l'appel du vide

Следят из-за угла, одинаковые, поэтому пихаются и наступают друг другу на ноги за право стоять выше. Ковыряют камни у стены сада, не понимая, зачем саду стены, если в него может зайти кто угодно, ведь для этого есть калитка, перемазанные персиками прячутся по углам, вытирают руки о лопухи, как дикие зверушки. Удивительное заморское животное — ребенок лорда в драных бриджах. Иногда их даже путают, особенно когда они совсем маленькие и с одинаково длинными волосами, слишком хмурыми для их возраста бровями и в одинаковой одежде. Лорд-отец предпочитает не делать различий между своими детьми, даже в такой мелочи, так что они одеваются одинаково до той поры, пока не начинают выбирать себе одежду сами. Бранд хмурится чаще, почти постоянно, пока они лезут на скалу над заливом, но не отстает от сестры. Иногда они забывают, кому первоначально принадлежала какая-либо идея, потому что разумы их поют о приключениях на одной волне. — Не отставай, — Агне смеётся, когда ветер бросает ей в глаза её же собственные космы, которые она распустила, хотя с утра её плели косу. Зачем? Бранд уже давно — почти с самого рождения — не задает этот вопрос по отношению к своей сестре. Это не значит, что её действия не имеют смысла, просто смысл этот понятен Агне и только Агне. Ну или тем счастливцам, которых она соизволит посвятить в свои далеко идущие планы. Они босые, и он радуется, что отца нет в замке, потому что иначе они, или тот, кто это все придумал, выслушивали долгие излияния на тему достойного поведения наследников древнего и уважаемого рода. Почему-то отец думает, что голые пятки и лазанье по скалам может повредить репутации будущего лорда или леди. Они еще не решили. Агне оборачивается к нему и ухмыляется половиной рта, Бранд знает, что эту привычку она утащила у очередного межевого рыцаря, сира Давена [1], у которого, несмотря на фамилию, не было даже ручейка. Сестрица вообще любит подмечать маленькие детали, приводящие её в восторг, а потом примерять их на себя. Ухмылка её идет и придает почти что разбойничий вид. С такими глазами, думает он, хотя глаза у них одинаковые, только производить фурор в королевском дворе, въезжая на пир верхом. Но Бранд знает, что его сестра слишком рассудительна, чтобы даже в их нынешние тринадцать лет позволить себе такую выходку. А вот лазать по скалам, если никто не видит — это всегда пожалуйста. И он вздыхает и карабкается следом. На самой вершине ветер еще сильнее, сестра хватает его за руку и улыбается уже в полную силу, он отвечает ей абсолютно зеркальной улыбкой, они стоят, зубоскаля в сторону моря. Его волны бьются о каменный монолит подножья скалы, на которой они стоят, и Бранд физически чувствует эту незыблемость и постоянство горной породы. Белые скалы, белый песок чуть дальше, белоснежные тонкие облака в таком синем небе, что смотреть больно, особенно когда только-только выходишь из тени, и вся эта синь вдруг обрушивается на твою голову, как боевой молот. Не то, чтобы Бранду когда-нибудь прилетало боевым молотом, но он уверен, что ощущается это именно так, с маленьким изменением: обычно, встреча с молотом заканчивается смертью, а встреча с ярким небом их родины — только белыми мушками перед глазами. Весенний ветер не особо ласков, в нем еще чувствуется дыхание отступившей зимы, следы которой — кучи ноздреватого снега — еще можно найти в самых теневых местах замкового двора и окрестностей. Бранд любит делать из этого мягкого и липкого как картофельное пюре снега всякие фигурки. Агне любит бросаться снежками, не важно, в брата ли, в стену, ей нравится то, как снег, бывший почти твердым в её разгорячённых руках, остаётся белой кляксой на том месте, куда попал её снежок. Бранд ёжится, и Агне, заметив это, одной рукой стискивает его в объятиях, а другой описывает полукруг от одного края залива до другого. — Ты представь, когда-нибудь это будет принадлежать нам. — Это и так принадлежит нам, — Бранд даже не пытается выпутаться из медвежьих сестринских объятий. Они одного роста, но Агне физически сильнее, потому что большую часть свободного времени проводит то на лошади, то занимаясь с мечом во дворе. Бранд обладает достаточными физическими навыками, чтобы в будущем считаться неплохим мечником, но этого ему достаточно, как и ежедневных обязательных тренировок. Он не любит бессмысленной траты энергии, а Агне уже не пытается навязать ему спарринг или лишние пару (десятков) миль конной прогулки. — Ну нет, — сестра треплет ему волосы, он проделывает то же самое в ответ, они оба хихикают, — это всё отцовское. Он нам дает это понять ежедневно. Не далее, как вчера, он напомнил мне, что вообще-то персиковый сад — частная собственность, а я — ротозейка и сломала там пару веток, так что не говори мне о том, что это наше. Она как будто темнеет лицом, а может быть это просто туча, набежавшая на солнце, отбросила тень, и то, и то может быть правдой. Бранд морщится. Агне отличная сестра, но она уж слишком близко к сердцу принимает отцовские выпады в их сторону. Лорд Ульрик хороший человек, но отец из него так себе, хотя Бранд не может судить об этом с полной уверенностью, у него недостает опыта общения с другими отцами. — Ладно, — он машет рукой, чтобы сестра не встала на её любимую тропку и не начала рассказывать про то, как отец несправедлив лично к ней. Бранд подходит ближе к самому краю скалы и смотрит вниз. — Как ты думаешь, если отсюда прыгнуть, скоро ли найдут твое тело? — Я думаю, что если отсюда прыгнуть кому-то из нас, то отцу будет легче выбрать наследника. — Потому что только тупица может сигануть со скалы в омут? — Потому что этот тупица просто-напросто утонет, — Агне осторожно заглядывает вниз. Море катит свои валы, они натыкаются на острые скалы-обломки у подножья той, на которой они стоят, и разбиваются с шумом и грохотом тысячи наковален. — Я бы не прыгнула. — Боишься? — Бранд не хочет подначивать сестру, но это выходит как-то само собой. Но в ответ она только кивает и хмурится, отодвигаясь от самого края. Бранд остаётся стоять и чувствует, как пустота тянет его к себе. Он мотает головой, чтобы отмахнуться от этого тяжелого, как августовская жара, наваждения, и переводит взгляд в небо, щурится, рассматривает чаек, таких же белых, как гребни волн. Небо отражается в воде, вода — в небе, они с Агне отражаются друг в друге, такие же разные, как море и небесная высь. На Севере, говорят, небо низкое, как потолок, а звезды похожи на белёсые гвозди, вбитые в этот самый потолок рукой неведомого плотника, но у них, на Западе, оно больше напоминает свод высокого шелкового шатра, а звезды горят ночами как сотни и тысячи дальних и прекрасных свечей. — Я не боюсь, — вдруг глухо произносит Агне, и в её голосе слышно, как поразила её мысль о том, что можно сделать два шага и вдруг умереть. Бранда тоже пугает это «вдруг». Вдруг бывает дождь, вдруг бывают гости, но смерть, смерть не должна быть такой близкой и стремительной. Сестра подходит к самой кромке скалы, белый камень почти крошится под ногами, потом отходит шагов на десять назад и, разбежавшись, прямо в одежде прыгает вниз, сердце Бранда ухает следом за ней, он с секунду смотрит на место, куда нырнула сестра, а потом как может быстро ссыпается вниз по скале, не замечая, как царапает руки и раздирает одежду об острые камни. Он не кричит и не зовет на помощь, а только мимолетно думает о том, что сам утопится в этом же чертовом море, если оно не отдаст ему сестру. Агне находится на песке, она лежит на месте, где море встречается с пляжем, ошарашенная, дышит тяжело, как раненная, но крови не видно. Бранд падает на колени в мокрый песок и аккуратно приобнимает её, боясь, что у неё что-то сломано. — Я же верю, что ты не боишься! — теперь он кричит, пытаясь за криком спрятать набегающее, как прибой, желание разрыдаться. Агне кашляет и смотрит на него, но мимо, взгляд у неё ошарашенный, мокрые и грязные волосы обрамляют лицо, бледное и испачканное в песке. — Я знаю, — говорит она, часто моргая. И замолкает, отвернув голову в ту сторону, куда нырнула, будто потеряла там что-то, пока он держит её в объятьях, и не пытается вывернуться, даже когда он, поняв, что она не ранена, сжимает крепче. Больше они никогда не поднимают эту тему, Агне думает, что брат и сам всё поймет, а он просто не хочет знать, в глубине души боясь, что она может повторить что-то такое, но только теперь море её не отпустит. И они, вечно ссорящиеся и мирящиеся, в бытности уже взрослыми, когда она уходит в столицу, а он остаётся с умирающим отцом, а потом становится лордом, ни разу не говорят о её прыжке и о том, кому и что она пыталась доказать.