Я, есть, истинный демон.Грешник в гуще Рая.

Поцелуй. Долгий, сладкий. Мужчина держит в контроле лицо и тело священника. А он молчит. Из его глаз и рта ни единого звука и эмоции. Демон целует, священник сидит смирно. Это воспринимают за неудобство и обвивают за талию. Валентин хватается за чужие волосы и с зубами лезет в этот поцелуй, просовывая свой язык к чужим дёснам… и тут, хруст. Священник заставил что-то раскрыться во рту демона. — Да изгонит из тебя беса всевышний. Да Благословит тебя господь вторым шансом. Адэм резко поднялся с подоконника и поскорее выплюнул ту часть, что случайно попала ему в рот. Он посмотрел на демона с надеждой в глазах. Но на что он надеялся? А надеялся он где-то глубоко в душе на то, что это не сработает, и останется этот злой человек тем, кем и был. А с демоном ничего и не происходило. Во рту его рассыпалась священная соль, которая у него все ещё осталась в запасе. Как и святая вода, которой он брызнул в лицо Демона чуть позже. — Oh ma douce souffrance Pourquoi s’acharner tu r’commences Je ne suis qu’un être sans importance Sans lui je suis un peu «paro» Je déambule seule dans le métro Пропел начало одной знаменитой песни Адэм, а после вновь сел на подоконник, выкидывая свой торс из окна, лишь ногами оставаясь внутри. А схватить его мужчина за эти ноги успел. С него слетела ночная рубашка от уличного ветра. Его голос звучал громко и растворялся в воздухе, пока пел он эту песню до конца. — Je remue le ciel, le jour, la nuit Je danse avec le vent, la pluie Un peu d’amour, un brin de miel Et je danse, danse, danse, danse, danse, danse, danse Et dans le bruit, je cours et j’ai peur Est ce mon tour? Vient la douleur Dans tout Paris, je m’abandonne Et je m’envole, vole, vole, vole, vole, vole, vole Dans cette douce souffrance Dont j’ai payé toutes les offenses Écoute comme mon cœur est immense Je suis une enfant du monde И пел он эту песню до самого конца, даже когда Игараси снял его с подоконника и поставил с голым торсом на пол. Он под мелодию пел и танцевал, поднимаясь на кровать после того, как отплясал своё на рисунке из угля, тем самым марая простыни. — Dans tout Paris, je m’abandonne Et je m’envole, vole, vole, vole, vole, vole, vole Взгляд Адэма был довольно диким, но в то же время свободным. Он будто освобождал себя от оков этим танцем. И, закончив петь, он лёг на пол, в уголь, и полностью замарал своё оголенное тело, волосы, штаны, при этом счастливо и освобождено смотря в потолок. — Я лечу. Выдохнул Валентин с одышкой и довольно громко засмеялся, прикрывая тыльными сторонами запястий свои брови. — Свободно лечу. Демон только отошел от того что случилось прямо сейчас, на самом деле он был спокоен и просто смотрел на это тельце, которое так и противилось всему. За время, пока он плясал, он смог успокоиться и прийти в себя, а после убрать эту соль из своего рта. Игараси прошелся к грязному телу на своем чистом, до этого всего полу, после чего поднял его на свои руки обездвиживая и закрывая ему рот. Дабы он не спел еще чего-то, ато уши болят уже от его голоса. — Замолкни. — Произносит тот грубо, после чего несет его в ванную комнату и буквально бросает в душ, после чего резко включает воду и обливает его с ног до головы. Так продолжает до тех пор, пока священнику не станет холодно, вода ведь была холодной. И только после этого он выключает воду и берет дрожащие тело от холода, и несет в комнату, за это время в его спальне прибрались слуги.все-таки они пробыли в ванной комнате достаточно долго. Демон кладет его на кроватку, с окна дует ветер, такой холодный, он пробивает до дрожи. А дождь наводит грустную атмосферу, после которой хочется залечь на дно, укрыться с головой в одеяло, и лежать так целый, гребаный, день. Словно ты болеешь или что-то еще. Ичиго окинул его взглядом, он был вспыльчивым и раздраженным сейчас. Он только пришел со своей работы, а тут такое.такое! Да его это выводило из себя, после чего он позвал охранника, почти шепотом ему сказал избавляться от людей снизу. Тот ушел, а он смотря на дрожащие тело на кроватке, сел на свое любимое место — диван, взял вино и бокал, налив в него бордой жидкости он выпил его залпом. Горло приятно обожгло, а разум немного затуманился — зато ему стало лучше, вино успокоило его. Итак он делал много раз, много дней прошло с того момента, он то грубый — то хороший. А сейчас, демон сидел на диване, был солнечный день. Он смотрел в окно пустым взглядом и сняв свои очки протирает глаза, они болят от усталости, он навозился со всеми.столько он пережил, крики. забастовки священника — все. На его руке была тонкая, черная ниточка.Это память о сыне.Его сын любил вязать и черные цвета, но он давно забыл о своей семье прошлой. Сейчас он лишь хочет уничтожить, все-равно что. Он оправдает вас охотно, за достойную плату. Ведь он тут судья верховный, его работа — судья. Частично из-за этого его никто не может посадить, он и судья, и демон, и просто грешник воплоти. Оказавшись в руках Демона, священник довольно ярко улыбнулся, но тут ему перекрыли рот. Грубый приказ. Адэм в женственной манере взмахивает плечом и отворачивает свою голову от лица мужчины. Наверное именно за это его слишком жёстко закинули в душ. Хотелось возмутиться, но пришлось умолкнуть, когда стала лить холодная вода прямо в лицо. Сидеть в этой ванной пришлось слишком уж долго для наказания. Но зато вода своё дело сделала — она смыла этот уголь. Ну и заставила священника стучать зубами до боли в челюсти. Его наконец достают. Вот та тёплая кровать, о которой сейчас мечтал Адэм, но его не укладывают, как можно мягче закутывая в одеяло. Его просто кинули. Открытое окно пропустило ветер, от которого итак синеющие губы человека уже просто онемели, как и кончики его пальцев и на ногах, и на руках. Валентин обернул свой взгляд в сторону демона и чуть приоткрыл рот, попытавшись что-то сказать, но вышло лишь немного выдохнуть — настолько он замёрз. Валентин не стал двигаться. Он просто сидел и смотрел в окно, давая холодному ветру обвивать себя и заставлять себя дрожать чуть ли не до смерти. Позднее, священник уснул, просто упав из своего сидячего положения на спину. Его глаза чуть закатились, а тело странно пульсировало от дрожи, чуть не переходя в конвульсии. Демон увидел как тот замерз и дрожал, в итоге ему пришлось встать со своего места, подойти к нему и крепко обнять, прижать к себе и начинать греть своим телом, своим теплом. Демон отложил свои очки на законное место, а именно — простая тумбочка, рядом с кроватью. Мужчина накрыл его одеялом и закутал до не возможности, даже окошко тот закрыл до конца, лишь бы в комнате снова было по-прежнему тепло, как и раньше, как и недели две назад. Да, прошло две недели, как этот священник находиться у него в «плену»… Во все остальные дни священник молчал. Не бушевал, не дрался, не кричал. Даже не просил ничего. И, что ещё страшнее, не молился. Он просто ел, пил, мылся, когда разрешали. По комнате ходил он не так часто. Он либо лежал под тёплым и пушистым одеялом, либо сидел на краю кровати, а может и даже на подоконнике садился, но все время он смотрел в окно и напевал эту песню. Иногда просто мычал мелодию, иногда даже только думал о ней, но в основном он напевал припев. В ночи он ложился как можно ближе к демону и пытался хоть как-то иметь физический контакт, даже если это обычное держание руки. Это его успокаивало. В итоге, демон сидит на диване, а священник сидит в позе лотоса прямо в середине кровати и смотрит в его сторону. Долгое молчание. Но оно не было неловким. Оно было даже более сближающим чем любые слова. Именно поэтому Адэм молча поднялся с кровати и аккуратно подошёл к тому дивану, на котором сидел мужчина в очках. Показательно сев на пол, священник сложил свою голову на колени мужчины и закрыл свои глаза, обнимая его ноги своими вновь здоровыми благодаря заботе этого демона руками. Таков был его шаг навстречу. А сейчас он сидел на диване, протирая свои глаза пальцами рук, и сидел он пока что с закрытыми глазами. Как вдруг почувствовал тепло и голову на своих коленях, тот опустил свой взгляд. Он ничего почти не увидел, как размытое пятнышко рядом со своими ногами. Игараси перестал быть грубым хозяином, он вернул очки на свои глаза, поправляя их пальцем и смотря наконец-то белыми глазами на него. Он видел прекрасно, любовь в этом маленьком действии священика, возможно — первый шаг к чему-то новому? Мужчина наклонился к нему и взялся за его талию и немного привстав поднял его на свои руки, после чего плюхнулся обратно на диванчик и стал держать на своих руках его. Как младенца, ведь ему не составляло труда, особого труда, держать это маленькое тельце на себе. Мужчина смотрел на Адэма, в глазах что-то не понятное, то ли радость, то ли.что-то не понятное, какое-то чувство он скрывает лучше всего. Демон приобнял священника уже позабыв о прошлом наказании, позабыв его маленькие выходки несколько дней назад. Сейчас у него хорошее настроение и ни что не испортит его. Демон стал интересоваться его здоровьем, сначала в мыслях, а после задал вопрос: — Как себя чувствуешь? — Тот самый, родной, хриплый голос мужчины. За окном снова было солнце, все так странно.то холодно то тепло, то жарко. Хозяин вновь поправил свои очки смотря на священника, возможно он его сог отучить от молитв? Ну или типа того, ведь он был доволен.доволен, что смог немного поменять его. В особенности, если он оставлял его одного, охранники могли все что угодно устроить этому мелкому. Оскорбить и все такое, но как демон приходит обратно, их уверенность пропадает, он остается с Адэмом на целый день в спальне и что-нибудь та и делает. В обиду он его не дает.а вот когда не видит это, то дает. — Мне очень хорошо. Шепчет нежным голосом в ответ на демона вопрос. Ему и вправду было хорошо. Защита и забота окружила его маленькое тельце и широкую, но закрытую душу. А почему закрытую? «Твой отец не был героем, он был трусом». «Твой отец не умер, он бросил тебя». «Твой отец не любил тебя, ведь тебя никто полюбить не сможет». Все это проносилось эхом в голове, пока охранники пытались добиться хоть какой-то реакции от молчаливого священника. «Уверен, Демон не первый, кто имел его сзади». «Да эта шлюха со своим то личиком по-другому выживать бы и не смогла». «Ему даже и не платили, ему это самому нравилось». Начинались обзывательства примерно так, а заканчивались. попыткой изнасиловать. Ну как попыткой. Прикосновение к волосам, к губам, к бёдрам. Валентин же кусался и дрался. Он все же был не так слаб, как раньше. И демон, благо, успевал возвращаться вовремя. Сейчас это было неважно. Сейчас это вспоминать было не надо. Сейчас и думать не надо было. Слишком уж хороши эти объятия. — Правда, болит у меня синяк. Валентин поднимает голову и задирает подбородок, показывая тонким и длинным пальцем на синяк на шее. — Это твои охранники сделали, когда касались меня, пока тебя не было. И вот. Адэм опустил воротник мягкой рубашки ниже плеча, показывая синяк там. — Да и на пояснице есть. В такой позе не покажу, но ты просто знай. Говорить больше Адэм не стал. Он просто закатал рукава и показал царапины и синяки на запястьях. А дальше укус. прямо на талии. Закончив с демонстрацией, священник вновь вжался в объятия мужчины и закрыл свои глаза, окутываясь в ощущение защищённости. Ему это определено понравилось.