрел Феликс, с десяток разодетых по последней моде сладких мальчиков — иначе их назвать было трудно — вытворяли что-то невероятное: слаженные движения, мягкие и непринужденные, словно они всю жизнь двигались в этом танце, акробатические пируэты, стойки и пассы руками. И все это — на публику, глядя зрителю в глаза. Периодически в клипе показывались и другие эпизоды — вот тут один прошел мимо камеры, тут другой снял майку и бросил в сторону зрителя, потом еще двое с каким-то очередным жестом. Кадры часто сменяли друг друга, освещение психоделически мигало, звуковой ряд и картинка сочетались настолько гармонично, что Торису трудно было даже прикрыть глаза. Стыдно смотреть — но невозможно оторвать взгляд.
— Так круто, — выдохнул Феликс, когда видео закончилось.
— Ты же не думаешь, что мы сможем это повторить? — Торис сглотнул — ему совсем не нравилась реакция Феликса, он ожидал чего угодно, кроме этого.
— Почему нет? — наивно поинтересовался тот.
— Не думаю, что мое тело выдержит. Может, начнем с чего-нибудь более… классического? — с затаенной надеждой посмотрел на него Торис. — Если ты хочешь танцевать, давай попробуем, ух, ну, не знаю — мазурку?
Феликс рассмеялся.
— Ни за что, — он уселся рядом с Торисом на кровать. — Кей-поп — самая крутая тема для нашего танца, и это тотально неоспоримый факт.
Торис не стал спорить — но совсем не потому, что был согласен с Феликсом.
***
Вопреки здравому смыслу и воле всего мира первая репетиция все-таки состоялась. Было начало декабря, дожди перестали лить с такой завидной регулярностью и все чаще из-за туч проглядывало робкое зимнее солнце.
Феликс донимал Ториса с этой песней целую неделю — он была не такой быстрой и энергичной, а движения, на первый взгляд, не казались невыполнимыми и не требовали специальной подготовки. Он утверждал, что даже такой недотепа, как Торис справится, и тот, с трудом сдерживая желание высказать Феликсу все свои мысли по поводу, только цедил сквозь зубы, что это пустая трата времени. Экзамены, занятия и репетиции и без Феликса отнимали у Ториса последние силы, а ежедневное нытье Лукашевича подтачивало расшатанные нервы.
В итоге Лоринаитис не выдержал — накричал на Феликса, захлопнул крышку ноутбука и сбежал. Три дня он старательно игнорировал друга, стоически выдерживал печальные взгляды и демонстративную неприязнь — а потом не выдержал снова. Ему стало стыдно в ту же секунду, что он позволил себе повысить на Феликса голос, но обида и злость помогли продержаться какое-то время.
Выслушав его извинения, Феликс в первую очередь затребовал клятвенное обещание хотя бы попробовать исполнить тот номер. Торис, вздохнув, согласился. Оказалось, что Лукашевич уже разобрал танец на счет, набросал схематически движения и заменил самые сложные более простыми. Они попробовали — и вышло не так уж плохо. Тогда Торис извинился еще раз, и после этого, вопреки доводам логики, они и начали свои репетиции. Феликс договорился с Артуром и выпросил у Баша ключи от зала драмкружка на свободные от репетиций дни.
А через какое-то время Торис стал с удовольствием отмечать, что у них начали получаться синхронные движения — пусть пока угловатые и неестественные, но уже не такие искусственные и заторможенные, как раньше. Он перестал бояться и начал попадать в такт, а Феликс расслабился и больше не сбивался, когда им приходилось касаться друг друга. Бесконечные репетиции выматывали, так что к себе Торис возвращался выжатым, как лимон, — но он чувствовал себя счастливым.
— О! — Феликс вдруг замер посреди танца, и Торис, продолжавший движения, неловко остановился. — Я вчера такой классный микс слышал, — поделился он — зеленые глаза сверкали весельем. — Давай попробуем, а?
Лоринаитис пожал плечами — они уже две недели репетировали с оригинальной версией песни, и неожиданный переход казался ему неуместным. Вряд ли из этого могло что-то получиться, но Феликс смотрел с таким воодушевлением, что отказать ему было выше сил Ториса.
Лукашевич пощелкал кнопками на ноутбуке, и из колонок донеслась знакомая мелодия. Он быстро вернулся на сцену к Торису и, усмехнувшись, подмигнул. Поначалу плавная, композиция постепенно ускорялась — им приходилось танцевать быстрее, и если у Феликса выходило даже неплохо (точно репетировал дома!), то Торису с трудом удавалось держать темп.
Движения смазывались, уже через пару минут перестало хватать дыхания — и когда они повернулись друг к другу для выполнения финального совместного движения, Феликс рассмеялся и просто обмяк у Ториса в руках. Он был весь красный, мокрый от пота, в своей нелепой облегающей короткой маечке и лосинах. Светлые волосы, собранные в хвост, растрепались, и несколько прядок прилипли ко лбу. От его горячего дыхания у Ториса по коже ползли мурашки — Феликс не был к нему так близко с того памятного разговора после лабораторной по естествознанию, а уж про подобный вид и говорить нечего.
Доиграла мелодия, в конце вновь обернувшись той красивой плавной композицией, под которую они танцевали обычно, а после нее вдруг началась другая — Феликс просто включил чей-то плей-лист, вместо того, чтобы поставить песню на повтор. Лукашевич улыбнулся хитро, и Торис, мигом поймав его замысел, ответил тем же.
Феликс первым начал двигаться в танце — простые движения, не чета тем, что они тренировали в последнее время — а за ним вступил и Торис. Прижатые друг к другу, они легко покачивались на волнах мелодии, исполняя танец из далекого детства. Когда-то, еще в младшей школе, они выступали перед родителями на какой-то глупый праздник — тогда они оба были в парах с девчонками, и на репетициях дома постоянно спорили, кто из них будет за мальчика. Но теперь Феликс уступил Торису эту роль, и это тоже нельзя было трактовать двояко.
Феликс легко присел, Торис поклонился ему в ответ и, взяв за руку, закружил, прижимая к себе. Потом низко наклонил — он чувствовал, как Феликс поднял ногу, прогнувшись в спине, — и поцеловал.
В танце этого не было. Торис вообще не собирался его целовать. По крайней мере, он не собирался делать это вот так. Но Феликс ответил на поцелуй — и, пожалуй, большего Торису не требовалось.
Чтобы исчезнуть из чьей-то жизни, человеку, в среднем, нужно два месяца. Чтобы забыть того, кто был дорог, требуется шесть лет. Трех лет не хватило Торису, чтобы забыть Феликса, а тот не исчез из его жизни за этот срок. Может, они слишком спешили расстаться с тем, к чему так долго привыкали. Или дело в том, что они постоянно напоминали друг другу о своем существовании.
Математика бессильна, если дело касается чувств, а статистика начинает перевирать факты и путать понятия. Но на самом деле все куда проще, чем кажется: когда двое не хотят забывать друг друга, им не хватит и жизни, чтобы исчезнуть.
