Рокировка по длинному пути

      Как бы то ни было, но утро неизбежно наступило. Я проснулся рано, несмотря на то, что лег поздно. Мысли не давали мне покоя — а правильно ли я поступил, затевая все это? Да и за Гарри переживал. Хотя чего уж теперь трепыхаться — дело сделано.       До завтрака успел отнести обещанную шкуру шаману и поговорить с Чарли. Он посоветовал мне после продажи яда заказать порт-ключи для всех нас на случай отступления. Вот чем он мне нравился, так это человечностью. Он настаивал, что война дело взрослых, и толкать в нее подростков-недоучек неприемлемо, и неважно, по какой высокой причине. Он даже обмолвился, что Гермионе и Гарри было бы лучше покинуть Британию после пятого курса. Наши за такие мысли заклеймили бы его трусом. Но по мне, так Чарли был одним из самых адекватно мыслящих магов, что я знал. И я рад, что у меня есть на кого положиться.       Гарри проснулся за полчаса до завтрака, но на него не пришел. Он сразу по пробуждении снова убежал к шаману. Тот дал ему какие-то зелья, чтобы облегчить последствия поглощения, ну и, наверное, двинул умную речь в своем стиле. Но пацан все равно выглядел подавленным.       — Гарри, ты как? — поинтересовался я после ужина, на котором он вяло поковырял в тарелке и ушел к озеру, а мне пришлось успокаивать взволнованную Гермиону, а потом бежать за ним. Шаман предупредил, что его лучше не оставлять одного, а я чувствовал ответственность за парня.       — Плохо, Рон, — не стал врать он, пряча взгляд и неосознанно выдирая траву под руками. — Никак отойти не могу от вчерашнего.       — Если хочешь, расскажи, я выслушаю, — предложил ему. — Что тебя гнетет? Все же прошло хорошо.       — Я боюсь, что ты не захочешь со мной общаться, если узнаешь, какой я на самом деле, — признался Гарри и поднял на меня больной взгляд. — Я чудовище… Я такое видел…       — Прямо-таки и чудовище? — усмехнулся я. — Значит, ты плохо знаком с близнецами.       — Я серьезно, Рон, — огрызнулся он с обидой.       — Ну, а если серьезно, то ничего нового мне не расскажешь. Все на свете, и плохое и хорошее, уже давно до тебя совершали по сотне раз. Так что ты никакой не особенный. Давай, колись, что тебя там так напугало: кошку мучил или бабушку отказался через улицу перевести?       — Я детство свое видел, то, что забыл, — прошептал он. — Сначала, словно Зеркало желания, и я на себя смотрел. А потом в нем вместо меня мальчик появился. Он сказал, что мы похожи, и показал мне Дурслей и меня, только маленького. И я вспомнил, как обижался, что они Дадли любят, а меня нет. Я тогда не знал, что им не родной, и очень ревновал к брату. И хотел, чтобы Дадли умер или исчез вовсе, и они любили только меня. А на Дадли шкаф в детской упал. Ему повезло, что он между полок попал и только синяки заработал.       — Может, это не ты? — ответил я.       — Как же, не я? Я! — зло возмутился он, вскочил и нервно забегал. Но потом опять плюхнулся рядом. От его подавленного настроения и следа не осталось. Наоборот, он стал необычайно возбужден и все говорил, словно его прорвало:       — Тогда и не знал, что это все я — думал, это фея справедливости. Нам в младшей школе о ней рассказывали — типа, она наказывает плохих людей, творящих несправедливость — надо только ей пожаловаться и попросить. Ты не представляешь, как я Дурслей ненавидел. Как хотел, чтобы им было больно. А этот пацан, пока я смотрел, мне все время шептал: «Они заслужили. Их прибить мало. Ты им не нужен, ты никому не нужен». И я просил фею, а у Дурслей все ломалось и рвалось. Тетка думала, что я только вещи в воздух поднимаю, волосы перекрашиваю. Стакан в руке взрывается, — они называли это фокусами. Но она и не подозревала, что это я им все остальные неприятности устраиваю: когда провода замыкало, когда Дадли с нового велика упал, когда дядя Вернон ногу сломал, на ровном месте споткнувшись. Но она видела, как я этому радуюсь, вот и отселила меня с глаз долой в чулан и делала вид, что меня нет. А еще я у Дадли новые игрушки крал, зарывал их в саду или топил в пруду. И ломал, ну, то есть они сами у него в руках ломались, потому, что я завидовал, что ему их дарят, а мне нет. Еще я желал всем, чтобы они лопнули с жиру, когда бекон им жарил. А потом, когда узнал, что я им не родной, то даже обрадовался, что дело не во мне, и тогда просто стало на них плевать, и моя ненависть прошла.       — И это все? — спросил я.       — Ну, потом мальчик сказал, что вдвоем с ним я отомщу этим жалким магглам. Надо только к нему присоединиться, и никто меня больше не обидит, а все будут бояться. И тогда я никогда больше не буду один, поэтому мы и нужны друг другу.       — Фига себе, а потом?       — Потом в зеркале появились люди… много людей — мои предки, и мальчик исчез. Но в зеркале появился папа. Я видел, как Волдеморт его убил, а потом маму. Она кричала: «Только не Гарри… Убей меня, вместо него» и закрывала меня спиной. Он захохотал и убил ее зеленым лучом. А голос все шептал мне: «Они были отважны, но глупы, и если ты не подчинишься, тебя ждет то же самое».        — И все повторялось снова и снова, и мама кричала и кричала… Умирала снова и снова… Он говорил, что им не нужно было умирать, что он пришел только за мной, что в их смерти моя вина… Он убивал и других людей — незнакомых… много людей и не только, и все кричали, и было много крови. А потом… потом появились все вы, по очереди. Мертвые, в крови — он вас всех убил, и шептал: «Это твоя вина, потому что ты не согласился. И я теперь убью всех до одного, тех, кто тебе дорог». И я ненавидел его и хотел убить…       — Хватит, Гарри, — прервал я его, взяв за плечо, — это были просто видения.       Гарри поднял на меня заплаканные глаза, хотя сам вряд ли понимал, где находится.       — А он очень умен, этот лорд, — грустно ухмыльнулся я.       — О чем ты? — спросил Гарри и отвернулся, вытирая глаза и протирая очки.       — Ну, шаман сказал, что в крестраже нет ничего доброго, и соединиться с тобой он может только посредством злых эмоций. Вот он сначала пытался вызвать в тебе ненависть к Дурслям. Когда у него не вышло, пытался запугать, а потом ненавидеть себя, а потом и его. Но ты же справился, и это здорово.       — Я такое же чудовище, как и он, — обреченно возразил Гарри и прикрыл лицо ладонями.       — Вот еще, — уверенно возразил я. — Ты просто человек, Гарри, как и все мы. Думаешь, хорошие люди только те, кто не испытывает злых чувств? Это не так. Просто они не дают им воли. Половине населения иногда хочется прибить ближнего, и не всегда по серьезной причине, но только один процент на это решается. К счастью, они все сидят по тюрьмам. Остальные предпочитают бороться со своими демонами и побеждать их.       — Думаешь? — поднял голову Гарри.       — А то, — улыбнулся я. — Когда мне было семь, близнецы меня чуть не убили своим новым изобретением. Не представляешь, как я мечтал их прикончить. Даже однажды нехило их избил. А теперь думаю, что они классные парни на самом деле. А иногда я презираю своих родителей за бедность. В том смысле, что заколебался донашивать обноски за всеми. Какого черта они экономят именно на мне? Но все же я рад, что мама дала мне жизнь. Жить — это чертовски здорово, Гарри, и стоит того. Так что не ты один порою испытываешь злые чувства, главное, чтобы ты понимал, что они злые, и боролся с ними.       — Но ведь Волдеморт сказал, что мы с ним похожи. И я не могу не видеть этого, — возразил упрямый пацан, но хоть успокоился немного.       — Похожи? — протянул я, — это чем же? Ты был желанным ребенком для своих родителей, а он с рождения в приюте рос. А если ты про то, что тетка тебя не любила, так она и не обязана была, ладно, хоть крышу над головой дала, и за это спасибо. Ты, к слову, тоже имел право на нее злиться. Так что между тобой и лордом ничего общего. Разве только язык змей… но он тебе от него достался — не поперся бы к вам, и ничего бы не было.       — Значит, я теперь не наследник Слизерина? — неожиданно спросил Гарри.       — Не знаю. Ты точно с ним в родстве через Певереллов, но чтобы наследник… Это вряд ли. Да и, честно сказать, лорд тоже наследником не был. Он полукровка, а Слизерин только чистокровных потомков за наследников признал бы. Так, с василиском поговорить… Да и оно тебе надо, все эти регалии?       — Нет, — помотал головой Гарри, — просто интересно, а Зара будет теперь меня слушать?       — А куда она денется, — устало вздохнул я, — ты один говорящий на островах остался. Пойдем, пожрем чего, а то я от расстройства ничего толком не проглотил.       — Пойдем, — оживился Гарри. Даже интересно, как у него настроение скачет.       — Рон, — остановил он меня, схватив за локоть, — спасибо.       — Да ладно, — смутился я. — Только ты больше не скрывай ничего, Гарри, а то опять надумаешь чего.       Остаток каникул мы провели весело. Правда, настроение у Гарри первые два дня часто менялось. Он то убегал рыдать, то злился, то сидел и смотрел в одну точку. Но я подключил Гермиону — она не давала ему хандрить.       Шаман сказал, что в течение месяца-двух все пройдет. Провожать он нас вышел в новых сапогах.       Мы вернулись за день до отъезда. Вечером Чарли принес мне кошель с деньгами, и я обалдел. Унция яда стоила тысячу галлеонов — за флакон пять тысяч.       — Чарли, а сколько стоит нанять специалиста, чтобы обезвредить кольцо? — спросил я.       — Золотых пятьсот, — ответил он, — только ничего не выйдет, Рон. Все прибывшие в Британию проходят регистрацию. Я, когда парней к тебе посылал за яйцом дракона, то через контрабандистов в Лютном договаривался. Но тут дело такое, что про крестражи никто знать не должен. Попробуй сначала со Снейпом договориться, а не выйдет — так посмотрим.       — Чарли, а ведь ты мне так и не рассказал про предателей крови. Вот Поттер почему не предатель, если его отец на магглорожденной женился? Или Блэк — он и вовсе из дома ушел. Или его кузина, что за магглокровку замуж вышла, и ничего. Да и Дамблдор с Лордом тоже полукровки, и мать у Снейпа замуж за маггла вышла, а фамилию Принц я в «Древнейших родах Британии» видел.       — Стоп, стоп, — перебил меня брат. — Не так быстро, Рон. Во-первых, женщины роду не наследуют никогда. Если девушка вышла замуж, то она, считай, ушла в другой род. Какие предатели? Таких, которые вышли замуж за неподходящего парня, просто изгоняли из рода, чтобы их дети в будущем роду не наследовали, и все дела. Была дочь — нет дочери. Блэка никто из семьи не выгонял — Вальбурга не такая дура, чтобы отказываться от собственной крови, когда все в этом роду только ее и ценят. Скорее всего, он не захотел наследовать род и передал первородство брату, и его отпустили на все четыре стороны, выделив денег — позволили перебеситься. Вот если бы он женился на магглорожденной, тогда да. А так он ничего не нарушил и кровь не испортил. Про лорда ничего не знаю, но если родня отца его не признала, то он бастард и роду не наследует. Кого ты там еще упоминал? Поттера и Дамблдора?       — Ну да, — кивнул я, — они ведь тоже не предатели.       — О Дамблдоре не знаю — их род не такой древний, в список не вошел, и ограничения на брак с магглорожденной могло и не быть. А вот с Поттером не так просто. Его род был очень многочисленным, и еще с двенадцатого века разделился на две ветки, которые друг другу не наследуют. Наследник по основной линии был Генри, но его убили в первую магическую вместе с родителями. Его родители — Карлус и Дорея, были помешаны на чистокровности и хранили кровь почище Блэков. Дорея, кстати, в девичестве Блэк. А наш Гарри — внук Флимонта и Юфимии, наследников по другой линии. Поэтому они и жили не в родовом доме, а в Годриковой лощине, и богатство умножали сами, своими трудами.       Прадед Гарри Поттера, в честь которого и назвали нашего Гарри, — прямой потомок Хардвина и Иоланты Поттеров. Он вызвал возмущение общественности, когда публично осудил тогдашнего министра магии, который запрещал магам помогать магглам в Первой Мировой Войне. Его рьяная защита была воспринята обществом как маггловская пропаганда, и его исключили из списка «Священных двадцати восьми» за недостойное чистокровного мага поведение. Так что основную линию рода Поттеры не наследуют, а как они в своем собственном роду распоряжаются, это только их дело. Не все чистокровные за кровь цепляются, как Блэки. Или ты думал, что в Британии только двадцать восемь чистокровных семей? — усмехнулся он, — просто эти двадцать восемь ни разу не смешивали кровь с магглами, и это доказано. Вот и все.       — А мы почему тогда пострадали? — осмелился спросить я.       — Пруэтты — родня с материнской стороны, в первую магическую была полностью истреблена. Остались только мать и тетка. Чистокровные радикалы не смогли простить, что наш дед разрешил брак дочери с предателем крови и не отрезал ее от рода — они посчитали это разбазариванием чистой крови, да и что дядя Игнатиус, что дед, отказались присоединиться к лорду. Они оба были убиты вместе с семьями, предположительно, к их смерти причастны Буллстроуды и Флинты, наши ближайшие родственники. Но в то время такое было частым явлением, и многие чистокровные рода прервались полностью. Родители тогда еще учились в Хогвартсе, и им пришлось просить помощи у Ордена Феникса. Я еще застал время, когда мы жили в Годриковой лощине в коттедже Дамблдора, где нас скрывали, а потом, когда дяди отомстили убийцам, мы переехали в «Нору». Но братья Молли тоже потом погибли в схватке с пожирателями.       — А Уизли? — спросил я.       — А эту историю от отца узнаешь, — открестился он, и я видел, что разговор ему неприятен. — Там все еще хуже.       — Куда уж хуже? — усмехнулся я и решил все же его дожать. Но тут вернулись Гарри и Гермиона, которые решили пробежаться напоследок по сувенирным магазинам, и пришлось оставить тему.       На следующий день сразу после завтрака мы вернулись в Британию. Было ужасно неохота уезжать, и мы все совершенно искренне благодарили Чарли.       — Это были чудесные каникулы, — восторженно повторяла Гермиона, когда мы высадили ее у дома и сдали на руки родителям, — я даже не ожидала. Я столько всего узнала. Спасибо, Рон! А твой брат такой классный!       — Я бы и на следующий год туда съездил, — добавил Гарри. — И Чарли мне очень понравился. А драконы — я даже захотел тоже в заповеднике работать.       — Занимай очередь, будешь вторым, после меня, — фыркнул я. — Пока, Гермиона, спишемся…       — Пока, Гермиона, — улыбнулся Гарри, — было классно отдохнуть всем вместе.       — Пока, мальчики… Мистер Уизли, спасибо за гостеприимство, — и Артур кивнул ей из открытого окна машины. А потом мы отвезли Гарри на Тисовую. Дамблдор еще в школе предупредил его, что после поездки тому стоит вернуться к родне.       Гарри был откровенно огорчен и до последнего надеялся, что ему разрешат остаться, а я за него жутко волновался, учитывая все им пережитое. На душе было откровенно погано — словно выкинул котенка под дождь из теплого дома. Но против родителей и директора не попрешь, пусть я и обещал себе что-нибудь придумать, чтобы Гарри там от тоски не загнулся.       Правда, он мне тем же вечером написал. Обрадовал, что дядя разрешил оставить сундук в его комнате под обещание не фокусничать. И теперь он сможет читать магические книги.       А через три дня, когда мы все обедали, сова принесла Молли письмо с уведомлением о выигрыше, и в доме наступил сущий бедлам.       Сначала все принялись предлагать свои варианты применения таких деньжищ — целых семьсот галлеонов. Но когда все уже охрипли, то Артур предложил съездить всей семьей в Египет — отдохнуть, и заодно проведать Билла.       Как ни странно, но все согласились, один я, неожиданно для себя самого, разозлился и ушел в сад, пока не вспылил. Там меня и нашел отец.       — В чем дело, Рон? — спокойно спросил отец, усаживаясь рядом на старую скамью. — Ты не согласен с нашим общим решением?       — Знаешь, пап, мне иногда кажется, что я не такой, как вы, — начал я. — Не понимаю, как можно потратить такие большие деньги на развлечения, когда мы еще пару лет назад Перси на палочку собирали. Я вижу это… эти облезлые скамейки, штопаные вещи. Я не могу не сравнивать себя с другими, когда я в школе. Меня задолбало, что меня считают предателем крови из нищей семьи, где полно детей. Меня задолбало колотить этого заносчивого Малфоиша за то, что он каждый раз тычет мне в лицо тем, о чем я и без него прекрасно знаю. Я вас всех очень люблю, пап, но очень ненавижу нашу бедность. Какого черта? Куда в нашей семье деваются деньги? Братья уже давно съехали, а я все еще донашиваю за Перси, — добавил и поднял на отца возмущенный взгляд.       Отец слушал внимательно, не перебивая и не выказывая недовольства. Но когда я закончил, он поднялся с места и протянул мне руку.       — Ты ведь не знаком с парной аппарацией? — спросил он, — держись, Рон, и не бойся, хотя ощущения будут неприятные.        Он притянул меня к себе, и нас затянуло в портал.