О чём шепчут волны

      Дождь лил, не прекращаясь, уже который день. Причем не просто дождь, Ливень, плотная завеса из воды. И всё бы ничего, только это было сердце пустыни.       Хатур с досадой смотрела на небо, затянутое серыми тучами. Воды стекала по её лицу, по её красным волосам, по одежде, прилипшей к телу. Нагревшейся от солнца коже эта прохлада была приятна, но всё же женщина чувствовала крайне паршиво. Ливень. Целый день. В Выжженным Землях. Где за год с неба может не упасть ни капли воды. Где километры зыбучих песков и бесплодной, сухой почвы. Где-то тут, то там можно наткнуться на очередной труп существа, разумного и не очень, умершего от жажды.       Сначала это никого особо не насторожило. Народ смеялся, подставив лица под прохладные потоки воды. Дети танцевали, брызгая друг в друга водой из луж. В какой-то мере их можно понять. Такая благодать после длительной засухи. После многодневного зноя приятно подставить разгорячённое тело под холодный душ, а высохшие глотки промочить водой. Но когда дождь не закончился через неделю…       — Вода обманчива, госпожа, — услышала Хатур сзади.       Это была Сю-Тай, служанка из лисьего народа, по какой-то причине покинувшая свои земли и прислуживающая пустынным эльфам. О ней ходили разной степени абсурдности слухи. Правдивы они или нет, Хатур не знала, но к Сю-Тай, хоть та и была всего лишь служанкой, прислушивались, будь то хоть простолюдин-ремесленник или глава ковена.       — Она дарует жизнь, — проговорила Хатур.       — И забирает её, — ответила Сю-Тай.       Хатур не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что та недобро улыбается.       — Всякое слышится по ночам, — продолжила Сю-Тай. — Голос, не принадлежащий ни одному из земных народов, говорящий на неведомом языке.       — Ты уверена, что тебе это не приснилось? — пожала Хатур плечами.       — Не я одна это слышала, госпожа. Многие слышат. Вы бы тоже услышали… В полной тишине. Глубокой ночью, беззвёздной ночью.       Хатур наконец повернулась к Сю-Тай. Та не улыбалась.             Талаким гордился тем, что не прочитал за всю жизнь ни одной книги и не заработал ни одной монеты. Он предпочитал монеты… отбирать. Брать корабли абордажем, обчищать трюмы, заливать океан кровью торговцев, решивших заплыть на его территорию. А своей территорией он считал весь Великий Океан. В его водах он ориентировался лучше, чем в любом из городов, а о звёздах знал больше, чем звездочёт самого императора.       Всё произошло в обычный летний день. Дождь лил, не переставая, но это не спасало от полуденной жары. Прошло уже три дня, но он всё не заканчивался, грозясь залить пиратский корабль и потопить его. Но ветра не было, был даже штиль, и судно неторопливо плыло, качаясь в бирюзовых волнах. Члены команды, уже захмелевшие от награбленной выпивки и плотно набившие желудки заморскими кушаньями, горланили старые пиратские песни и смывали кровь с кинжалов и сабель. День был счастливым, трюм пополнился сокровищами с чужеземного торгового судна. Кулаки всё ещё помнили ощущение тёплой крови и треска костей, а плечи — приятной тяжести мешков с золотыми монетами и сундуков с сокровищами. Скоро эти сокровища можно пропить, как они делали всегда с добычей. Или потратить на портовых девок. Но лучше всего — пропить.       Вечерело. К шуму волн и дождя прибавилось ещё что-то. Сначала он был неотличим от остальных звуков океана. Но потом он всё нарастал. Стал шепотом, а потом голосом. Бесплотным, неживым, лишённым всякого выражения и тональности.        Талаким оставался спокоен, думая, что их спасёт воск, залитый в уши. Ведь он всегда спасал от сирен и их околдовывающих песен. Но того, кому принадлежал этот голос, такие вещи не останавливают.       — Чертовщина какая-то. Надо завязывать с этим западным пойлом, — пробормотал он.       Песни стихли. Пираты не произносили не звука. Талаким обернулся, чтобы приказать всем вернуться по каютам. Он был суеверен, как и все морские волки. И он точно знал: когда твои уши закупорены так, что ты драконьего рёва не услышишь, но шепот не стихает, это чревато не самыми приятными последствиями.       Но команда не обратила внимание на его приказ. Они стояли, свесив руки по бокам, и их чёрные, заплывшие глаза смотрели в пустоту. Капитан встряхнул за плечи каждого из них, но они не реагировали. Мужчина сплюнул за корму.       Вдруг моряки сдвинулись с места. В безмолвии, не моргая они прыгали за борт, чтобы больше не всплыть. Капитан намертво вцепился в край борта, так, что костяшки его пальцев побелели. Голос… То была песня, странная, пугающая, непохожая на песни сирен. Она проникала в самые глубины его довольно примитивного разума и очаровывала. Талаким схватился за кинжал и поочерёдно воткнул его в уши. Тёплая кровь стекала по его шее, по плечам и капала в тёмные воды. Но это не помогло. Он уже был околдовал, его волей овладел голос из глубин.       Капитан был последним, кто прыгнул за борт. Тёплые воды южного океана сомкнулись над его головой.       А корабль-призрак с чёрными парусами плыл сквозь дождь и туман, пустой и безжизненный, полный теперь уже никому не нужных сокровищ.       Рутальд хмуро смотрел на сверкающую гладь воды. Вода была везде, куда ни глянь, из-под неё торчали вершины холмов, остроконечные крыши домов и печные трубы. Это была его деревня, где он прожил всю жизнь, изо дня в день возделывая землю и продавая урожай на базаре. Теперь она скрылась под водой. В бессильной злобе старик сплюнул в воду.       — Чертовщина какая-то, — пробормотал он.       Он ушёл на базар с утра и вернулся в полдень, полный радости от вырученных денег за зерно. И что же он видит?       Он шёл по берегу, зовя своих домашних и односельчан. Кого угодно, кто может объяснить ему, что происходит. Но лишь шум дождя был ему ответом. Шум дождя и далёкого прибоя. До моря было несколько миль. Кроме того, был явно не сезон приливов. Он вообще не помнил, чтобы в этой области были наводнения.       То тут, то там, он натыкался на мёртвых чаек. Они лежали в воде и грязи, мокрые, скрюченные, со слипшимися перьями, и жутко пахли.       — Слишком много воды, — послышался сзади голос.       Старик обернулся. На камне, поросшем мохом, сидел, вытянувшись, круглобокий кот, и смотрел на него своими необыкновенными серыми глазами.       — Ты, что ли, Мурлыко? — спросил он.       — У нас нет имён, — надменно сказал кот. — Лишь примитивное сознание считает необходимостью свести многогранность личности до одного-двух слов. Глупо, ты так не думаешь?       — Забери меня фавн… Ты говорящий!       Старик ошалело смотрел на кота, всё ещё не веря ушам.       — Говорить-то мы говорим, только не всегда есть желание, — небрежно ответил кот. — Итак, человек. Ты ищешь тех, кого любишь. Напрасно. Ведь они уже на морском дне.       — Как…       — Как ты заметил, это не просто наводнение, — кот кивнул в сторону мёртвых чаек. — А те, кого ты любишь, не просто утонули. Они ушли.       — То есть как — ушли?       — Пошли по морскому дну, далеко-далеко, в самые глубины Бездонной Впадины.       Старик подумал, что ему надо завязывать с самогоном.       — Не веришь… — покачал головой кот.       Старик попытался было запротестовать, но кот лишь тяжело вздохнул и перебил его.       — Верить или нет — твоё дело, человек, — продолжил кот. — Нам-то что? Если этому миру придёт конец — мы уйдём. Пойдём нашими, кошачьими тропами в другие миры, к другим звёздами и морям.       — Как так придёт конец?! — вскричал старик. — Мне что, снится это что ли?       — Кто знает… — покачал головой кот. — Может, мы все и впрямь тебе снимся, человек.