Тут призрак борется за жизнь, а псих за здравый смысл.

      Салли смотрит с неприкрытой ненавистью в зеркало. Она даже самой себе кажется невероятно жалкой с этим бледным лицом, впалыми щеками, потухшим взглядом и покрасневшими от слез и бессонницы глазами. Ей хочется не то кричать, а выть раненым умирающим волком, да так, чтобы все слышали, как ей хреново! Чтоб все знали, как этот ребенок ненавидит свою ебанную жизнь! Хотя, разве теперь это можно было назвать жизнью? Вся ее жизнь, весь ей маленький мир еще в тот момент рухнул и разбился вдребезги, а ей остается ходить босиком по его осколкам, и знаете что? Уже не больно…       Она трясущимися руками держится за бортики раковины. Салли на мгновение опускает взгляд, а затем со всей силы бьет кулаками по стеклу. Зеркало с ярким звоном разлетается на мелкие осколки и падают на кафельный пол, Салли тоже падает на колени, прижимает окровавленные руки к животу и начинает кричать, ей плевать, что ее могут услышать соседи. Она орет, но уже без слез, потому что их не осталось совсем. Она продолжает это делать, пока окончательно не срывает голос, тогда крик превращается в хрип, затем в писк, вскоре наступает полная тишина, девочка лежит на полу. Салли смотрит на голубую ванную плитку, которая ей никогда не нравилась, затем на покрытые многочисленными мелкими порезами запястья, а в конце на один из лежащих рядом осколков. - Брось, - хрипит она, - все равно терять уже нечего… - она перевернулась с бока на спину, теперь глядя в потолок, - а может это выход? Мама с папой справятся… обязательно справятся, у них все будет хорошо! Все у них будет хорошо… - Вильямс устало приподнялась на дрожащие ноги. Опять ухватилась руками за окровавленный бортик ванной.       Девочка взяла и сжала в ладони самый большой и острый осколок, по нему потекла горячая кровь. - Даже не больно, - она горько усмехается, - ну что, продолжим… - Салли поднесла осколок к запястью, к самой вене, надавила. Порез был длинным и глубоким, кровь уже залила весь ванный пол, а девушка взялась за вторую руку.       Не так она себе представляла свою смерть, совсем не так… - Все, финиш, отступать некуда, - она ждала, что в голосе появиться безразличие, но в нем по-прежнему была боль, ненависть. Салли ждала, что перед смертью у нее, как пишут в книжках, придет ощущение легкости, эйфории, опьянения, но ничего это не было. Она просто лежала, кровь просто сочилась из ран, она по-прежнему ненавидела все это дерьмо, душа до сих пор болела.       В доме было тихо, не было слышно ни тиканья часов, ни сбивчивого дыхания девочки. Ничего. Как на кладбище.

*****

      На самом деле наблюдать за своими похоронами не так уж и страшно. Не страшнее, чем наблюдать за чужими. Ты просто стоишь, глядишь на гроб, на яму, на показную скорбь присутствующих, понимая, что искренне плачут здесь только твои родители. У мамы от слез и снега слиплись ресницы, а отец всего за несколько дней, кажется, что на 10 лет постарел. Если ты и чувствуешь перед кем-то вину, то только перед ними, хотя по-прежнему в глубине души уверена, что они смогут это пережить. Ты надеешься на это, даже не задумываясь о том, что все могло бы быть иначе. Не могло. Даже в мыслях нет того, чтоб начать жалеть себя. Зачем? Сама этого хотела, сама все сделала. И даже если все вышло немного не так, как изначально планировалось, то это тебя больше не волнует. И как-то все равно уже. Есть ты, нет тебя – какая разница?       Салли дожидается, когда все разойдутся, выходит из укрытия, которым служил один из многочисленных дубов, что росли вокруг кладбища и постепенно уходили в лес. Она присаживается на деревянную скамейку, покрытую снегом, и просто молчит. Сказать нечего и некому. А что сказать? Месяц она боролась с ежедневным желанием выйти утром в окно, вместо двери. Месяц она испытывала постоянную моральную боль и чувство ненависти ко всему живому. А 3 дня назад она вскрыла себе вены, потому что надеялась, что смерть, как пишут в книгах, действительно способна принести покой. А сейчас она сидит и понимает, что это все херня. Она уже мертва, но ей по-прежнему дерьмово, так же дерьмово, как было 4 дня назад. Так же дерьмово, как было тогда, когда она вдавливала осколок зеркала в бледную руку. Так же дерьмово ей будет всегда.       Вильямс слышала, читала где-то, что суицидников после смерти не пускают в Рай или Ад, что ее измученная душа теперь будет веками бродить по миру, в котором гниет ее тело, и страдать. Так себе прерогатива, если честно. От ее рук даже снег не тает, снежинки свободно опускаются на густые кудри, образуют маленькие холмики, потом горки, потом сугробы. А потом Салли трясет головой, все падает и начинается заново. На улице уже ночь, дует ветер, а она, кажется, даже ни разу не пошевелилась за находящиеся там несколько часов. Было чувство бесконечной апатии, она была бы не против сейчас просто улечься на эту скамейку, и пролежать на ней год или два, глядя в небо, осознавать, что теперь придется привыкать к такой жизни.       Так она провела какое-то время. Может пару дней, может пару месяцев, она не помнит. Она просто лежала целыми днями на этой скамейке и смотрела в небо, по-прежнему ненавидя все живое. А потом в один момент появился он, и в жизни Вильямс снова появились какие-то краски. А первое впечатление, хоть и самое важное, а зачастую является обманчивым. Она до сих пор не понимает, зачем он тогда к ней подошел? – Тебе не холодно?       С этой глупой, бессмысленной и абсолютно тупой фразы началось знакомство монстра и призрака. Если говорить проще, то случилось то, что либо происходит каждый день перед самым нашим носом, либо существует лишь в мифах, сказках и анекдотах. – Можно я не буду отвечать? – первый раз с момента смерти она что-то произносит. В голосе слышно абсолютное равнодушие ко всему происходящему. Ее даже не волновало, что до нее сейчас докапывался неизвестный мужик, пришедший из леса. Какая разница? – Некоторые и после смерти остаются чувствительными к температурам, поэтому учтиво интересуюсь.       Он осознанно избегал слова “призрак”, Салли усмехнулась, закатив глаза. – Что же, полагаю, что мне повезло, – такой же апатичный ответ, но в этот раз призрак принял сидящее положение, оглядывая незваного гостя, нарушившего ее покой. – Я могу присесть?       Салли еще раз внимательно оглядела его с ног до головы. Она не понимала, что ему от нее надо. Она пожала плечами. – Как хотите, – и он присел рядом. Высокий, с бледной кожей.       С ним разговор как-то легко пошел.       “Сраная интеллигенция” – подумала Салли, наблюдая за его тактичность, учтивостью и неподдельной вежливостью. Однако это не напрягало, как было во многих других случаях, девушку это даже немного привлекало. А потом он рассказал ей, что он монстр, который живет в этом лесу. И сейчас ее это совсем не удивило. – Так и знала, что они существуют, – отвечает она, – тот самый монстр, который убивает людей и живет в лесу отшельником?       В ответ кивок: утвердительный, но несмелый, словно ответ был верным, но неполным. Возможно, что он хотел добавить, что убивает не всех людей, или убивает, но не всегда, Бог знает, что таилось за этим неуверенным кивком. Что это за монстр такой? А где кровожадность? Устрашение? Бездушие? А вот вопрос про отшельника, кажется… хотя, нет, показалось. – Круто, – ответила Вильямс и задумалась, может быть и она может? Что ее теперь остановит? А потом она опешила, не понимая, откуда в ее голове появились такие мысли. Никогда еще она не хотела никого убить… кроме себя. – Ты в порядке? – от этого вопроса вообще хохотать хочется. – Честно? Я хочу сдохнуть, – и она сухо усмехается, а монстр глядит на нее с немым вопросом. – Но… ты ведь… – Мертва? О да, я знаю. Круто, да? Я уже мертва, но по-прежнему хочу сдохнуть – вот дилемма, не находишь?       Монстр не находит слов, а с каждой секундой Салли находит его все более и более забавным. В ее глазах навсегда разрушилось представление о монстрах, как о бессердечных убийцах, ведь тот, что сейчас сидел рядом с ней, был вполне мил. Даже среди людей таких очаровашек найти тяжело. Естественно, что будь Вильямс сейчас жива, то вряд ли монстр проявил бы к ней такое радушие, ясное дело, что такое поведение обусловлено банальной жалостью, да только дело это меняло несильно. – Ты не против пойти со мной? Я знаю, что у вас, людей, в последнее время эта фраза приняла несколько отрицательное значение, особенно среди молодых девушек, поэтому сразу попрошу не подумать ничего плохого. – Поздно – уже подумала, – она осознала, что сказанная шутка была не к месту.       Она пошла, он привел ее к себе. И первое, что она смогла почувствовать после смерти, это чувство благодарности, но ненависть к остальным, увы, меньше не стала. Её это даже радовало, потому что не каждый призрак способен что-то чувствовать, кроме скорби и боли. Салли надеялась, что теперь так будет всегда: только он и она – никого больше. Заниматься в доме особо было нечем, Салли незаметно для себя полюбила чтение, хоть при жизни больше любила фильмы и сериалы.       С тех пор Салли больше никогда не приходила на то кладбище. С тех пор у нее появилась своя собственная роль во всей этой катавасии, которую он и по сей день отыгрывала с блеском.