Истории на коленке

ххх Телефон трезвонит уже второе утро подряд. Ойкава упорно не хочет верить, что это тот самый номер. Тот самый человек. Но сам же поставил на него отдельную мелодию. К трубке подойти не успевает — песня обрывается так же резко и внезапно, как и зазвучала в тишине комнаты. Сколько там сейчас в Японии? Восемь вечера? У Ойкавы за окном 8 утра — начинается день, который там, на островах, уже прожили. Тобио звонит ему в прошлое. Иронично выходит, — думает он, потягивая кофе из кружки. Особенно иронично выходит с их отношениями. “Отношениями? У тебя? С ним?” — язвит мозг, сонно шевелясь в черепной коробке. Не то чтобы Ойкава не пытался. Сначала была Киёко: прекрасная, как цвет сакуры, и холодная, как то морозное утро конца марта, когда они вновь случайно столкнулись во время праздника Ханами в Токио. Было хорошо, но они быстро поняли, что их отношения пора переводить в другую плоскость: дружить получалось куда лучше. У двух льдин лучше выходит мёрзнуть вместе, чем пытаться друг друга отогреть. Тоору благодарен ей за помощь и моральную поддержку — Киёко единственная, кому он может позвонить практически в любое время, и она не откажется выслушать. Потом был Ивайзуми. Это чувство зрело годами: они с детства вместе, иногда 24/7, и Ойкава искренне удивлён тому, как тот его выдерживал. Казалось, привыкнуть к его характеру невозможно, но Хаджиме привык. Привычку удалось перерастить во что-то большее: они пробыли вместе больше года. Все эти "больше года" Тоору ревновал и закатывал скандалы. Что-то шло не так — это чувствовалось во фразах, в жестах, в воздухе их съёмной квартиры. И он сорвался в Бразилию, приняв приглашение на международные сборы. Это расставание было самым больным. Ивайзуми попервам звонил и просил вернуться, но нет — Ойкава уже посеял и взрастил в голове мысль, что никому не стоит страдать из-за него. Любить у него получается из рук вон плохо и лечению это не подлежит. И теперь — это. Кто сдал явки и пароли — Хината, встреченный на одном из пляжных матчей или всё та же Киёко, — он не знает. Знает только, что Тобио, упрямый осёл, если что-то себе придумал, то больше не отступится. х Это началось ещё тогда, когда Тоору, будучи в средней Китагава Даичи, впервые отметил для себя старательного мальчишку, пришедшего в волейбольный клуб. Тот смотрел так внимательно, следил за каждым движением, жадно впитывал в себя всё, чему его учили, что в конце концов Ойкава разозлился, посчитав, что мальчишка метит на место лучшего связующего, куда рвался и сам Тоору. И начал его подтравливать. Потому что Тобио на самом деле был талантлив, а он, Ойкава, добился всего тяжким трудом. И это была лишь одна из причин ненавидеть Кагеяму. Не слишком крупные руки боязливо шарили по талии, пока Тоору вгрызался в мягкие, податливые, с тонкой корочкой губы. Так бы продолжалось и дальше, пока спустя несколько месяцев ему не захотелось больше. Да, Тобио уже перешагнул возраст согласия, но не было и дня, чтобы Ойкава не укорял себя за несдержанность. Хотеться больше Кагеямы под собой не перестало, и ему не оставалось ничего другого, кроме как прекратить общение. Ивайзуми долго орал на него, когда узнал. “Чем ты думал?! Он же совсем ребёнок!!” его голосом всплывало в голове ежедневно, стоило только остаться наедине с собой. Кагеяма долго не понимал, почему Ойкава-сан больше не хотел его видеть. Звонил, писал сообщения, но спустя какое-то время перестал. А спустя несколько лет Тоору увидел его снова. Чуть позже — снова стал с ним на одну площадку. И понял, что всё ещё имеет огромное влияние на Тобио. Что он всё тот же податливый, пусть и озлобленный мальчишка, и это можно использовать в своих целях. А потом мир перевернулся с ног на голову. Мальчишка в один момент перестал быть влияемым. И выиграл матч. х Звонки длятся уже больше недели. Иногда будят, иногда застают в ванной или за чашкой кофе. В одно из таких утр Ойкава не успевает отдёрнуть свою руку, тянущуюся к телефону. — Алло? На том конце провода только полузадушенный тяжёлый вдох — и тишина. Тобио явно не ожидал, что трубку всё-таки поднимут. — Ойкава-сан? Приехали. — Тобио, почему ты мне звонишь? И откуда у тебя этот номер? — Я скучал. Ответ не даёт продохнуть и заставляет машинально тянуться за водой. — Вы вернетесь в Японию? Вопрос застаёт врасплох, но Тоору держится из последних сил, собирая самообладание в кулак. — Я ещё не знаю. — Возвращайтесь. Я буду вас ждать. Когда Тобио успел научиться выражать свои чувства и желания так.. прямо? Ойкава не знает, что включить, а что выключить: материнский инстинкт или нетерпение, сосущее под ложечкой. А через несколько дней метаний и тягостных раздумий покупает билет на самолёт. х Старая симка, заботливо хранимая в бумажнике, перекочёвывает в телефон, который мгновенно начинает пестрить множеством уведомлений. Пара десятков сообщений от Ивайзуми, штук восемь от Шимидзу и одно от Кагеямы. “Возвращайтесь, пожалуйста.” Отправлено 8 месяцев назад. Как хорошо, думает Тоору, что он не увидел это сообщение раньше. Квартира в Токио не выглядит совсем уж заброшенной, только слегка нежилой — впору целовать руки Киёко, приглядывавшей за домом всё это время. Хорошо бы разобрать вещи, но сил нет совершенно: перелёты никогда не давались ему легко, поэтому когда полотенце оказывается на привычной полке в шкафу, Ойкава мысленно всё ещё благодарит Киёко, но всё же плетётся в душ, лениво скидывая одежду по пути. Дверной звонок за журчанием воды кажется просто звуковой галлюцинацией. В дверном проёме — Кагеяма. Осматривает с ног до головы чуть мутными синими глазами, здоровается коротко, держа в руках торт и бутылку вина. Разувается и проходит на кухню не спрашивая, без дежурных “извините за вторжение”. Ойкава, ретировавшись обратно в ванную, успевает натянуть только домашние штаны да вдохнуть поглубже. На кухонной поверхности — два налитых бокала с вином и торт, от которого Тобио отрезает два небольших куска и шарит взглядом в поисках тарелок, на автомате облизывая нож. Тоору сглатывает вязкую слюну, молча достает ему тарелки, забирает бокалы и уходит на диван от греха подальше. Тарелки, теперь уже с тортом, перемещаются сюда же — на журнальный столик. Вино плещется, играет, когда стекло звонко соприкасается со стеклом; совсем так же, как плещется всё внутри у Ойкавы — то ли от остроты ощущений, то ли от спиртного. Тобио без стеснения залазит к нему на колени, смотрит в глаза долго, пристально. Забирается пальцами в мокрые волосы и целует — жадно, мучительно, словно дорвался наконец. А отстраняясь, выдыхает тяжело и стаскивает с себя футболку. х Когда спустя месяц-полтора Тоору просыпается в их теперь уже совместно нажитой двуспальной кровати посреди ночи и не находит рядом Тобио, его охватывает панический страх. Мозг предательски быстро прокручивает в голове последние события: вот они теснятся на диване в гостиной, вот готовят ужин, вот покупают эту самую двуспалку.. глаза предательски слезятся от мысли, что всё это может оказаться просто сном. Тобио возвращается в спальню со стаканом воды в руке, сонно почёсывая живот под футболкой. — Ты почему не спишь? Нам же завтра на тренировку. Ойкава вытирает остатки слёз из уголков глаз, и задаёт вопрос, который не давал ему покоя уже давно. — Почему ты согласился жить со мной? Куда-то в шею донеслось полуразборчивое: — Я без тебя не могу. ххх