Вслушиваясь в темноту

Нет, министр Шеклболт далеко не каждый раз оказывается в коридоре возле кабинета моего непосредственного начальника, когда я возвращаюсь от Снейпа, и я с удовольствием готов поверить, что это всего-навсего совпадение. Мало ли какие у министра дела в наших краях. Лицо Шеклболта расплывается в широкой искренней улыбке. — Гарри! — его густой голос обволакивает меня, тяжелая рука ложится на плечи. — Я как раз тебя ждал… Найдется минутка? — Для вас, господин министр? Конечно. — Гарри, Гарри, ну, я же просил без лишних формальностей… — Шеклболт мне симпатичен еще со времен Ордена Феникса и вообще он из наших, так что я безропотно позволяю ему увлечь себя в пустой кабинет и усадить в кресло. Он опускается напротив и принимается расспрашивать — очень мягко и совершенно не настойчиво — о моей жизни, работе, друзьях, планах на ближайшее будущее и прочем. Я рассказываю, мне нечего скрывать, и жду, когда он на мягких лапах подберется к тому, что его действительно интересует. У каждого министра должен быть человек для грязной работы, да? У Фаджа были МакНейр и Долиш, у Скримджера — его верные авроры… А министр Шеклболт завел себе Снейпа. Помимо Долиша и авроров. Или я ошибаюсь, и дело вовсе не в Снейпе и даже не в грядущих выборах, просто министру действительно интересно, чем живет и дышит рядовой сотрудник Аврората? К тому же скоро очередная Годовщина, и нам с ним стоять рядом, принимая заслуженную славу. Перебивать министра невежливо, но я все равно говорю: — А в чем все-таки обвиняют Снейпа, господин министр? Шеклболт не выдает себя ни единым жестом, его улыбка все так же широка и белозуба, а голос сочится доброжелательностью: — Ты же читал материалы, Гарри! Там все написано достаточно подробно, разве нет? — Я читал материалы, — киваю в ответ. — Я их местами наизусть выучил. Я спрашиваю, в чем его обвиняют на самом деле. И почему. — Видишь ли, Гарри… — он переплетает пальцы на колене, чуть подаваясь вперед и обволакивая меня отточенным обаянием человека, сумевшего сплотить и повести за собой людей в мире после Волдеморта. — Я ждал этого разговора. Не буду скрывать, решение отправить к Снейпу именно тебя далось нам нелегко — ты молод, горяч и неопытен, не сочти за обиду, ты же знаешь, с какой теплотой я к тебе отношусь, — мне на секунду кажется, что сейчас он скажет "мальчик мой" и потреплет меня по коленке. — Снейп… неоднозначная личность. Бесспорно. С одной стороны — он был человеком Альбуса Дамблдора и внес свой вклад в победу. Поэтому он на свободе. С другой стороны — если мы позволим человеку, носящему… то есть носившему на предплечье череп со змеей, разгуливать где вздумается, люди… — Те самые люди, — снова перебиваю я, — которые старательно смотрели в сторону, когда егеря забирали магглорожденных? Те, которые отсиживались за запертыми дверями, когда мы дрались и умирали в Хогвартсе? Взгляд темных глаз под тяжелыми веками на мгновение каменеет, и я понимаю, что если не остановлюсь, моя карьера в Аврорате окажется под большим вопросом… Ну, пойду тогда к Невиллу в теплицы, вряд ли там дерьма намного больше, чем здесь. Профессор Макгонагалл, что ж вы не отговорили меня тогда, на пятом курсе? Потом Шеклболт добродушно смеется, густым теплым смехом, перед которым почти невозможно устоять. Узел внутри меня ощетинивается, как разбуженный среди зимы еж. — Молодость, молодость… Все или ничего, да, Гарри? Черное или белое, никаких полутонов. Хорошо быть молодым! Снейп нужен нам, Гарри. Поверь, на его руках много крови, но он нам нужен. Может быть, сменить тебя? Я помню, у вас со Снейпом не ладилось в школе, и его чувства к твоей… — Нет, — меня выгонят из Аврората, точно. — Не надо, я справляюсь. — Хорошо, — он окидывает меня оценивающим взглядом и откидывается в кресле. — Тогда рассказывай, и как можно подробнее. Я решаю пока больше не испытывать судьбу и послушно отчитываюсь о сегодняшнем визите. Дело привычное — отчеты я пишу после каждого визита, несколько раз непосредственное начальство расспрашивало. Некоторые подробности приходится опустить: вряд ли министра заинтересует, как пахло от Снейпа, как щекотно ползла по спине струйка пота, когда он шел позади, как мои пальцы касались его ладони… Как сбивалось дыхание и стучало сердце. Как уходила ненависть, заменяясь не пойми чем. Обойдется. Наконец Кингсли уходит — у министра много дел, ему некогда со мной рассиживаться. Я решаю, что начальство и весь Аврорат в целом еще несколько минут переживет без моего присутствия, и бросаю на дверь заглушающие и запирающие чары. Потом, закусив губу и ругая себя последними словами, откидываюсь на стуле и расстегиваю штаны. Это началось, разумеется, не сразу, и первый раз я чуть не заорал от ужаса и отвращения. Когда ты понимаешь, что при мысли о тощем, затянутом в черное, носатом и откровенно некрасивом бывшем профессоре — мужчине, между прочим! — у тебя стоит, это как-то по меньшей мере неожиданно. А когда ты кончаешь, представляя себе, что это его рука, затянутая в черную перчатку, обхватывает твой член, его твердые пальцы гладят головку, сжимают яички, скользят вверх и вниз по стволу… Кончаешь, вцепившись зубами до боли в свободную руку, и потом никак не можешь унять дрожь в коленях и чувствуешь себя грязным, несмотря на неоднократное Экскуро. Чертов Снейп, будь он проклят… Лучше бы я его ненавидел! Зачем приходил министр? Я не лезу в политику, но слухи доходят даже до моих невнимательных ушей, да и в последнем номере "Пророка" была странная, полная невнятных намеков статья… Шеклболта не выбирали на пост Министра Магии, власть как-то сама собой скользнула ему в руки в послевоенной неразберихе, и теперь нашлись люди, которым это не нравится. Грязная игра, и что-то мне подсказывает, что Снейп в ней — одна из пешек. Я, кажется, тоже — хотя Избранный, пожалуй, фигура покрупнее. Аврорат, разумеется, на стороне министра, наш начальник — его близкий друг и бывший коллега. Мне Шеклболт симпатичен, я уже говорил, и как министр он ничуть не хуже Фаджа и Скримджера… Не лезь в политику, Поттер. Не надо. У тебя мозгов для этих игр маловато. Призываю к себе папку, на обложке которой четким секретарским почерком выведено "Северус Снейп. Дело номер 657", и начинаю перелистывать бумаги. Кажется, я и правда знаю их наизусть — каждое слово обвинений, выдвинутых против него, каждую фразу его показаний, каждую букву этих записей. Я ведь сам выступал тогда на суде, рассказав правду: про лань, меч, воспоминания. Так чего ищу сейчас? Наверное, причину для того, чтобы снова возненавидеть его, потому что тогда я снова смогу стать нормальным. Или хотя бы понять, что вообще происходит. Что-то странно зацепило, когда я читал документы впервые, просочилось сквозь тогда еще бушующую в душе ненависть, осталось зудеть в подсознании, и если я это что-то найду… Но сосредоточиться почему-то не выходит. Да и Снейп — не единственная моя головная боль, нужно заниматься другими делами. Вон, в Косом переулке — на самой границе с Лютным — компания каких-то отморозков придумала рисовать на стенах череп со змеей и писать гадости про министра Шеклболта! А еще племянника МакНейра поймали на том, что он империл магглов и заставлял их воровать для себя — и наверняка был не один, так что теперь надо допрашивать и искать сообщников. И драка в "Ночном рыцаре" прошлой ночью: зачинщики, загулявшие в ночном Лондоне, что-то не поделили со Стэном Шанпайком и теперь ждут в наших подвальных камерах. В общем, работы хватает, так что я запираю папку Снейпа снова в шкаф и погружаюсь в привычную рутину. Засада на границе с Лютным приносит свои плоды: нам таки удается застать врасплох группу увлеченно расписывающих стены малолетних идиотов. Действительно, малолетних: младшему всего пятнадцать, старшим по семнадцать. Да, я помню, что когда нам было семнадцать, мы искали по лесам хоркруксы и дрались с Пожирателями в Хогвартсе… но они — не мы. Они другие. Патрик Маклагген очень похож на брата. Я его не помню, малолетка, да еще не с нашего факультета, а вот он меня — да, и, судя по всему, очень не любит. Смотрю на него и никак не могу понять: зачем? Он не из семьи Пожирателей, его брат был у нас в Отряде Дамблдора, Патрик должен был стать… нашим, а вместо этого рисовал на стенах метку, при виде которой у меня до сих пор все внутри сжимается в черный ком. — Зачем, Патрик? — спрашиваю, не очень надеясь на вменяемый ответ. — Зачем вы это делали? Вас кто-то попросил? Уговорил? Приказал? Зачем? — Ты все равно не поймешь. — Посмотрим. Расскажи лучше сам, иначе… Он пожимает плечами, отворачивается к стене и замолкает. Я задаю еще несколько вопросов, но Патрик не реагирует, смотрит в стену, как будто меня здесь нет. А потом мы просто молчим и ждем, пока не появляется мой коллега Мэтлок, и я почему-то думаю: может, со Снейпом поговорить? Может, он что-нибудь знает? У него все-таки опыт… Придут же в голову дурацкие мысли с недосыпу! Мэтлок наконец приходит, Маклагенн неохотно поднимается со стула, подчиняясь повелительному жесту палочки, закладывает руки за спину и идет к двери походкой человека, которому гораздо больше семнадцати лет. — Ну как? — спрашивает Мэтлок, больше для проформы, потому что и так все должно быть ясно. — Молчит? Ладно, пусть помолчит пока, и не таких раскалывали. В последнем, кстати, я совершенно не сомневаюсь. Между тем неотвратимо приближается второе мая — Годовщина Великой Победы, говоря официальным языком. Магическое сообщество начинает готовиться к знаменательному событию заранее, планы на этот день составлены уже давно, я точно знаю, где именно я должен быть, с кем и почему… И даже в каком виде. Наверное, не только Снейп стал песиком на веревочке, который привык подавать по команде лапу и получать время от времени пинок под зад от недовольного скоростью подачи хозяина. Но сначала, первого мая, мы собираемся в Норе — просто для того, чтобы побыть вместе и вспомнить тех, кого с нами нет. В Норе, как всегда, светло и тепло. Не душно и жарко, как в доме Снейпа, здесь царит привычное домашнее тепло, похожее на удобные разношенные мягкие штаны, которые надеваешь, вернувшись после тяжелого рабочего дня, на уютный плед, на солнечный полдень на лужайке. Деревья в саду украшены разноцветными лентами, на клумбах покачивают головками тюльпаны и еще какие-то цветы, которые я не узнаю. Молли, в рыжей шевелюре которой поблескивают седые прядки, мягко обнимает меня и треплет по щеке. Честно говоря, когда у нас с Джинни ничего не вышло, я думал, что Уизли откажут мне от дома и будут совершенно правы, но ошибся. "Ты нам как сын, Гарри" — и как выяснилось, это навсегда. Почему же мне не хватает здесь сегодня воздуха, несмотря на солнечные лучи, врывающиеся в открытое окно? Почему что-то глухо ворочается в груди, не давая просто и без раздумий радоваться жизни? Ведь когда-то же я умел! Народу не так уж много, все свои. Джордж, сидящий у окна, изо всех сил старается сделать вид, что все в порядке, и не смотреть на колдографию Фреда над камином. Перси церемонно пожимает мне руку и сообщает, что они с Одри скоро уходят, потому что у них запланировано еще несколько визитов на сегодня. Рон, Гермиона и маленькая Рози, рыжей обезьянкой висящая на довольном отце, — Гермиона, отведя меня в сторону, вполголоса жалуется, что Рон дочку балует совершенно безбожно, и я ей верю. И Джинни, красивая, светящаяся изнутри. Дэвис, новый загонщик "паддлмиров", красивый, высокий — на полголовы меня выше — и мужественный до невозможности, весь вечер не спускает с нее горящих глаз. Я замечаю округлившийся живот Джинни, счастливое лицо Молли, понимающую ухмылку Рона… и мне становится обидно, что у нас ничего не получилось. Если на месте Дэвиса был я, мне не пришлось бы все время думать о человеке, который сейчас совсем один, в темном душном доме. Джинни подходит ко мне, держа в руке стакан с соком, встает рядом, прислонившись к стене. Дэвис кидает на нас быстрый взгляд, но тут же снова отворачивается к Рону и продолжает горячо спорить с ним насчет последнего матча "Пушек". — Мама говорит, ты давно не заходил, — говорит Джинни, потягивая густой желтый сок. — Давно, да… Дела. Работы много. А ты как? — Отлично. Из "Гарпий", сам понимаешь, пришлось пока уйти, — она кивает на свой живот, — но мне предложили вести спортивную колонку в "Пророке". — Поздравляю. И вообще… поздравляю. А когда… — В начале осени. Роджер хочет девочку, а мне почему-то кажется, что будет мальчишка... Мы несколько минут стоим и болтаем о замечательных простых вещах, никак не связанных ни со Снейпом, ни с Авроратом, и я понимаю, как мне не хватало вот таких вот минут все это время. Как я на самом деле соскучился по ним всем — по Рону с Гермионой, по Молли и Артуру, по Джинни. Эти люди — моя семья, ближе них у меня никого нет. Несмотря на потери и разочарования, они сумели отпустить прошлое, похоронить своих мертвецов и жить дальше — все, даже Джордж. В прошлом году в этот день он напился вусмерть у себя в магазине, и Артуру пришлось силком аппарировать его в Нору и укладывать спать, в этом — держится вполне прилично. Я смотрю на их спокойные лица, вдыхаю запахи стряпни несостоявшейся тещи, растягиваю губы в улыбке, киваю в ответ на слова Джинни — и вдруг понимаю, что не могу быть здесь, не должен. Если останусь, обязательно скажу или сделаю что-нибудь такое, что испортит праздник этим добрым, хорошим людям. Они же не виноваты, что у меня внутри шевелится колючий тугой узел. Наврав, что мне нужно в Министерство ("Министр просил прийти, хочет что-то обсудить перед церемонией, увидимся завтра, ладно? Ненормированный рабочий день, Артур, ну ты же понимаешь. Хорошего вечера! Нет, Молли, не нужно мне ничего упаковывать с собой! Да, я обязательно приду обедать, только не в следующие выходные"), я поочередно целую Молли, Гермиону и Джинни, пожимаю руки мужчинам и аппарирую домой. Дома пусто и тихо, и я в очередной раз отстраненно думаю, что надо хоть кота завести, что ли. Хотя кто его кормить будет, если я постоянно на работе? На столе уже скопилась небольшая такая горка поздравительных пергаментов, хотя большая часть сов наверняка прилетит завтра. На стуле рядом висит моя выходная мантия, которую я в последний раз надевал... ну да, как раз год назад и надевал. Надо орден Мерлина не забыть нацепить. Сплю я в эту ночь плохо, мне все снится Хогвартс с дырами в стенах и разбитыми окнами, летящие над головой проклятия, мертвые лица Фреда, Ремуса и Колина, аккромантулы, подбирающиеся все ближе, дементоры, тянущие ко мне свои длинные костлявые пальцы. Голос, вползающий в самое сердце, требуя отдать Гарри Поттера. И черная фигура в черной луже крови на грязном полу. И нити воспоминаний, медленно падающие в думосбор. Следующий день у меня свободен до самого вечера, так что я маюсь бездельем с самого утра, а потом вдруг, плюнув на все, беру палочку и быстро, чтобы не передумать, аппарирую прямо на знакомое крыльцо с провалившейся доской.