Одиночество
7 сентября 2019 г. в 20:36
Сколько Тереза себя помнила, она всегда была одинока. Сначала в аббатстве, потом в чужом, совершенно незнакомом ей городе, полном отпетых бандитов, воров и пьяных насильников, а теперь и среди членов Гильдии.
Нет, она не была одинока в физическом смысле: вокруг всегда хватало суетливых людей, которые вечно куда-то спешили, сменяли друг друга с головокружительной скоростью, быстрее полёта стрелы и подобно героям эпизодических ролей в бродячем театре масок. Как безликие и безучастные тени, они не оставляли живого отклика в душе Терезы и не могли стать для неё ни семьей, ни кругом друзей.
Например, в аббатстве старшие (да и младшие тоже) послушники постоянно сторонились её. Тереза долгие и, несомненно, тяжелые для неё годы под клеймом изгоя ломала голову над тем, почему другие воспитанники не хотят с ней водиться. Она задавалась этим вопросом вплоть до тех пор, пока не наступило её двенадцатое лето.
Тереза, тогда ещё просто одна из многих безымянных детей, имеющих лишь меткие прозвище, отражающие их самые яркие черты характера, прошла ритуал имяположения. Она, в отличие от остальных, совершила его в одиночестве, ибо монахам-мужчинам не положено было сопровождать девочку из-за церковных запретов. Мудрый аббат Никодимус лишь отвёл Терезу к спуску на берег водоёма и остался ждать её возвращения на вершине склона. Дрожа от трепетного волнения, Тереза омылась в водах протекающей близ Одлэнда реки согласно указаниям аббата, однако не почувствовала никакого божественного озарения. Разочарованная неудачей Тереза вышла на берег, зябко кутаясь в шерстяное одеяло, где её встретил со строгим выражением лица, но ласковым взглядом отец настоятель. Он успокоил девочку, сообщив ей, что духи открыли ему её истинное имя ― Тереза. Исчезло детское прозвище ― Малиновка ―, кануло в лету ушедших беззаботных лет.
Но вместе с новым именем появились и новые трудности.
Впервые столкнувшись с женским лунным циклом, Тереза начала понимать, что отличается от других послушников. И пропасть между ними росла с каждым днём. Тереза стоически переносила все косые многозначительные взгляды послушников, их едкие насмешки и делала всё, чтобы сковать развитие своего тела, уменьшить растущую бездну непонимания. Она туго перевязывала грудь, стриглась так же, как все ― коротко, под горшок. Но это не помогало: послушники всё равно находили повод поднять её на смех.
Последней каплей на чаше весов стал случай, когда один из послушников, завидующий успехам Терезы в учении, прилюдно сорвал с неё робу и высмеял за крепкие повязки на груди. Тереза в долгу не осталась и тотчас жестоко отомстила обидчику: набросилась на него, как дикая кошка, с растопыренными пальцами и вцепилась в ухмыляющееся лицо ногтями.
Старшие монахи едва успели разнять дерущихся. Ещё немного ― и Тереза бы выцарапала обидчику глаза. Старшие монахи, конечно, приняли меры и наказали обоих, но так дальше продолжаться не могло. Они обратились к аббату с просьбой отослать девочку в женский монастырь, где ей и было место. Никодимус был вынужден признать правоту младших братьев по Ордену. Он с тяжелым сердцем навестил взбешённую перенесённым унижением Терезу в её кельи и тактично рассказал ей о своём замысле. Терезу будто обухом по голове ударили. Она несколько минут не могла вымолвить ни слова, сидела, сложив ладони на коленях и уставившись тупым взглядом в пол. Потрясённая и раздавленная предательством самого близкого ей человека, почти родителя, Тереза отказалась говорить с аббатом и заперлась в келье. В одиночестве. Как всегда.
Потом был побег и блуждание по незнакомому городу. Тереза чуть не угодила в лапы пьяным морякам с недвусмысленными намерениями. К счастью, её спасли и доставили в Гильдию, на ковёр к самому главе. Она прошла испытания и оказалась достойной кандидаткой для вступления в Гильдию, и вскоре приступила к своему первому заданию…
Тереза возлагала большие надежды на Гильдию. Она с наивностью ребёнка, только ещё познающего большой мир, надеялась найти в Гильдии приют, а среди её членов ― семью, которую она никогда не знала. Но призванная избавить Терезу от одиночества Гильдия не оправдала её ожиданий.
Вот и сейчас, рассеянно лёжа в растянутом между ригелей гамаке, она отсутствующим взглядом пялилась в потолок каюты, в одиночестве и глубоком унынии от безделья. Каюта была одноместной, просторной для одного человека. Воровка получила её в дар от главы Гильдии за исправное исполнение возложенных на неё обязанностей. Но была ли она этому рада? Навряд ли.
Пока другие члены Гильдии веселились в общинном зале плавучей таверны, горланили похабные песенки из репертуара морских бродяг и пинтами вливали в заматерелые от алкоголя глотки пиво, она без дела раскачивалась в гамаке. Тереза даже не пыталась примкнуть к их забавам. Её там не ждали. Она это знала. Стоило Терезе высунуться из каюты, как хохот смолкал, кружка пива замирала на полпути к чьему-то рту. И все, как один, начинали сверлить юную воровку угрюмыми взглядами, в которых сквозили зависть и ненависть. Им была невыносима мысль, что какая-то приблудная девчонка за столь короткие сроки успела обогатить казну Гильдии на сотню золотых, заполучить расположение главы и при этом ни разу не попасться! Тереза чувствовала спинным мозгом, что коллеги-воры прямо-таки жаждут сместить удачливую соперницу, но бояться гнева шефа. А глава не спешил отдавать такой ценный экземпляр, как Терезу, на линчевание вероломным собакам из низов Гильдии.
Пожалуй, он единственный ценил воровку, но и только. Шеф всея воров с холодным расчётом и жестким цинизмом поощрял Терезу за её успехи, но всегда держался от неё на удалении, как и приличествует главе крупной организации. Так и рождался порочный круг: одни завидовали, другим было наплевать.
Но Тереза приспособилась. Она пообещала себе никогда больше не привязываться к людям и не возлагать на них пустых надежд. Нет привязанностей ― нет разочарований, гласило её неписаное правило. Одиночество крепко вошло в привычку и больше не причиняло Терезе страданий настолько сильных, как раньше.