О чём шепчут волны

      Снег всё падал и падал. Кружась, словно в танце, он окутывал землю белым покрывалом. Кругом было тихо, настолько тихо, что, казалось, можно было услышать, как шуршат эти падающие снежинки.       Тишину нарушало лишь ритмичное поскрипывание сапог Мамы Нерпы и Лотара. Вот уже второй день они шагали по заледенелой пустоши, но женщина не только не остановилась на привал, но и не сбавила шаг. Останавливались они только один раз, на ночлег. Лотар смотрел на её широкую спину впереди, на покачивающиеся черные с проседью косы, и порой ему не верилось, что перед ним старуха, которой перевалило за сотню.       Чем дальше они шли, тем холоднее становилось. Ледяной ветер, казалось, добирался до костей и замораживал кровь. Ресницы заиндевели, ноги едва слушались, руки, сжимающие сумки и поводья, давно потеряли чувствительность, а в носу от холодного воздуха щипало.       — Ба, ты точно не хочешь поехать верхом? — спросил Лотар.       Губы его едва шевелились. Он попытался растереть онемевшие щёки.       — Дорога любит шагающих, — откликнулась Мама Нерпа.       «Ну что за чушь?!» — взвыл про себя Лотар. Он до сих пор не понимал, что заставило его идти к нэутам, а потом сопровождать их шаманку. А ведь мог бы вернуться в деревню. Сейчас он бы сидел дома, ел вяленую рыбу и запивал её мёдом. Сидел бы возле камина, смотрел на снегопад за окном и гладил кошку. Но словно Старец-Мороз завёл его в самое сердце севера, к границе Тундры Мертвецов, где начинаются владения эльфов, где полумёртвые люди, гномы и прочие народы лежат на снегу, раздетые, связанные, исписанные рунами, и ждут своей кончины. Или кое-чего похуже — вечной службы у эльфов в качестве раба-зомби.       — Куда мы идём? — спросил он, едва шевеля губами. — Там, впереди, лишь Тундра Мертвецов. Мы же не заблудились, нет?       — Мы идём на север, — сказала Мама Нерпа.       И всё. Так она отвечала каждый раз. «Взбрендила старуха», — сварливо подумал Лотар.       Ветер с севера принёс запах мертвечины. Лотар посмотрел вперёд, в простёршуюся перед ними ледяную пустыню, и с ужасом увидел первых мертвецов.       — Поворачивай, мать! — вскричал он. — Там Тундра Мертвецов! А там уж и до эльфов недалеко.       — Туда нам дорога, — твёрдо сказала Мама Нерпа, указав на Тундру.       — Взбрендила, мать? Хочешь в кивиак* превратиться?!       — Не бойся, чужак.       Мама Нерпа повернулась к Лотару и заглянула ему в глаза. Сама она была спокойной, словно знала, что делала. Лотар тяжело вздохнул. Он понадеялся, что не наткнутся на эльфийские патрули.       Они шли через Тундру Мертвецов, то и дело натыкаясь то на окоченевшие, посиневшие трупы, то на агонизирующих несчастных. Нагие, обездвиженные, они лежали, чуть припорошённые снегом, и на их высохшей коже были начерчены странные руны, которые неярко светились в сумерках.       — Убей… меня, — вдруг услышал Лотар.       Он посмотрел вниз. В сугробе лежал рыжебородый гном. Его глаза закатились, губы побледнели в тон коже, и только кончики пальцев едва заметно подёргивались.       — Подходит третий день… Убей меня, белый человек. Я не хочу им служить. Я не хочу мучаться. Убей меня, пока холод не сковал моё сердце…       Гном говорил хрипло, едва слышно. Его голос с гортанным акцентом терялся в завывании ветра. Слеза скатилась из глаза мужчины и тут же замёрзла. Мама Нерпа подошла к гному и положила ему руку на лоб.       — Как тебя зовут, мужчина из маленького народа?       — Фнорр… Фнорр из Клана Камнетёсов. Прошу…       — Сейчас ты будешь свободен, Фнорр Камнетёс.       И всё. Ни мистического свечения, ни длинных заклинаний, ни рун, начерченных в воздухе. Гном закрыл глаза, и вздохнул, устало и в то же время с облегчением. Этот вздох был похож на порыв ветра, и Лотару показалось, что из его рта вырвался песчаный ветер и унёсся прочь.       — Проклятые зимние эльфы… Бесчестные скоты, — пробормотал Лотар, сжимая кулаки.       Он слышал от приезжих из соседних деревень о зверствах этого народа. Как они нападали на поселения всех, кто не являлся зимним эльфом, и уводили их в свои земли. Как они насылали бураны и трескучий мороз по ночам. Как они порабощали тех, кого называли «низшими народами», и, если повезёт, заставляли выполнять за них всю грязную работу. Или делать вещи похуже… Вещи, о которых не упоминали и думали с содроганием.       — Мы что, идём к ним? К этим лопоухим? — допытывался Лотар.       — Терпение, чужак.       Они уходили дальше в тундру. Становилось всё темнее и темнее, чёрные тучи окончательно заслонили небо, а снегопад только усиливался. Снег был противным и колючим, но он засыпал окоченевшие трупы, скрывал их от глаз путников, к огромному облегчению Лотара.       Внезапно тундра закончилась. Впереди была обрывистая скала и океан. Чёрный, холодный океан, с плавающими льдинами, на которых приютились тюлени. На краю скалы стоял человек. Нет…       Лотар подошёл поближе и увидел, что это был совсем не человек. Это был зимний эльф, с белыми, с голубоватым отливом волосами, синей, словно ночное небо, кожей и россыпью белых веснушек на ней. На плечах эльфа был накинут плащ из белого меха, а на голове покоилась тиара, сверкающая, словно лёд на солнце. По этой прекрасной тиаре Лотар узнал, кем был этот эльф, и внутри него похолодело.       — Это же Бич Народов! — прошептал он.       Король зимних эльфов Канориесин. Эльфы называли его Повелителем Севера. Для остальных же он — Бич Народов, и это имя произносили с ненавистью на устах и страхом в сердце. Он вел многочисленные армии эльфов, восседая на белоснежном пегасе, с неизменной сверкающей тиарой. Он знал обо всём этом по рассказов гномов, чудом выживших при набеге на их поселение, которых, как потомственных ювелиров, восхищало это изделие и они запомнили каждую его деталь, несмотря на испытанный ужас.       Низшие расы называли его народ зимними эльфами. Сами же себя они называли посланниками зимы. Это они — истинные владыки севера. Посланники зимы правили севером до того, как сюда пришли эти круглоухие, до того, как гномы вылезли из своих вонючим пещер.       Вот уже тысячу лет Канориесин вселял ужас в сердца низших рас, и те, несмотря на то, что проклинали его имя, признавали его господство в этих землях. Тысячу лет он обращал примитивных существ в его безмолвных рабов, принимал ванны из их крови и выпивал их жизненные силы. Бессмертные зомби шли войной на своих бывших соплеменников, друзей и семьи, тем самым забавляя своего хозяина.       Но сейчас его рабы, те, чей смысл жизни — служить высшему народу, владыкам севера и их предводителю, не слушали его. Им были безразличны телепатические команды надзирателей, их психические атаки, удары кнутом и руны боли.       Загипнотизированные неведомой силой, вереницей они шли к воде, безмолвные и равнодушные. Они не чувствовали ни холодного ветра, ни ледяного прикосновения воды, ни кровоточащих ран от ударов. Гномы, люди, даже гоблины, они шли по колено в воде, по пояс, по горло, и один за другим исчезая во тьме океана. Словно лемминги, бросающиеся со скал.       Их разум окружил непроницаемый барьер. Что-то влекло их туда, во тьму, навстречу своей погибели. Но что?       Ундины? С ними Канориесина связывал древний договор. Он им отдавал часть своих рабов. Они его учили гипнозу. Они бы не посмели…       Предводитель эльфов закрыл глаза и мысленно обратился к главе прибрежных ундин, Тамаис.       — Во имя мороза, что здесь творится, ундина? Уж не решила ли ты, что можешь так просто нарушить договор?!       — Не мы зовём тех мертвецов, юноша с земли, — раздался мелодичный голос. — Однако договор наш разорвать теперь стремимся мы.       Морской народ жил музыкой и песнями, и потому всегда говорил нараспев.       — Тогда потрудись объяснить. Я не терплю вероломства, ундина.       — Он далеко, он ныне спит, дремлет меж явью и навью, но однажды проснётся и поведёт, и тогда своё мы вернём. Глупый мальчишка, ты в своей власти уверен, власти вечной народа своего, но для нас вы что стаи рыбёшек. Сегодня вы есть — а завтра не будет.       Канориесин чувствовал поступающее раздражение. Он ненавидел океан и, если бы мог, сковал его льдом до самого дна.       — Лишь океан бесконечен и вечен, он мира колыбелью был, до того, как народы земли сделали свои первые шаги. Тогда лишь островами была ваша земля, и не было жизни в ней, лишь пепел, песок и красное небо.       — Да, — согласился эльф, — когда-то так было. Но империи распадаются, великие города обращаются в пыль, а от народов остаётся лишь память. Ваше время прошло. Когда-нибудь пройдёт и наше.       — Уже прошло ваше время, юноша с ледяных берегов. Волною накроет ваши города, по улицам будут стаи рыб проплывать, а в ваших домах жить будем мы. И цветы ваши станут кораллами, скатами птицы и крабами звери.       С этими словами Тамаис прервала связь. Канориесин, тяжело вздохнув, закрыл глаза. Впервые ситуация выходила из-под его контроля.       — Король без свиты, — услышал он сзади.       Не нужно было оборачиваться, чтобы понять, чей это голос. Женщина, шаманка из Нэутов, одного из немногих народов, который он уважал. Их шаманки были мудры, очень мудры для людей. Особенно она. Мама Нерпа, которую он когда-то знал как Малышка Нерпа. Много лет они сражалась против них, каким-то чудом отбивала атаки его армии, руководя жалкой кучкой таких же шаманок. Она не боялась его, ей не внушал ужас его голос, подобный грому, его сияющая тиара и замораживающее прикосновение пальцев. Не склонилась она и тогда, когда её, связанную и раздетую, поволокли в Тундру Мертвецов и оставили на три дня на морозе. Она знала, что на морозе без еды и воды, раздетой и обездвиженной, у неё было мало шансов. Даже если она и выживет, то руны сделают своё дело, и она станет одной из его бессмертных зомби-слуг. Но она не испугалась, и перед тем, как её оставили там, лишь сказала, что если на третий день она выживет и не станет его рабой, то он оставит в покое её народ. Канариесин согласился — он лишь усмехался её безрассудной храбрости, этому огню, горящему в чёрных глазах, этой неведомой силе, кипящей в этом коренастом детском тельце. Что ему было терять? Нельзя выжить в Великом Бдении, не став зомби.       Но Малышка Нерпа выжила. Эта человеческая дева, абсолютно некрасивая ни по каким стандартам, выжила и осталась человеком со свободной волей. Единственная из всех.       И сейчас эта малышка стояла перед ним, и в её черных косах виднелась проседь, круглое румяное личико покрылось морщинами, а приземистое тело сгорбилось. Как короток человеческий век! Но для эльфа, который видит не форму, а содержание, внешность была не важна. Он повернулся и увидел, что сейчас перед ним всё та же Малышка Нерпа с огнём в глазах и дерзкой улыбкой.       — Короли у вас, людей, — сказал Канариесин. — Я — отец народа, и мне не нужны ни придворные, ни паланкины. Я доказываю свою власть силой, — он улыбнулся. — Ты вернулась, мой старый враг. Зачем?       — Я иду в земли, где всегда зима.       Она говорила с типичным нэутским акцентом, искажая слова и странно составляя предложения. Их язык вообще не отличается разнообразием, поэтому порой нэутов сложно понять.       — На Крайний Север? Храбрости тебе не занимать, человек, — покачал головой эльф. — Что же ведёт тебя туда?       — Я делаю то, что должно, — просто ответила Мама Нерпа. — Что-то пробуждается. Оно не должно пробудиться.       — И поэтому ты ищешь героя, — усмехнулся Канариесин. Только сейчас он заметил человеческого юношу, стоящего позади женщины и смотрящего на него со смесью страха и отвращения. — Уж не он ли это?       — Я не ищу героя, — ответила Мама Нерпа. — Потому что искать некого. Ты это знаешь, эльф.       Повелитель Севера кивнул. Да, он это знал. *Кивиак — блюдо северных народов, труп животного, которого оставляют на несколько месяцев в снегу.