(Не) что-то большее

Саре отчаянно не нравился Сентфор. Его серые, ветхие дома, темные улицы почти без фонарей и густой, непроходимый лес, в котором пропадали люди — все это пугало. До чертиков. Будь её воля, да что там, малейшая возможность остаться в солнечном Балтиморе, она бы ни мига не раздумывала. Там её друзья, тёплые воспоминания, там она провела всё своё детство. А тут… тут её ждали только неприятности. И главная из них — чёртов Тёрнер. Они не поладили с первой же встречи, она спешила, и выскочила из-за угла, совсем забыв, что не одна в этой школе. Хоть бы по сторонам смотрела, — грубо отозвался какой-то кретин. Девушка уже тогда не взлюбила его всем сердцем. Неприязнь растекалась по всему телу тягучей патокой. И, не находя слов, оставалось бросить самый убийственный взгляд, взять последний учебник из рук этого придурка и удалиться, чувствуя спиной его взгляд, прожигающий в тебе дыру. Сара часто прокручивала в голове этот момент, иногда воспоминания застигали её на скучном уроке, или перед сном, заставляя смотреть пустым взглядом в одну точку и прокручивать, прокручивать, прокручивать в голове эти эпизоды. Что если бы она тогда?.. Все эти размышления доводили до сплошного безумия. Порой она не спала до самого утра, приходила в школу разбитой, всё это заставляло быть невнимательной и, конечно, оставаться после уроков. Она как раз проснулась в пустом классе, не сразу поняв, где она находится. Голова немного кружилась, в ушах звенело, в глазах раздваивалось. За окном небо — будто грязная скатерть, облака и покачивающиеся от ветра деревья предвещают дождь, что не редкость в этом проклятом городе. Стоит ли уйти сейчас, пока не начался дождь, или всё равно? Родители, наверняка, сейчас в очередной раз ругаются. Сара не любит их сссоры. Она встаёт и собирает свои немногочисленные пожитки, и, раз она здесь, стоит, например, протереть доску и отсрочить момент попадания домой. Из ржавого крана течёт медная вода, а старая тряпка — отчего-то липкая, поэтому её приходится ополоснуть раза три, прежде чем подойти к доске, на которой всё равно, сколько её не три — останутся разводы пятен. Вода стекает по зелёной, гладкой доске, стирает мел: цифры, буквы. Теперь — чисто, а внутри удовлетворённо хмыкает внутренний голос от самодовольства. Сара споласкивает тряпку снова, выжимает, кладёт на место, а об джинсы вытирает свои мокрые руки. — Что тут у нас происходит? — сердце гулко падает вниз от знакомого голоса. В голове столько мыслей и ни одной правильной. — О’Нил, и что вы делаете одна. Здесь. Вечером? — Доску мою, придурок. Он подходит ближе, а Сара инстинктивно уходит назад и упирается в деревянный учительский стол. Ей не нравится злость в глазах. Это что, он так реагирует на придурка? Тёрнер хватает за руку, припечатывает к груди, хватает за второе запястье, притягивает к себе. Грубо. Наверняка там останутся синяки. — Пусти меня! — вырываться бесполезно, конечно. — Ладно, Господи, извини, что назвала тебя придурком! Я осталась… помыть доску, Тёрнер, твою мать! Он наклоняется ближе, горячее дыхание обжигает кожу, и можно почувствовать, от него пахнет мятной жвачкой, а волосы всё ещё влажные после школьного душа. Он ведь… он ведь там какой-то капитан? Да? Какой-то нашей школьной команды. — Знаешь, это так заводит… — Что… Это вопрос даже не что-тебя-заводит, а скорее что-ты-такое-говоришь-отпусти-меня-сейчас-же-мудак. — То, что ты одна, тут, в пустом классе, и я могу сделать с тобой всё, что захочу. Блять. — Что ты делаешь, Тёрнер, я… Господи, я буду сейчас кричать, если ты меня не отпустишь, б… — Сара прикусывает язык и слова «больной ублюдок» проглатываются комком и застревают где-то в горле. Ну нахрен. — Кричи, сколько влезет. Только ты больно надолго задержалась и никого в школе нет, разве что, уборщик? Скажи, ждала меня после тренировки, да? Ухмылка расползается по его лицу, а Сара внимательно смотрит в его лицо: зрачки расширены, а взгляд направлен, предположительно, на её губы. — Нет, больн… м-м! О’Нил не успевает ничего сказать, потому что губы Тёрнера накрывают её губы. Он всё ещё крепко прижимает её руку к грудной клетке Сары и так между ними есть хотя бы несколько дюймов. А потом Тёрнер отстраняется, отпускает руки Сары и она в замешательстве, ей бы ударить его, да побольнее, но в следующую секунду Сара успевает лишь пискнуть, ибо оказывается сидячей на столе, а руки парня бесстыдно сжимают её бёдра. До чёртовых синяков. Какого… — Псих… Это не правильно. Она должна оттолкнуть его, когда он так близко к ней, что можно ощутить жар, исходящий от его тела. Тёрнер дышит рвано, его грудь часто-часто поднимается, и он смотрит. Смотрит, чёрт возьми так, как не смотрел никто. И его рука опускается, отводит её ногу в сторону, чтобы вбиться свои коленом между. И быть ближе. Ещё ближе. И снова его губы, его блядскиегосподибожеянемогу губы накрывают губы Сары. И, возможно, потом она пожалеет. Но сейчас, она отвечает, впуская Тёрнера. Поцелуй вообще не был милым, как например с Люком. Мокрый, грязный и совершенно сносил Саре крышу. Сносил им обоим, наверняка. О’Нил зарывается пальцами в его каштановые волосы и притягивает к себе. Ближеближеближе. Тёрнер прикусывает нижнюю губу, а Сара всхлипывает от нехватки кислорода и жажды большего, чувствуя слабость, но не желая отстраняться ото рта Тёрнера. Этот поцелуй медленно её разрушает, Сара распадается на миллионы частей, и не знает, как потом собрать себя обратно. Не важно, пока его руки на её… ох-х. Сара стонет, стонет ему в рот. А затем — он отстраняется и она почти издает очередной стон, только жалобный, но он в ту же секунду сменяется на всхлип наслаждения. Потому что Тёрнёр, чёртов Тёрнер кусает её шею, а руки перемещаются на талию и притягивают к краю стола. Сара откидывает голову чуть назад. И в один момент — всё очарование момента разбивается. — Как легко тебя сломать, О’Нил… — он шепчет ей это на ухо, а горячее дыхание обжигает. Тёрнер продолжает покрывать шею укусами и поцелуями. Только вот Сара замирает и становится деревянной в его руках. Что он только что сказал? Оттолкнуть его получается слишком легко, он даже не сопротивляется, лишь смотрит. И ухмыляется, пока Сара сидит там же, на парте, а губы ноют от укусов и поцелуев. Вот надо же было такое ляпнуть, идиот. — Да ты что? — зачем он это сказал? для чего? — Я может просто сравнивала, и знаешь… — о да, Тёрнер, я тоже умею быть змеёй и делать больно. — Люк целуется лучше. Кулаки его сжимаются, а жевалки на скулах ходят ходуном. Взгляд зелёных глаз темнеет, но, скорее больше от ярости, чем от желания. Однако, Тёрнер не останавливает Сару, когда та слезает с деревянной поверхности, когда проходит мимо, и когда выходит из класса. Сердце бешено стучит, а внутренний голос кричит в голове: Ты что, только что целовалась с этим уродом? Ты позволила поцеловаться себе с этим уродом? Конечно, позволила. Сара убеждает себя в невинности происходящего. Поцелуй — и ничего более. Всего лишь поцелуй.