...вдох...выдох...удар сердца...

      Телефон будил Артита очень ответственно. К выполнению поставленного перед ним задания он приступил с хитроумностью, присущей любому смартфону. Совершенно непонятным образом со своего уютного места рядом с подушкой он переместился на столик у стены. Телефон ничто не смущало: ни жуткая рань весеннего утра, ни «выходной» статус дня. Даже наличие соседей за тонкими стенами не стало препятствием. У него было самое важное, самое значительное на всём белом свете задание - разбудить хозяина. Именно поэтому он стойко, бодро, монотонно и абсолютно безэмоционально орал, дрожа динамиками.       Артит зажмурился и натянул на голову одеяло. Это действие повлекло за собой совершенно неожиданное последствие - ноги оказались в холодной, неприветливой пустоте квартиры и стали замерзать. Артит и сам не заметил, что в уме считает пронзительные, словно сирена, сигналы будильника. На пятьдесят четвёртом он подскочил как ошпаренный и провёл пальцем по экрану. Бравый страж пробуждения благоговейно мигнул электронным циферблатом. Понимая, что справился с поставленной задачей на «отлично», он сдал пост дневным приложениям и отправился на заслуженный отдых.       Артит открыл дверь и вышел на балкон. Прозрачный звенящий воздух окатил его прохладой, заполз под майку и принялся тонкими иголками терзать кожу. Парень поёжился, разгоняя мурашки и окончательно просыпаясь.       Это был ТОТ САМЫЙ ДЕНЬ, и сдерживать внутреннюю дрожь оказалось трудно. Дела отказывались выполняться так, как им было положено. Подушки то заваливались, то сплющивались, то расползались, словно играя в прятки с хозяином. Одеяло без конца морщинилось, упрямилось и не желало лежать на кровати ровно. Зубная паста дважды соскользнула с щётки, шампунь предательски закончился, полотенце не напомнило, что его нужно взять с собой в душ, носок спрятался под кроватью и ехидно хихикал, а зарядка для телефона вообще превратилась в невидимку, хотя, как позже выяснилось, лежала на самом видном месте. Но добило клубничное молоко: оно было обычным, розовым и сладким, но почему-то совершенно безвкусным.       Если бы кто-то сейчас спросил Артита, как тот добрался до аэропорта, то он остался бы без ответа. Всё вокруг происходило без участия Артита: ноги шли, руки расплачивались в транспорте и держались за поручни, а глаза смотрели невидящим взглядом. Всё сознание парня занимало время.       Артит ежеминутно смотрел на часы на экране. У него даже возникло желание сменить формат отображения времени на «Часы, минуты, секунды», но он благоразумно не стал этому желанию потакать, понимая, что просто сойдёт с ума, непрестанно следя за временем, которое по неведомой причине тянулось, словно резина.       Артит снова прочитал сообщение в Line. Между временем прилёта и временем на часах была разница в двадцать минут. Артит закатил глаза, сморщил нос, тихонько завыл и уронил голову на стол. Это были самые долгие двадцать минут в его жизни. Когда ноги затекли, а голова разболелась, Артит решил немного размяться. Он наворачивал круги по двум квадратным метрам у зоны прибытия, сверкал исподлобья глазами, словно зверь, загнанный в клетку. Он всё ходил и ходил, а минуты всё тянулись и тянулись.       …вдох…выдох…удар сердца…       Стало трудно дышать. Так трудно, словно в здании аэропорта совсем не осталось воздуха, словно его весь подчистую выкачали. Вокруг него сновали люди, торопились пассажиры и блистали красотой стюардессы, но он этого не замечал. На Артита обрушилась звенящая тишина. Ему показалось, что он слышит судорожное, учащённое биение своего сердца, и приложил руку к груди. Тадам-тадам-тадам-тадам-тадам-тадам-тадам – грохотало где-то в глубине. Артита охватил страх. В глазах потемнело, ноги стали ватными, ещё пара секунд - и сознание бы покинуло его.       А потом Артит обернулся и…       Из-за угла появилась тележка, гружённая багажом. Артит уже понял, что это Конг - он узнал его сумки, но жаждал подтверждения, потому что боялся дать себе хоть крупицу неоправданной надежды.       Подлое время потянулось ещё медленнее.       …передние колёса…       ...серебристое треугольное основание…       ...большая чёрная дорожная сумка…       ...ещё одна, поменьше, синяя с коричневым узором…       …нервы...сжатые кулаки...хруст пальцев…       …заднее колесо…       …кроссовки…ноги в узких синих джинсах…       …чёрная куртка в темно-зелёную клетку…       …длинные пальцы на хромированной ручке тележки…       …белая майка…       …ослепительная улыбка…       …смуглая кожа…       …розовые губы…       …глаза…его глаза…с искорками…       ...вдох…выдох…удар сердца…       (Если бы кто-то совершенно посторонний стоял сейчас рядом с Артитом, вооружившись секундомером, то смог бы по-настоящему удивить парня. Всё, что в его сознании растянулось на целых пятнадцать секунд, на самом деле заняло лишь три. Артит посмотрел бы на циферблат, улыбнулся своей самой вежливой улыбкой, учтиво поклонился, но не поверил бы ни за что. Не обменял бы трепет души на сухие и бесчувственные факты.)       Да, это был он. Это был Конгфоб: причина душевных томлений Артита; человек, похитивший его дыхание; тот, без кого не было никакой возможности согреться.       Время, наконец, сжалилось и вернулось к своему привычному ходу.       Пальцы Артита покалывало, тело прошибло дрожью, а сердце принялось отбивать какой-то африканский обрядовый ритм.       Конг шёл. Он был всё ближе. Он снова становился частью его жизни, чтобы вернуть дыхание, согреть во тьме, наполнить пустоту ночи и успокоить душу.       Откуда-то из глубины сердца по телу разлилось тепло. Артит потерялся в огромном пространстве зала ожидания, словно с головой провалился в бесконечное море. Всё вокруг стало размытым, звуки – глухими и отдалёнными, а руки не слушались и тянулись к тому единственному человеку, который мог его сейчас спасти.       Мгновение, когда их ладоням наконец удалось соприкоснуться, нащупать друг друга в пустоте, взорвалось и ослепило обоих. Пальцы переплелись, сомкнулись, склеились, и оторвать их друг от друга не было никаких сил.       Комната встретила слепящим светом.       Конг ускользнул в душ, пока Артит скидывал на пол тяжёлые сумки.       Спину мгновенно обдало холодом, словно вместо двери, ведущей в коридор, вдруг возникла арктическая пустыня.       Какое-то странное чувство, очень похожее на страх, скользкое, липкое и колючее, змеёй заползло под майку, вгрызлось в кожу и притаилось в районе сердца.       Артит не знал, куда себя деть. Он присел на край стула и поправил наклейки на календаре. Открыл балкон. Вышел. Попытался вдохнуть, но воздуха не хватило. Закрыл балкон. Задёрнул шторы. Сел на кровать. Встал. Уставился на лежащие у стены сумки. Подошёл к ним. Открыл.       Он вытаскивал вещи, рассматривал, бережно складывал в корзину, словно это были величайшие и очень хрупкие ценности. Пространство вокруг стало наполняться знакомым ароматом. Змея у сердца обиженно зашипела и притихла. Артит почувствовал это и робко улыбнулся. Закончив с вещами, он присел на кровать.       Конгфоб вышел из душевой: белое полотенце, туго обёрнутое вокруг бёдер; смуглая кожа блестит от влаги; капельки крохотными алмазами застыли на кончиках волос. Он подошёл и опустился на кровать рядом с Артитом.       Странно отрешённый, удивительно молчаливый Конг сидел, опустив голову.       Почему он не смотрит на меня? Почему мне так страшно, когда я не вижу его глаз?       Чем ближе они подъезжали к дому, тем более замкнутым становился Конг. Пару раз Артит поймал на себе загадочные взгляды, но не смог их разгадать, не придал им должного значения. А теперь Конг вообще казался чужим и холодным.       У сердца возникла пустота, которая моментально заполнилась страхом. Проклятая змея ликовала, на острых крючковатых зубах появились капельки яда.       Это из-за прошлого? Я прятался от него после признания ночью в общежитии; оставил одного, когда на работе все узнали о нас; хотел разорвать отношения из-за поездки. Он вспомнил, и ему снова больно? Из-за этого он такой?       Он расстроен? Он злится? Я ему больше не нужен? Если я ничего не сделаю, если не прикоснусь к нему прямо сейчас, нить, связывающая нас, оборвётся, и я потеряю его навсегда...       У Артита перехватило дыхание. Он медленно повернулся и неуверенно, чуть подрагивающими пальцами дотронулся до руки Конга. Подушечки скользнули вниз по влажной коже и замерли у запястья. Артит набрался сил, поднял голову и посмотрел на любимого. Длинная чёлка падала на лицо, скрывая глаза, по которым он так соскучился.       Конгфоб замер, обратился в мраморную статую, не шевелился, почти не дышал...и не отвечал на прикосновения.       Змея злобно сверкнула глазами, высоко подняла голову и победно зашипела.       Артит почувствовал, что должен убрать руку, но не смог этого сделать. Пальцы словно приросли к бронзовой коже. И всё вдруг навалилось на него разом: долгая разлука, удушающая тоска, бессонные ночи, слёзы, крики в подушку до хрипоты. Комната уменьшилась и стала совсем крохотной. Ему захотелось сжаться, чтобы уместиться в ней и остаться с любимым рядом.       Всё вокруг, включая постель, стало постаментом для прекрасной окаменевшей статуи, увековечившей изящество и грацию. Мир превратился в декорацию для этой потрясающей красоты.       Горло сдавило. На глазах навернулись слёзы. Артит скрипнул зубами и прикусил губу, отвлекая себя болью, не позволяя тяжёлым каплям упасть с ресниц и выдать его.       Змея закопошилась в груди.       …вдох…выдох…удар сердца…       Звуки исчезли. Всё вокруг заполнилось тяжёлым стуком, словно кто-то бросил Артита внутрь барабана. Глухие удары резонировали с чем-то внутри, наваливались, обрушивались, причиняли боль.       Бум-бум-бум-бум-бум-бум – клокотало в ушах, в груди и в голове.       Не в силах больше выдерживать эту пытку, одной рукой Артит крепко схватил запястье Конга, пальцы второй запутал в мокрых волосах, наклонился вперёд и прижался ухом к груди. Сердце билось, как птица, заточённая в клетке.       Артит с трудом оторвался, но лишь на секунду. Он нежно, почти неощутимо прикоснулся губами к ключице.       Тёплое дыхание Конга коснулось белоснежной шеи. Артит вздрогнул всем телом, сжал пальцы сильнее и выдохнул в плечо сдавленный стон.       Это разбудило прекрасную безжизненную статую. Большие тёплые ладони нырнули под майку и прикоснулись к спине, обжигая её, бросая свою добровольную жертву в костёр желания, заставляя тлеть, сходить с ума и жаждать испепеления.       Майка стала лишней. Она мешала. Тонкая ткань непреодолимой стеной отделяла его от любимого человека. Артит возненавидел эту майку. Сейчас он хотел лишь одного - снять её, отторгнуть от своего тела, убрать преграду. Но отпустить руки было страшно. Вдруг без его ладоней Конг снова станет холодным и каменным, вдруг больше не получится пробудить его от этого странного оцепенения. И Артит уже готов был смириться с ненавистным куском трикотажа, как вдруг тишину комнаты нарушил треск, и разорванная майка, словно старая огрубевшая кожа, бесформенными лохмотьями упала на пол.       Стало легче дышать. Объятия Конга, горячие и ненасытные, сводили его с ума. Длинные пальцы дотрагивались до плеч, сдавливали лопатки, скользили вверх и вниз, не находя себе места. Словно огромный дикий кот, Конг впивался когтями в кожу, царапался и кусал шею.       Артит терял контроль. Он стонал его имя, он просто стонал, извиваясь в сильных руках, захвативших его в плен, погружавших его в агонию, требовавших безоговорочной капитуляции.       Сопротивляться не было сил. Артит собрал последние крупицы воли, на мгновение вынырнул из неги, охватившей его, и впился своими губами в губы Конга. Долгожданный поцелуй становился всё сильнее, глубже и яростнее.       Теперь им мешало всё: джинсы Артита, полотенце Конга, даже хлопковые одеяла. Всё было сброшено, низвергнуто с вершины страсти куда-то в безмолвную пучину одиноких часов и бессонных ночей.       Когда двум обнажённым телам удалось переплестись, соединиться и стать одним целым, мир вокруг померк, прекратил своё существование и, наконец, перестал их беспокоить.       Придавленный к кровати, Артит кусал шершавые простыни, рычал, прерывисто дышал и мысленно умолял время снова приостановить свой стремительный бег.       Вдруг, откуда-то из царившей вокруг пустоты, пришло осознание того, что два года без Когфоба казались ему бесконечными, но сейчас даже самой вечности было мало, чтобы насладиться близостью с ним.       Раньше руки Конга становились щитом; квартира – безопасным домом; а мысли – коконом, в котором можно спрятаться от страхов и сомнений.       Но теперь всё менялось, всё обращалось в пепел. Артит, словно осенний лист, зацепившийся за паутинку, был терзаем ветром наступавших перемен. Наконец тонкая, едва заметная нить лопнула, и Артит обрёл свободу.       Изогнутое, охваченное судорогой тело падало куда-то в неизвестность. Змея, притаившаяся внутри, приготовилась нанести последний, сокрушительный удар, но сильные руки перевернули расслабленное тело, мягкие губы Конга прикоснулись к груди - и горячее дыхание ворвалось внутрь сквозь кожу, кости и плоть, испепеляя страхи.       …вдох…выдох…удар сердца…       Падение прекратилось. Почувствовав за спиной крылья, Артит взмахнул ими и ворвался в кристально-чистое, звенящее, ослепительное небо.       Конг нависал над ним, тяжело дышал, его било мелкой дрожью. Непонятные, непрошенные, неожиданные, но совершенно необходимые слёзы текли по щекам. Артит вдруг понял, что тоже плачет.       Онемевшей, отяжелевшей рукой он прикоснулся к груди Конга, почувствовал трепет и сумасшедшее биение сердца. Второй рукой, такой же тяжёлой и непослушной, он дотронулся до его подбородка.       Конг замер, на секунду перестал дышать и впервые с того момента, как оказался в квартире, посмотрел на Артита.       Взгляды встретились…       Время застыло…       Планета остановилась…       Гравитация исчезла…       Теперь во всей вселенной существовали только эти двое: разгорячённые, уставшие, принадлежащие друг другу, счастливые и абсолютно свободные…       Оторваться друг от друга они так и не смогли, уснули утомлённые, в крепких объятиях.       За окном быстро вечерело, темнота просачивалась в комнату сквозь плотно задёрнутые шторы.       Артит был охвачен тяжёлым, тревожным сном, бормотал имя Конга, просил его то ли не уходить, то ли не улетать. Он лежал напряжённый, словно перед прыжком, ресницы его дрожали; прижимался всё сильнее и сильнее, словно пытался прирасти к любимому телу, стать его необходимой и неотъемлемой частью.       Конгфоб проснулся среди ночи оттого, что пальцы Артита железной хваткой сдавили его запястье. Он попытался высвободиться, но не смог - пальцы сжались ещё сильнее, словно тиски. Тогда он расслабил руку и поцеловал Артита в висок, едва касаясь его пересохшими губами. Хватка ослабла, и немеющая рука обрела свободу.       Снова уснуть не получалось. На Конгфоба лавиной обрушились воспоминания, подхватили и закружили его. В голове всё перемешалось: собрания первокурсников; глупые задания наставников; неожиданные встречи возле учебных корпусов и в кафе; дождь на футбольном поле; остуженная в море голова; крепкие руки, вытащившие его из воды; первый поцелуй; первая ночь; касание пальцами в лифте; зубные щётки в одном стакане; практика; фотографии в общем чате; страх и отчаяние; боль и обида.       Артит часто пасовал перед препятствиями, которые вдруг возникали перед ним; перед препятствиями, к которым он не был готов. Но стоило ему осознать реальность потери, стоило понять, что ещё миллиметр сопротивления - и любовь будет потеряна навсегда, он менялся. В нём просыпалась невероятная решимость. Он прыгал в бездну, затянутую туманом, не зная, есть ли там дно, наплевав на все возможные последствия.       Артит, прости. Я всегда был эгоистом. Моей любви к тебе хватало на нас двоих. Я ворвался в твою жизнь, я повёл тебя за собой, я не оставил тебе выбора.       За те два года, что ты прожил без меня, без постоянного напоминания о моих чувствах, что-то изменилось? Могу ли я и дальше потакать своему желанию обладать тобой?      Все эти вопросы мучили меня так долго, отравляли страхом, сдавливали горло долгими ночами. Вчера я хотел спросить об этом, но не решился. Испугался, застыл, как статуя.       Твой поцелуй изменил всё. Спасибо тебе за него. Ты всегда умел побеждать мои страхи. Артит, спасибо, что остался со мной.       Да, Артит умеет удивлять. Воспоминание о том, как он, обычно робкий и стеснительный, при всех поцеловал своего парня в здании аэропорта, помогало Конгу держаться на плаву и не утонуть в пучине отчаянья все эти долгие семнадцать тысяч пятьсот двадцать часов – время холода, тоски и одиночества.       Конгфоб обернулся и посмотрел на часы. Пять утра. Понимая, что уже не уснёт, он освежился в душе, погладил вещи для себя и Артита, надел любимые шорты, растянутую майку и отправился в кафе за едой на вынос.       Артит проснулся от холода. Он боялся открыть глаза, чувствовал спиной пустоту. Ему снился странный сон. Он был большой белой птицей. Ему хотелось в небо, но никак не получалось расправить крылья и взлететь. Чёрная, холодная как лёд змея обвилась вокруг него тугими кольцами и удерживала на земле. Вдруг из пепельно-лиловых туч, неудержимый, словно вихрь, ему на помощь прилетел буревестник и освободил от этой мёртвой хватки. Потом Артит снова стал собой, вернулся в привычную человеческую форму. Смелая птица села ему на плечо и подарила перо. Оно свернулось, стало серым кольцом и оказалось на его пальце.       Артит набрался смелости и приоткрыл глаза. Кольцо было на месте. То самое, которым Конгфоб ошеломил его в аэропорту в день отлёта, один миллион пятьдесят одну тысячу двести минут назад.       За окном начался новый день. Свет ломился в комнату, грозился прожечь занавески. И всё бы хорошо, но за спиной Артита злобной острозубой ухмылкой скалилась ледяная пустота.       Неужели это был сон?       Мысль появилась, разрослась и заполнила собой всё внутри; клокотала сдавленным криком в горле, собираясь большими каплями на ресницах. Кровать обернулась пустым и липким болотом; простыни - вязкой трясиной, втягивающей его в своё ненасытное илистое нутро.       Эй, Артит. Проснись. Ты опоздаешь.       Эти слова возникли, словно из ниоткуда. Могло показаться, что болото опутало его безумием и утаскивает в бездну причиняющих боль воспоминаний, в зыбучие пески, состоящие из сотен тысяч пробуждений рядом с НИМ. Да, не один раз в звенящей тишине квартиры ему слышался голос Конга, но сейчас - Артит мог поклясться - слова не прозвучали лишь в его голове. Он мог поклясться, что действительно услышал их. А может быть…       Артит перекатился на спину и увидел его глаза - хитрые лисьи глаза с задорными искорками. Хотелось прокричать: «Привет!», но получилась только робкая улыбка. Получилось вдохнуть и ощутить знакомый аромат. Получилось почувствовать тепло, понять, что теперь всё будет хорошо, потому что он действительно здесь, он рядом.       Этот упрямый наглец на самом деле вернулся; разбудил, распалил, разжег своё Солнце. Мерзкая трясина окаменела, растрескалась и навсегда обратилась в прах.       …вдох…выдох…удар сердца…       …вдох…выдох…удар сердца…       ..я люблю тебя…я тоже тебя люблю…       …вдох…выдох…удар сердца…