Золотая пыль

      Сознание возвратилось запоздало. Ровно в тот момент, когда Мелейра, подобно горному кварцу в корабельном двигателе, успела обернуться несколько раз вокруг своей оси, терзаемая медными щёточками проблем со всех сторон, и выполнить всё, что должна выполнять Её Сиятельство куратор Императрицы Виэры. Арий как главный подозреваемый в темнице; Начальник Стражи вызван; главный Ведун спешит к покоям Императрицы; музыка в зале продолжает играть. Юна на кровати. Без дыхания.       Мелейра переводит хладнокровный взгляд на бледное тело, недвижимо лежащее на кровати в одной сорочке (по её приказу служанки уже успели раздеть Юнару), и ноги слабеют. Она наваливается плечом на ближайшую опору — кажется, стену — и тихонько выдыхает:       — Нет…       Словно чья-то когтистая лапа внутри сжимает всё с силой. Становится больно. Так больно, что Мелейре чудится, что она тоже вот-вот рухнет на пол без дыхания. Приходится расстегнуть три пуговицы сверху, ослабляя высокий воротник платья и позволяя прохладному ночному воздуху касаться разгорячённой кожи.       Мелейра не имеет права потерять ещё и Юну, эту маленькую девочку, ближе которой у неё никого нет. «Не уследила!» — мигрень усиливается, вынуждая мир вокруг пульсировать яркими оттенками. Мелейра прикрывает глаза, тяжело и глубоко дыша: внутри ледяная злость на непокорность Юны и жаркая тревога за жизнь этой упрямицы.       Кто знает, в какой хаос погрузится Империя, если Императрица вдруг станет звездой.       Но Мелейра понимает, что дело не только в последствиях, накроющих лавиной Виэру, — дело в ней самой. Что-то внутри вспыхивает и отзывается болью. Это чувство странное, неудобное, лишнее, лишающее здравомыслия. Хочется вырвать из себя всё, что есть, и отдать Юне. Лишь бы жила, лишь бы дышала. У них больше нет никого, кроме друг друга.       Это Юна наивно думает, что очень легко заработать верность приближённых, что каждый во дворце — друг. Мелейра уже познала обратное. И поэтому острое лезвие всегда под рукой.       В покои входит Ведун Лайош с большим саквояжем из жёсткой красно-коричневой кожи. За ним два мальчишки — видимо, начинающие лекари. Мелейра отталкивается от стены и поднимает голову. Сейчас она — целая Империя. И её дело — отдать распоряжения для сохранения жизни Императрицы. Мелейра обязана спасти Юну во что бы то ни стало.       — Что случилось? — Лайош присаживается на край кровати, пухлой рукой касаясь запястья Юны.       Мелейра оборачивается на служанок, и они скрываются за дверьми. Этот диалог должен протекать без лишних ушей и болтливых языков.       Мелейра говорит. Говорит спокойно, уверенно, глядя на диск Юнары за Ленором и стараясь не думать о сказанном. Просто пересказывает всё, что видела.       — Гвардеец сказал, что она начала задыхаться. Принёс немедленно её в покои, я приказала служанкам раздеть.       — Сколько времени прошло? — Лайош делает пасы руками, и худощавый высокий мальчишка что-то достаёт из чемоданчика.       Мелейра хмурится. Кажется, что прошла целая вечность. Если прошло больше девяти минут — Юну не спасти. Даже если ей вернут дыхание, она станет ничем и никем. Просто живым безвольным организмом. Так что лучше дать ей умереть.       — Минут пять, не больше, — гробовым скрежетом веет от этого голоса, и, невольно содрогнувшись, Мелейра оборачивается на бесцеремонно вошедшего Фрейса. — Делайте, что должно, господин дель Вивьен. Её Светлость должна очнуться.       А потом его цепкие паучьи пальцы оплетают напряжённое предплечье Мелейры. А в самое ухо шёпотом вливается яд:       — А Её Сиятельство должно предстать перед гостями. Иначе они подумают что-нибудь не то… А нам ведь не нужны проблемы, верно?       Мелейра дёргает локоть, но тщетно. Пальцы Фрейса намертво впились в кожу и, кажется, разорвут плоть, если Мелейра рванётся ещё раз. Приходится столкнуться нос к носу с некогда красивым воином, заглянуть в его винный глаз и прошипеть в ответ:       — Её Сиятельство знает, что надобно делать. Не стоит руководить мной.       — Не стоит руководить мной, господин дель Карсен, — твёрдо отзывается Ведун, что-то обрабатывая электрическим кварцем. — Я знаю своё дело.       Фрейс смотрит на Мелейру, прищурив здоровый глаз, и по-змеиному протягивает:       — Не сомневаюс-сь…       И фраза эта обращена ко всем в покоях.       Хватка на предплечье на мгновение слабеет, и Мелейра успевает вывернуться и подойти ближе к постели. Во все стороны разлетаются серебристо-лиловые искры, в комнате пахнет грозой, свежим ветром и свободой. Ведун возвращает в прорезиненный чехол электрический кварц, отодвигает воротник рубашки Юны, обнажая бледную шею, покрытую странными красными пятнами, и бросает сквозь зубы какой-то свой термин. Парнишка немедленно достаёт из чемодана изогнутую трубку из прочного стекла.       Лайош проводит пальцем по яремной ямке, что-то отмеряет одними лишь подушечками. Кивает. В воздухе мелькает остро наточенное лезвие.       Мелейра не понимает, как львицей бросается вперёд. Просто обнаруживает себя крепко сжимающей запястье Ведуна с заточенным лезвием. До горла Юны — пара сантиметров. Пальцы холодные, словно бы чужие и сделанные из металла, лежат на болевых точках.       — Ты с ума сошла! — кричит Фрейс у двери.       — Это вы сошли с ума, — дышит Мелейра тяжело и яростно, — я не позволю вам убить Юну.       — Позвольте, — в серебристых глазах Лайоша нет ни страха, ни надменности — лишь спокойствие и многолетняя мудрость, — Ваше Сиятельство, у нас не так много времени. Это единственный способ быстро вернуть дыхание Её Светлости.       — Продырявить ей глотку?! — рука непроизвольно сжимается, и Ведун едва не роняет скальпель. — Я не позволю! Делайте, что угодно, только не причиняйте ей боль. Если с её головы хоть волос упадёт…       Сильные руки хватают её поперёк талии и рывком тянут прочь. Мелейра отпускает руку Лайоша. Скальпель падает на кровать. Комната кружится, а потом перед глазами унизительно оказывается ковёр. И бледные пальцы, сжимающие в ярости ворс. Мелейра поднимает глаза. Над ней возвышается мрачный Фрейс, челюсти его плотно сжаты, и приятные, в общем-то, черты лица, кажутся сошедшими из кошмаров.       Как унизительно для куратора Императрицы, Её Сиятельства, Мелейры дель Марин, лежать под ногами Первого министра. Словно бы она шестнадцатилетняя девчонка, оплошавшая на Императорском приёме. Внутри всё сжимается забытым страхом ожидания хлёсткого удара по щеке.       Фрейс не бьёт. Он больше не посмеет её ударить. Но когда он решительно преодолевает расстояние между ними, Мелейра невольно съёживается и испуганно прикрывает глаза. Как в юношестве, когда нарушала данные господину дель Карсену обещания.       Когда его пальцы ложатся на плечи, её пронизывает безжалостно колючий холод, на который всё тело отзывается забытой дрожью. Злобно оскалившись, Мелейра вырывается из хватки Фрейса, разглаживает тёмно-фиолетовое платье, усыпанное золотом и высоко поднимает голову, одаривая присутствующих самым высокомерным и холодным взглядом, на который только способна.       — Я не хочу, чтобы ей было больно, господин дель Вивьен. Не хочу, — последняя фраза звучит уже не из уст Её Сиятельства — из уст Мелейры, готовой отдать всю душу за Юну.       — Прекратите свои глупости, Ваше Сиятельство, — фыркает Фрейс, начиная притеснять Мелейру к выходу. — Из-за тебя мы упустили драгоценные мгновения.       — Ошибаешься, — вскидывается ошпаренной пантерой Мелейра, — настоящий виновник сидит в темнице.       Лайош невозмутимо вновь обрабатывает скальпель и горло Юны. Мелейре становится больно, и рука неосознанно касается горла, которое словно бы саднит и кровоточит. «Иногда спасение — это больно», — Мелейра плотно сжимает зубы и направляется к двери.       Она не хочет видеть крови своей Юны.       Не удерживается. Оборачивается, и ей чудится, что грудь Юны едва-едва колышется. Слабо, неуверенно, но всё же.       — Она дышит! — вскрик рождается не в горле, глубже, где-то в душе, вызывая ликующую улыбку.       Фрейс хмурится и укоризненно пронзает её неживым глазом. «Ты мне уже больше не воспитатель, господин дель Карсен, так что оставь свои ядовитые слова при себе!» — отзывается одним взглядом Мелейра и замирает в дверях.       В коридоре шумят служанки и стражи, обсуждая происходящее и строя догадки. Фрейс взглядом торопит Мелейру. Она стоит. И наблюдает Ведуном. Он невозмутимо проверяет пульс, дыхание, а потом откладывает в сторону скальпель и поднимает голову. В глазах его впервые за десятки лет — шок и неверие.       — Она действительно дышит. Крайтон! Это невозможно! Ларс! Трубку номер три и настойку…       Дальше Мелейра не слышит.       Она выходит в прохладный коридор, пропахший заговорами, и складывает руки под грудью. Её молчание сопровождается грохотом дверей покинувшего покои Фрейса. Гул стихает. С десяток взглядов впивается в неё выжидающе.       Мелейра улыбается уверенно, ничуть не колеблясь. Лгать надо так, чтобы самой в это верить:       — Её Светлость жива. И уже пришла в себя. Потеря родных — это тяжёлое испытание, которое не каждому по силам преодолеть. Её Светлость просто вновь испытала эту боль, оттого и потеряла сознание. Завтра уже она будет в порядке.       Слуги кивают. Мелейра поочерёдно заглядывает каждому в глаза. Шок. Восхищение. Сочувствие. Жалость. И ни у кого — недоверия или сомнения.       Сдержанным кивком головы Мелейра дель Марин зовёт за собой Фрейса дель Карсен. Им ещё предстоит успокоить прибывших гостей. А также проверить кухню. «Впрочем, этим займётся господин дель Гарсон, когда прибудет», — Мелейра сворачивает налево и решительно распахивает двери.       Её ошпаривает жидким золотом торжества.       Душит жаром залы.       Мелейра выдыхает и, намертво сцепив ладони под грудью, неторопливо спускается в залу. Её одёргивают схожими вопросами, мол, куда пропала Её Светлость, правда ли она потеряла сознание на руках Стража, жива ли она. Мелейра молчит. Лишь чувствует, как за её спиной колючим жёстким взглядом уничтожает любопытство Фрейс.       Мелейра поднимается на небольшое возвышение и встаёт меж тронами: своим и Юниным. Музыканты единовременно истязают смычками струны скрипок и виолончелей, вытягивая не ноты из инструментов — нервы из всех, кто здесь есть.       А потом резким взмахом обрубают всё.       Мелейра не знала, что тишина может звенеть. Сейчас она это слышит. И чувствует. Удивительное напряжение вибрирует под потолком над ней. Словно бы на тонкой нити над её головой — древний топор палача.       — Господа и леди! — голос вырывается наружу могучей горной птицей и вынуждает всех отвлечься от еды и питья. — Я, Её Сиятельство, Мелейра дель Марин, куратор Императрицы и представитель Виэры, благодарю всех вас за то, что почтили нас своим присутствием. Я знаю, что сей праздник некоторым из вас чужд. Знаю, что называется и празднуется в каждом из государств он по-разному. Однако сейчас я смотрю на вас всех и ощущаю удивительное счастье и облегчение. Ибо нет ничего сильнее людей, собравшихся разделить боль утраты. Каждому из нас в жизни довелось потерять кого-то. И в этот день мы не только вспоминаем тех, кто стал звёздами, но и помогаем тем, кто впервые увидел звёзды своей семьи. Её Светлость, Юнара дель Сольерон, потеряла в один миг отца и брата, которых горячо любила. Именно она пожелала разделить с вами боль, выразить свою благодарность за хладнокровие и рассудительность на прошедших советах. Однако раны от потери близких не заживают быстро, Её Светлость переволновалась, вновь вернулась в события прошедших сорока дней… Ей стало дурно. Она искренне просит прощения у вас за срыв торжества и милостиво позволяет вам остаться праздновать до рассвета. Не думаю, что следует осуждать её слабость. В конце концов, все мы однажды станем звёздами. Вопрос лишь в том, что о нас будут вспоминать.       Мелейра красиво улыбается, ставя точку в длинном монологе, преисполненном красоты и торжества. И лжи. Эта речь пропитана ложью почти от начала и до конца. Грохнули аплодисменты; со всех сторон наперебой звучат пожелания стойкости духа Её Светлости. Мелейра спокойно кивает: «Я передам… Мы благодарим вас…»       Мелейра уже собирается уходить, сославшись на необходимость поддержать Её Светлость, когда из толпы гостей её окликает совершенно чужой мужчина. Светлые волосы, хрустально-бирюзовые глаза и тёмно-рыжий кожаный плащ в красноватых разводах. Так одевается только свободный народ, обосновавшийся на нейтральном острове в центре Лийвы. Из них выходят лучше лекари и Ведуны, чудные дипломаты и легендарные пророки.       Которых почему-то так ненавидел Император Элиодор дель Сольерон.       — Слушаю, — Мелейра спускается на одну ступень и смотрит на мужчину чуть сверху вниз.       Он чем-то напоминает ей Юну, но она никак не может найти ни одной общей черты.       — Как же быть с подарками, Ваше Сиятельство, — мужчина улыбается, вынимая из-за пазухи книгу.       Кожаная обложка, покрытая позолотой и инкрустированная драгоценными камнями. Сверкающие слюдой уголки страниц. Перламутровые тёмно-лиловые буквы.       — Я, Руддиор из рода Смелых, прибыл в Империю Виэру, дабы лично вручить Её Светлости Юнаре дель Сольерон сей дар. И узреть её. — Руддиор понижает голос до заговорщицкого шёпота: — Но, раз уж здесь паутины интриг, я готов вверить этот подарок вам, дабы Юнара прочла его, когда послезавтра в одиннадцать утра пробудится ото сна.       Руддиор коротко кланяется, а Мелейра кривится. Странная традиция свободного народа приставлять к именам слишком громкие характеристики всегда смущала аристократию любого, даже самого маленького островного государства. Сейчас смущение и пренебрежение мешается с ужасом. И только усилием воли Мелейра подавляет в себе тиранический вопль, которым пятнадцатью минутами назад расправилась с Арием: «В темницу его!»       Здесь все считают, что Юне просто стало дурно. Так всё и должно оставаться.       — Вы не просто смелы — вы дерзки, — вскидывает бровь, исподлобья изучая мужчину. — Так откровенно в лицо представителю Империи говорить обвинения в интригах, а потом и называть Её Светлость по имени…       — Я говорю, что знаю, Ваше Сиятельство.       — Уж не думаете ли вы, что знаете больше остальных людей? — усмехается Мелейра, но внутри всё сжимается, словно бы готовясь к атакующему прыжку.       — Как знать. Если Её Светлость пожелает, она всегда сможет найти меня на главной площади, покуда не пройдёт грядущий месяц.       — Её Светлость не покидает дворец, — от этого насмешливого взгляда всё зудит, но приходится держаться.       — Не стоит злиться на меня, Ваше Сиятельство. Просто смиритесь. Я таким был всегда и всегда буду.       И прежде чем Мелейра успевает что-то сказать, растворяется в толпе танцующих. Словно бы и не было его.       Только в руках остаётся дорогая книга.       Мелейра улыбкой прощается со всеми, а потом покидает бальную залу. Хватит на сегодня торжества.       Мелейра предвидела, что так будет. Что этот проклятый Суона Деймерт обернётся катастрофой. Самым ужасным событием, какое только может случиться.       Кровь стучит в виски сильнее, и Мелейра сквозь зубы бросает приказ первой попавшей служанке приготовить целебный отвар и принести в её покои. Сама же сперва решительно входит в покои Юны. Книга ложится на туалетный столик. Лайош продолжает колдовать над Юной. В спальне удушающе пахнет горными травами, навевающими ужасные воспоминания.       — Как она, господин дель Вивьен?       Юна лежит на подушках, приоткрыв рот. Лицо её покрыто капельками то ли отваров, то ли пота. Рука у локтя туго забинтована. На маленьком столике расположились лекари, что-то кипятящие и прогоняющие через электричество.       — Спит, Ваше Сиятельство, — отзывается Лайош, протирая губкой тонкую струйку крови, сочащуюся из-под повязки. Рассерженно бросает через плечо: — Ларс, криворукий ты горемыка, что там кровь?       — Посинела, пожелтела и стала обычной, — смущённо отзывается Ларс. — Я бы мог сказать, что это отравление. Но это доля секунды.       — Если только ей не ввели противоядие…       Лайош поднимает голову, потирая белоснежную бороду, и внимательно смотрит на Мелейру:       — А вы уверены, что этот гвардеец ничего не вколол ничего целебного Её Светлости, пока они вальсировали?       — Целебного? — хмурится Мелейра.       Прочная теория, отодвигающая Ария навсегда от дворца, рубится под корень одним лишь словом Ведуна.       — Именно. Потому что яд пробыл в организме долгое время. Ларс видит кровь, а я вижу все знаки. Яд Её Светлость получала в течение трёх последних дней — и это самый маленький вероятный срок. А вот противоядие попало в организм за несколько мгновений до приступа, потому и подействовало не сразу.       — Арий… Вряд ли бы знал о яде. И у него была возможность вколоть яд. Он слишком сильно втёрся в доверие к Юне…       Лайош устало вздыхает и тактично просит Мелейру удалиться. Она уходит. Оставляет спящую и живую Юну в умелых руках Ведуна и его помощников. Из-за закрытой двери доносится слабый вскрик:       — Рыбки!       А потом всё стихает.       Хочется ворваться, спросить, как Юна, что с ней. Но абсолютная тишина за дверьми отрезвляет Мелейру. Это всего лишь бред больного человека. «Интересно, почему рыбки?..» — приобняв себя за плечи и закусив губу, Мелейра неторопливо движется в свои покои.       Ей дурно, гудит голова. Не получается составить целостную картину. Да ещё Начальник Стражи, Карлос дель Гарсон, куда-то запропастился.       — Ты отменная лгунья, Мелейра, — насмешливый голос Фрейса бьёт в спину у самых дверей.       Закатив глаза и раздражённо выдохнув, Мелейра оборачивается и холодно приподнимает тонкую бровь:       — Сомнительный комплимент, господин дель Карсен.       — О чём ты, — хищная улыбка Фрейса в совокупности с мягкими шагами не внушает доверия, и ладонь рефлекторно скользит в складки платья. — Какой комплимент, маленькая?.. Это предупреждение…       Мелейра вздрагивает: «маленькая» — это то самое прозвище, оставшееся пятнадцать лет назад в просторной комнате особняка Фрейса дель Карсена. То самое, которым он поприветствовал её, замёрзшую, голодную до колик, в порту столицы: «Сбежала из дома, маленькая?»       Фрейсу было тридцать, шрам на травмированном глазу горел алой молнией, а второй глаз смотрел болезненно-приветливо. Он тогда ещё не был министром — он был дипломатом, вернувшимся из темницы Криодана домой. Он был человеком, которому нужен был… Хоть кто-нибудь.       Как и ей.       Мелейре хочется смеяться, заглушая вспышку резкой боли в душе, и губы растягиваются в болезненной улыбке. Она смотрит на Фрейса, склонив голову к плечу, и не касается кинжала. Задумчиво массирует пальцы, глядя снизу вверх и разглядывая своё отражение в глазном протезе. А потом предостерегающе протягивает:       — Соблюдайте субординацию, Фрейс. «Маленькой» уже нет. Перед вами Мелейра дель Марин, Её Сиятельство.       Уголок тёмных губ Фрейса приподнимается, искажая лицо в хищной ухмылке. Его пальцы привычным жестом скользят к шее, но вместо цепкой хватки Мелейра ощущает заботливое касание — похожее на то, пятнадцать лет назад, когда он лечил её от воспаления лёгких.       Пальцы Фрейса скользят по щеке. Он приподнимает рассечённую шрамом бровь:       — Да неужели? А передо мной всё та же дерзкая девчонка с мутным прошлым, бранящаяся, как портовая шлюха.       — Не осталось эмоций и бранных слов, — парирует Мелейра, невольно касаясь губы. Ощущение, что она пульсирует, как пятнадцать лет назад, когда её впервые в жизни ударили за традиционное морское ругательство. — Ты всё выбил.       Фрейс отходит от Мелейры всего лишь на шаг, а ей кажется, что опадают тяжёлые пыточные оковы.       Она может дышать.       Фрейс скользит взглядом снизу вверх, словно оглядывает какой-то товар, а потом цыкает:       — Между тобой тогдашней и тобой сегодняшней, Мелейра, огромная глубина. Тебе удалось подняться с самого дна. Вот только, удержишься ли? Ведь известно, чем глубже река, тем тоньше на ней лёд. И сейчас ты ходишь по невероятно тонкому льду…       Голос Фрейса как дешёвый бархат — шелестящий, касающийся ласково, но местами жёстко царапающий. И каждое слово — яд, по капле вливающийся в душу. Постепенно отравляющий жизнь.       Короткий вздох — воспоминание: плотная синева Кардены; обжигающая кожу и внутренности ледяная вода; пустые глазницы черепов, которыми устлано дно.       — Не стоит переживать, господин Фрейс, — Мелейра поправляет волосы, так неудачно упавшие на лоб, и замечает, что подрагивают её пальцы. — Я однажды уже тонула. И выжила. На этот раз не оступлюсь.       Фрейс дель Карсен одобрительно хмыкает, и на мгновение в его взгляде Мелейре мерещится забытый свет и родительская гордость. «Что правда, то правда, — резким движением она оказывается в покоях, щёлкает тяжёлая задвижка. — Ты сделал меня такой, господин Фрейс дель Карсен. И я тебе благодарна. Но… Наши пути разошлись давным-давно».       Мелейра плывёт по покоям, попутно раздеваясь. Кольца в шкатулочку в тумбе, диадему на подставку на столике, шнуровку на полку гардероба, платье перекинуть через вешалку. В чёрной исподней рубашке — присесть за рабочий стол и открыть старую любимую книгу.       Слова не вливаются в сознание. Просто кажутся стройным заборчиком красивых букв. Мелейра массирует лоб. Служанка так и не принесла настойку от мигрени. А ещё так и не явился Начальник Стражи. «О чём они только думают?» — Мелейра вкладывает в книгу шелестящий листок и, отложив её в сторону, поднимается. Пальцы сами подхватывают гребень — подарок отца на Сульяну — и закалывают волосы.       Мелейре хочется отдохнуть, не думать о проблемах. Просто выспаться без головной боли!       Но Мелейре надо решать проблемы и находить предателя. Она сама не замечает, как успевает сколоть уже отросшие до плеч волосы гребнем, облачается в строгое синее платье с расшитым золотом воротником и манжетами и покидает покои.       На повороте в комнату Юны она сталкивается с лекарем. Кажется, это тот самый бедолага-Ларс. Он поднимает салатовые глаза на Мелейру, и ей удаётся различить в них пугающую смесь ужаса и восторга.       — В-ваше С-сиятельство, — худощавый мальчишка сгибается пополам, сжимая бок, — я… Искал. Вас. — После каждого слова он рвано дышит, и это отнюдь не прибавляет спокойствия. Мелейра ждёт, как и всегда. И в конце концов, Ларсу удаётся произнести цельную фразу: — Ваше Сиятельство, Лайош дель Вивьен послал за вами. Он выяснил, как в организм попал яд. И противоядие.       Ларс разворачивается, чуть пошатываясь, чтобы полубегом проводить Мелейру, но она вовремя хватает его за плечо:       — Сперва скажи: жизнь Её Светлости вне опасности?       Ларс кивает, смахивая тонкие белёсые пряди со лба. Мелейра благосклонно кивает.       Мелейра сама не замечает, как, подгоняемая каким-то словно бы охотничьим азартом, почти переходит на бег. Вовремя одёргивает себя. Она — лицо и голос Виэры. Она — власть во время болезни Императрицы. Она должна держать себя в руках. Даже если любопытство и ужас мешаются в сознании.       Мелейра властным жестом распахивает покои, пугая второго помощника лекаря и пару гувернанток. Лайош, склонившийся над какими-то своими лекарскими заметками, не ведёт даже бровью. Лишь когда Мелейра одним взглядом требует всех удалиться, поднимает голову, прежде что-то подчеркнув.       — Что вам известно, господин Лайош?       — Смотрите сами…       Ведун слишком медлителен и небрежен, словно разомлевший под солнцем зверь. Он словно бы упивается своим всеведением. Скидывает одеяло с Юны, опускает до самых грудей рубашку и стеклянной палочкой касается красных пятен, усыпавших кожу:       — Что здесь носят?       — Украшения, платье, — Мелейра недоумённо хмурится и невольно поправляет свой высокий воротник. — Но… Юна не любит что-то носить на шее.       — Взгляните теперь сюда, — Лайош накладывает на красные пятна белую повязку, а потом поднимает руки Императрицы, выворачивая запястья вверх.       В пухлых смуглых руках Лайоша бледные руки Юны кажутся полупрозрачными и невесомыми. «Как же она всё-таки хрупка», — болезненно морщится Мелейра. А взгляд тем временем скользит по коже и наталкивается на такие же красные пятна, как и на шее.       — Платье? — пальцы массируют вновь разболевшиеся виски, и чьи-то обожжённые пальцы мгновенно подносят к её губам стакан желтоватой травы.       Мелейра выпивает залпом без раздумий: с этой головной болью невозможно не только работать — жить. А Ведут Лайош дель Вивьен прославился эффективностью своих средств. И, глядя на Юну, глубоко и ровно дышащую во сне, Мелейра не видит причин не верить слухам.       — Я тоже грешил на платье, однако Ларс случайно пролил флакончик духов, и Марсель заработал химический ожог. Ваше Сиятельство, её высочество травили парфюмом. Насколько я могу судить, кто-то подмешивал во все флакончики дозу яда. Потому что не знал наверняка, чем будет пользоваться Её Светлость в тот или иной день.       Мелейра приподнимает бровь, переводя взгляд на флаконы. Внутри клокочет злость: хочется кинуться прочь, разорвать своими руками каждого, кто с этим связан. А потом холодок страха скользит по спине. Флакончики небольшие, использованы неравномерно. Самому израсходованному — больше трёх месяцев.       Юну убивали методично и целенаправленно.       Головная боль отступает на второй план. Нужно узнать, кто хотел убить Юну. Мелейра не сомневается, что это связано с тем самым несчастным случаем на охоте: кто-то очень хочет окончания династии дель Сольеронов.       Но сильнее печалит другое: Арий здесь явно ни при чём, и его необходимо будет выпустить. И кто знает, к чему приведёт этот фаворитизм.