Вслушиваясь в темноту

В школе все было понятно и просто: я его ненавидел, а он делал все, чтобы облегчить мне задачу, так что ненавидеть не составляло особого труда… Порой казалось, что он наслаждается моей дурацкой ненавистью, специально меня провоцирует, дергает за ниточки, чтобы заставить вскипеть, выйти за грань — понятия не имея, зачем ему это сдалось, я послушно велся на провокации, старательно взращивал в себе эту неприязнь. Со временем она стала настолько велика, что оставшуюся после нее пустоту заполнить чем-то более или менее внятным не получается, а я старался, уж можете поверить. Все путается, сматывается в нелепый узел, я пытаюсь тянуть за торчащие концы — и, кажется, запутываю еще больше. Иногда я даже жалею, что ненависти к нему больше нет. Иногда — это на самом деле где-то раз в неделю-две иногда чаще, иногда реже, в общем, каждый раз, когда я нервно сглатываю, перед тем как постучаться в обшарпанную дверь. Если бы я его ненавидел, как в школе, все было бы гораздо, гораздо, гораздо проще. Я плотнее запахиваю мантию. День выдался холодным для конца апреля, налетевший с севера ветер треплет волосы, едва тронутые зеленью ветви плещутся в стылом воздухе. Кое-где уже мелькают на деревьях разноцветные ленты — ну да, Майский день же скоро. Дом кажется темным и совсем нежилым, но дверь, как обычно, распахивается сразу же, едва костяшки моих пальцев успевают ее коснуться. Интересно, он следит за мной, как-то чувствует мое присутствие или просто так получается? С ним никогда не угадаешь... Он застывает на мгновение, словно у него есть выбор: впускать меня или нет, и он думает, не воспользоваться ли им. Мы оба знаем, что выбора нет ни у него, ни у меня. — Опять вы, Поттер, — устало бросает он наконец, отступая и позволяя мне пройти в темный узкий коридор. А кого он ждал? Ну да, опять я. Здесь всегда темно, когда я прихожу, сильно подозреваю, что и в другое время тоже. Скорее всего, ему просто плевать на темноту, как и на почти все остальное. Прищурившись, вглядываюсь в полумрак, где стоит в нескольких шагах от меня черная тень. Он еще больше похудел, кажется, поношенная куртка болтается на плечах, волосы неопрятно свисают вдоль лица — хотя на самом деле мне не должно быть до этого дела, я здесь не для того. Скидываю мантию, вешаю на крючок. В доме, как обычно, тепло, даже жарко: он теперь постоянно мерзнет и совершенно не выносит холода. Откуда знаю? Ну уж не от него, разумеется! — Приказ вышестоящего начальства, — говорю я уже привычно, как каждый раз, и мне совсем не нравится извиняющаяся нотка в собственном голосе. Извиняться перед ним я тоже не должен. И не собираюсь! — Ну разумеется, — он улавливает эту самую нотку, и сарказм прямо-таки пропитывает его голос, сочась из каждого звука. — Начальству больше некого послать, кроме вас, конечно. Я не отвечаю. Делаю шаг вперед, чтобы пройти мимо, но он не отодвигается даже на долю дюйма, так что приходится протискиваться практически вплотную, и я буквально чувствую, как раздуваются ноздри, когда я вдыхаю его запах. Понятия не имею, чем от него пахнет и почему этот запах какой-то особенный, но приходится задержать дыхание, проходя мимо. Задерживать. Каждый раз. И что-то мне подсказывает, что он в курсе. Но я не останавливаюсь, хотя хочется, если совсем честно. Я сам не знаю, зачем и что я сделаю, если остановлюсь рядом с ним, близко, вдыхая странный, будоражащий запах, так что приходится идти вперед по коридору. Позади, совсем рядом, раздаются тихие ровные шаги, от которых по спине ползет тонкая струйка пота. Я говорю себе, что здесь просто душно и жарко — в маленькой тесной халупе с наглухо закрытыми окнами, насквозь пропахшей зельями и им. Просто жарко и душно и нечем дышать, вовсе не потому, что он идет за мной. Он — это Снейп. Ну, вы поняли, да? Который так и не умер, поставив тем самым в тупик всех, начиная с самого себя. Если бы он умер в Визжащей хижине, его объявили бы героем, наградили посмертно какой-нибудь позолоченной побрякушкой, повесили в Хогвартсе портрет и каждый год в День Великой Победы произносили бы перед ним пафосные прочувствованные речи. Я бы и произносил, запинаясь и путаясь в словах. И всем было бы проще, мне так уж точно. Иногда кажется, что и ему тоже… Но он не умер. Его лечили, потом судили, потом еще что-то, а вот теперь он живет здесь, один, ограниченный в правах, словно привязанный к старой конуре пес, выполняет какие-то секретные заказы Министерства и Аврората, а я его контролирую. По крайней мере, так считается. И чем дольше я его контролирую, тем меньше во мне ненависти и тем больше чего-то еще. Теперь на шее у Снейпа всегда шарф, а на левой руке — тонкая черная перчатка. И вообще он порой напоминает ходячий призрак, и совсем отощал, и дико мерзнет, даже весной, поэтому все окна в доме закрыты, а камин горит с утра до ночи. Так что щекотно скользящая по моей спине струйка — именно из-за жары. — Почему вы не попросите, чтобы вас заменили, Поттер? — говорит Снейп мне в спину, очень негромко и хрипло. Об этом он меня раньше не спрашивал, кстати. — Вам бы этого хотелось, да? После всего, что было, мне совершенно не нужно называть его профессором и сэром, но все время дико хочется, поэтому обычно я просто опускаю обращение. "Мистер Снейп" звучит странно, а просто "Снейп", без мистера, почему-то не выговаривается. Уважать его сейчас, когда я больше не ненавижу, получается гораздо лучше — хотя кому нахрен теперь сдалось это мое уважение? — Сомневаюсь, что в данном конкретном случае мои желания будут иметь хоть какое-то значение. Его голос совершенно спокоен, он просто констатирует факт. Снейпу и правда все равно, кто приходит проверять, чем тут занимается недоосужденный бывший директор Хогвартса и условно оправданный Пожиратель Смерти? Вряд ли. По крайней мере, мое начальство считает, что ему далеко не все равно… Я, конечно, мог бы попросить о замене, меня бы, может быть, даже послушали, вот только сомневаюсь, что другой аврор — кем бы он ни оказался — будет стучать в дверь вместо того, чтобы решительно открыть ее Алохоморой. И Снейп об этом знает. В небольшой гостиной светлее, чем в коридоре, и так же жарко. Даже еще жарче. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Снейпа, — бледное лицо, ввалившиеся щеки, торчащий нос, черная засаленная куртка, черный шарф, черная перчатка на левой руке, тугая лента бинта с тусклым красным пятном на правой. Он зябко поводит плечами и машинально поглаживает пальцами левой руки запястье правой. — Как вы себя чувствуете? — Хорошо. — А если не для отчета, а на самом деле? Хмыкнув, он закатывает глаза и убирает руки за спину. Бескровные губы сжимаются в тонкую линию. — На самом деле это не должно вас касаться, Поттер. Вы опять забываетесь. Мое самочувствие не должно касаться никого, пока я выполняю заказы Министерства в срок, не так ли? — Уверены? Попросить кого-нибудь из Мунго прийти и осмотреть вас? — Только попробуйте. Я решаю не спорить. В конце концов, это и правда не мое дело, но в отчете все-таки надо будет как-нибудь так извернуться и указать, что состояние здоровья Снейпа — поднадзорного Снейпа — требует особого контроля. И пусть думает что хочет. — Вашу палочку, пожалуйста. Он тихо вздыхает, умудряясь вложить в короткое сотрясение воздуха все, что думает обо мне и о Аврорате в целом, делает шаг вперед и протягивает мне свою палочку. Мои пальцы слегка касаются гладкой черной кожи перчатки, и требуется вся аврорская выучка, чтобы не отдернуть руку… или, наоборот, не стиснуть ее изо всех сил, я никогда не могу понять, чего на самом деле хочется больше. — Что у вас с правой рукой? — спрашиваю больше для того, чтобы убедиться, что голос звучит нормально. Он все равно не скажет… — Ничего непоправимого, зелье будет готово в срок. Можете не волноваться. Снейп так и не отходит, стоит рядом со мной. В глазах его мелькает что-то непонятное, что-то, в чем я не хочу разбираться сейчас. В первое время он со мной почти не разговаривал, только ровным, без всякого выражения, голосом рассказывал ближайшей стене, как продвигается работа, и на вопросы не реагировал совсем. Так что наш разговор можно считать прогрессом — какого черта меня это беспокоит, не имею ни малейшего понятия. — Я не волнуюсь из-за зелья. Он ничего не говорит в ответ, только смотрит, сжимая губы. Я вытаскиваю из кармана мантии пергамент, наставляю на него палочку Снейпа и негромко произношу: — Приоре Инкантатем. Приоре Инкантатем Максима. Палочка упрямо вздрагивает, но наложенные на пергамент чары оказываются сильнее, и на нем начинают медленно проступать названия заклинаний, написанные тем же острым угловатым почерком с резкими росчерками, который я видел на полях своих школьных эссе. Снейпу запрещено пользоваться любыми чарами и заклинаниями, кроме простейших бытовых — очень короткий список, кстати сказать — и тех, которые нужны для выполнения заказов. Я бегло просматриваю пергамент, но из названий узнаю только три. Бытовыми заклинаниями Снейп почти не пользуется, а остальные мне практически ничего не говорят. Надо было внимательнее слушать на зельях… Хотя вряд ли это помогло бы: то, что делает Снейп для Министерства, скорее всего, не входит в школьную программу, да и в программу аврорских курсов вряд ли. Он протягивает руку, и я вкладываю в раскрытую ладонь палочку, снова случайно мазнув пальцами по перчатке. Я знаю, что под ней. По идее, я имею право попросить — приказать, но он все-таки оправдан, хоть и условно, так что попросить — снять перчатку, но никогда этого не делаю. Снейп не отводит руки, нечитаемо глядя мне прямо в глаза. На один удар сердца задерживаю пальцы, потом аккуратно складываю пергамент и убираю в карман. — Идемте, Поттер? — он небрежно машет в сторону двери. — Покончим с этим, у меня еще много дел. Если честно, я думаю, в этих проверках нет никакого особого смысла — ну что я могу усмотреть в его лаборатории? Даже если увижу что-то, все равно не пойму. Уж у Снейпа как-нибудь хватит ума скрыть от меня, если он задумает нечто противозаконное! Так что тут у нас скорее психологический прием, министр Шеклболт не зря столько времени провел у магглов. Постоянное напоминание: мы следим за тобой, Снейп, мы здесь, мы рядом, и тебе от нас никуда не деться… Мы оставили тебя болтаться между осуждением и оправданием, лишив и Азкабана, и Ордена Мерлина, не дали уйти и начать все сначала, заперли здесь, в этом темном душном доме, заставили выполнять для нас грязную работу. И приставили к тебе Поттера — чтобы жизнь сказкой не казалась. Хорошо еще, что Невиллу хватило ума сменить Аврорат на теплицы с кусаче-ползучей флорой, иначе приходили бы к Снейпу вдвоем. Вот бы он порадовался. Интересно только, я-то почему чувствую себя во всем виноватым? Привычка? Я должен проверить весь дом — не то чтобы там было много чего проверять. В доме нет и следа подступающего праздника, никаких тебе ленточек или цветочков. Я бы удивился, если бы это было не так. На этот раз Снейп идет впереди, я за ним, чуть ближе, чем предписывает инструкция. Он не обращает на меня ни малейшего внимания. Кухня, даже, скорее, кухонька. Старый закопченный чайник на плите, стол с одиноким стулом, маленький холодильник в углу — жизнь среди магглов имеет все-таки свои преимущества. Я неохотно распахиваю один из шкафчиков, окидываю взглядом какие-то пакеты и закрываю дверцы. — Разве вы не должны проверять все, Поттер? Начальство будет вами недовольно. Я никогда не проверяю все, и он это прекрасно знает. Это унизительно, для меня самого в первую очередь. Снейп укоризненно вздыхает, поправляет затянутыми в кожу пальцами шарф, и мы идем дальше. У двери в спальню я, как всегда, медлю: спальня — это что-то очень личное, интимное, в ней проводят время либо наедине с собой, либо с тем, кто тебе… небезразличен, а не с тем, кто пришел вынюхивать по углам твоего дома. Он берется за ручку двери, но я — понятия не имея, что на меня сегодня нашло — трогаю его за рукав. — Не надо. Просто поклянитесь мне, что не прячете под кроватью кого-то из сбежавших Пожирателей, и пойдем дальше. На мгновение кажется, что уголок его рта дергает чем-то вроде улыбки. Мы стоим и смотрим друг на друга перед запертой дверью, и я понимаю, что мои пальцы все еще касаются его руки. — Я не прячу у себя под кроватью никого из сбежавших Пожирателей Смерти, Поттер. Я нашел бы для этого место получше. — Не сомневаюсь. — Вам влетит от начальства, Поттер, — констатирует Снейп, когда мы спускаемся по темной лестнице в подвальную лабораторию, удивительно просторную для такого дома. — Так и не научились ответственно относиться к своим обязанностям? — Как видите. Смешно, но иногда я думаю — он же здесь, наверное, совсем один. Даже если у Снейпа и были когда-то друзья, то они сейчас или в Азкабане, или в могиле, или вон, как Малфои, свалили из страны. Он вообще с кем-то кроме меня и продавца в здешнем так называемом магазине общается? Разве что с министерскими совами, которые приносят ему заказы и забирают готовое. Вот и получается, что ближе меня у него и нет никого… Дожили, называется. Я ведь даже подумал было на прошлое Рождество, не купить ли ему какой-нибудь подарок: новый шарф, например, или пару перчаток — потом представил, куда он мне этот подарок запихнет, и решил не рисковать. Я бросаю на него косой взгляд, но он смотрит прямо перед собой. Губы снова сжаты в тонкую линию, в смутном свете старой лампы темнеют провалы щек. Я хожу к нему уже несколько месяцев, с осени, проверяю, не сбежал ли наш бывший профессор, не общается ли с кем не положено, не замышляет ли чего… Не общается, не замышляет и бежать не пытается. Куда ему бежать-то? Сначала я боялся, что он будет ядом плеваться от одного моего вида — зря. Похоже, Снейпу просто все равно… И я никак не могу понять, какого черта ему все равно. Ему не должно быть все равно, не имеет права быть все равно! В лаборатории я снова достаю пергамент и что-то вроде Прытко Пишущего Пера, идею которого Аврорат позаимствовал у Скитер во имя, так сказать, общего блага. Понять, о чем говорит Снейп, я в любом случае не в состоянии, поэтому пропускаю содержание мимо ушей и просто слушаю, как он говорит — негромко, размеренно и очень спокойно, словно лекцию читает идиотам-студентам. Надоевшую и скучную… Никаких тебе бутылок с известностью и закупоренных смертей. Я смотрю, как движутся тонкие губы, как руки ласкающими, нежными движениями прикасаются к бутылкам и поглаживают ободок котелка. Левая рука в перчатке… Это почему-то завораживает, заставляет всматриваться в едва заметные блики на черной коже. — Поттер! Резкий окрик выхватывает меня из задумчивости, возвращая к реальности. Снейп оказывается очень близко, так близко, что я вздрагиваю. От него веет невнятной опасностью — нет, на самом деле я знаю, что это бред, какая еще опасность, мы давно не в школе, и теперь он от меня зависит, а не я от него, но все равно чувствую холодок между ребер. — Поттер, я помню, что вы всегда были склонны спать на моих уроках… — Простите. Я задумался. Я убираю в карман перо и пергамент — пусть начальство разбирается потом, и вдруг спрашиваю: — Вы… Вам что-нибудь нужно? Он удивленно дергает плечом: — Я же только вчера отправлял с совой список… — Я не об этом. Не про зелья… Про вас — вам что-нибудь нужно? Ну я не знаю, книги какие-то, что-то из еды, может, или из одежды. Я могу поговорить с министром Шеклболтом, если хотите. Снейп холодно ухмыляется, заправляет за ухо выбившуюся прядь волос, заставляя меня опять почувствовать себя идиотом. — Вряд ли вы можете выбить из Шеклболта билет в Роял Опера или оплаченное время в борделе, а остальное у меня есть. Вам пора, Поттер, у меня еще много работы сегодня. Слова про бордель я вроде как пропускаю мимо ушей, чтобы подумать потом. Мне даже удалось не вздрогнуть и не покраснеть, хотя произнесенное его хриплым негромким голосом это звучит почти непристойно. У двери я снова останавливаюсь. — Скоро второе мая. — У меня есть календарь, Поттер. До свидания. Дверь захлопывается за моей спиной с тихим стуком. Я несколько минут стою на крыльце, прислушиваясь к тишине в доме, а потом оглядываюсь по сторонам и, убедившись, что нигде нет любопытных магглов, аппарирую в Министерство. Чертов Снейп. Чертов, чертов Снейп!