На руинах

Тихо и спокойно. Лишь небольшая текучка старшеклассников, выходящих из большого здания с редкими весёлыми криками и негромкими обсуждениями. Он почти постоянно оборачивается на хлопающую раз за разом дверь. А что, одногруппники разбежались по работам, тусить не могут, а значит, остаётся только ждать свою самую любимую девушку, параллельно кутаясь в ветровку — налетел сильный ветер. Тёплые ладони на немного замёрзших глазах он замечает сразу, как и осторожный миндальный запах крема, который он дарил обладательнице этих рук на Праздник Зимы — праздник, который отмечает только половина планеты, в том числе и его семья, отмечавшая ещё с давних времён появления этого «красного» дня. Остальная же половина гордо заявляет, что Титан — не колония Земли и нужно поддерживать старинные праздники и обычаи, которые куда лучше запланетных. Хотя никто, в целом, не забывает древние исконные обычаи (Однако насколько древние? Разумной цивилизации на планете всего 20 титанских лет), просто многие помнят про факт огромного влияния Земли на культуру и даже генофонд Титана и уважают его. Тем более, хочется регулярных праздников чаще, чем раз в сезон. Некоторые и до года не доживают. А Праздник Зимы отмечается каждую одну тридцатую титанского года, как и день рождения — праздник, который тоже пришёл с Земли, но который любят даже зануды-традиционалисты. — Настя, даже не пытайся, — смеётся он. — Я знаю, что это ты. — Так нечестно! Мог бы и подыграть! — Настя складывает руки на груди и показывает язык. — Я же не виновата, что люблю этот крем! — В игры только дети играют, а ты теперь взрослая, совершеннолетняя, — отвечает он, встав со ступенек, и тянется чмокнуть девушку в щёку, но она ловко уворачивается. — Мне только сегодня исполнилось семь десятых года. Я имею право на отсрочку! — именинница топает ножкой и тут же смеётся, на что получает ответный смех от него. — А ты мне подготовил подарок? — Конечно, querida hermana, — томно произносит он, еле сдерживая смех. — Te quiero, — вторят ему тем же тоном. Они ещё некоторое время с серьёзными лицами стоят на крыльце, пока какая-то женщина не проходит мимо и не ворчит: «Опять эти инцестники. А всё эта беда, инцест, гомосексуализм, чайлдфри, с Земли пришла, будь она неладна». В этот момент вся серьёзность рассыпается от хохота, будто карточный домик — от ветра. Да, они каким-то образом умудряются вести себя друг с другом то как лучшие друзья навек, то как возлюбленные (разве что близости и поцелуев дальше чмоков у них нет), но точно не как родственники. Их кровную связь со стороны выдаёт только внешность. Да и не только со стороны — даже мать удивляется, как они могли жить в одной квартире столько времени и мотаться друг к другу в гости после его поступления и притом не надоесть друг другу. Женщина уже хочет, чтобы дочь бегала к парням на свиданки чаще, чем на ночевку к брату. И если раньше их эти удивления обижали немного (а что, мы как брат и сестра должны друг друга ненавидеть?), то сейчас они этим пользуются для почти круглосуточной генерации локальных шутеек, которые мало кто понимает правильно. — А мы сегодня промежуточную контрольную писали, — как бы невзначай говорит Настя. — И какую оценку получила? Снова пятёрку? — она кивает. — Ну, так не интересно. Хоть бы одну двойку получила. А то как так — скоро в универ, а в аттестате даже четвёрки ни одной нет! — шутливо причитает он, за что получает подзатыльник. Он обнимает сестру за талию и направляется с ней по знакомой дороге к дому. Даже солнышко вышло. Солнышко к солнышку. *** — Ты решила сегодня пойти с новой сумкой? — да, он только сейчас замечает, что Настя заменила свой старенький рюкзак на подарок мамы на день рождения. Он не виноват, он на неё красивую смотрел всё это время! — Да, я даже одежду подбирала под неё, — сестра расстёгивает пальто, демонстрируя в цвет зелёной сумке приталенное платье. Он одобрительно хмыкает, хоть, честно, мало разбирается во всём этом. Зато появился ещё один аргумент в ответ на утверждение, что Настя недостаточно красива. Раз количество ухажеров, особенно для планеты, на которой все поголовно помешаны на внешности, недостаточно, честного пионерского (их государство — единственное на планете, где хоть когда-нибудь была пионерия) не хватает, остаётся железное «в этом платье ну нельзя не быть красивой!». — Ты реально очень красивая в этом платье. Да и в принципе всегда. А теперь застёгивай пальто, а то ветер снова налетит, холодно будет, — он старается вложить в свои слова как можно больше заботы, чтобы Насте было легче прочувствовать их искренность. И, судя по всему, это получается. Она довольно улыбается и послушно застёгивает все пуговицы и завязывает поясок. — Ты, кстати, уже выбрала, куда подашь документы после школы? — Не знаю. Даже стыдно как-то: почти все мои одноклассники уже выбрали, а я даже не имею понятия, кем хочу стать, что уж говорить о ВУЗе, — она пожимает плечами, опустив взгляд на обувь. Он её прекрасно понимает. Сам в её возрасте мучительно пытался найти себе подходящую профессию. В итоге выбрал случайно «Управление транспортными и боевыми межгалактическими кораблями». Пока не пожалел. — Выбирай мою специальность. И по нагрузке сильно теорией не мучают, с физикой и математикой точно справишься, и по выпуску путешествовать на другие планеты будешь в командировках, и клёвых парней дофига. Может, встретишь любовь всей своей жизни, — последнюю фразу он пропевает, за что получает от сестры тычок в бок. — Какая ты жестокая, Насть! Я, может, хочу, чтобы ты была счастлива! — А тогда почему почти всех моих кавалеров бракуешь? — незлобно язвит она. — А потому что это какие-то непонятные школьники. А управленцы-транспортники — это мощь! Самцы! — он делает очень важное лицо, но не выдерживает и мгновения — смеётся. Какие уж там самцы и мощь — некоторые и ящик с пивом хрен поднимут, а из весёлого потока в сорок человек только десять к пятому курсу женились и у семи есть партнёры — девушки и парень. Остальные двадцать три — заядлые холостяки. — Смешная шутка, Саш, только я хорошо запоминаю все твои рассказы о ваших похождениях, и там что-то нет ни слова о том, чтобы хоть кто-то из твоих универских братанов поймал лань с золотыми рогами, укротил бешеного быка или добыл золотые яблоки молодости из садов Гесперид, — усмехается сестра. Ну подумаешь, запамятовал. — Мы не Гераклы, мы только учимся, — произносит он жалобно и останавливается у раздвижных дверей магазина. — Я в магаз пойду, куплю молока и яиц, хочу блины потом сделать. Ты со мной? — Нет, я тут подожду, — Настя качает головой. Он кивает, зная, что она сама никуда не уйдёт и будет терпеливо ждать. Тем более, он уже заинтересовал блинчиками. Самое главное, чтобы с ней ничего не случилось. Он осматривает здание. На улицу выходят большие окна, поэтому всё будет, если что, видно. Да и что может случиться за несколько мгновений? Ему же пару продуктов взять. В конце концов, он вздыхает и, крикнув сестре «я скоро!», скрывается в магазине. *** На самом подходе к кассе дыхание перехватывает от ужаса: его сестра обзаводится компанией из трёх подозрительных личностей в чёрных спортивных костюмах. Она общается с ними с лёгкой улыбкой, видно, что вежливо — по-другому, он знает, не умеет. Но как только она ловит его взгляд, в глубине можно увидеть самую пугающую вещь на этой планете — мольбу о помощи. Он не замечает, как пихает продукты в руки прифигевшей консультантке и, минув длинную очередь, выскакивает из магазина. Руки подрагивают, а мозг уже начинает выстраивать худшие из возможных цепочки событий, ведь сначала он Настю не находит. Однако мерзкий смех (точно гиены в мультфильме «Король Лев») маяком указывает путь прямо во дворы. Слышится крик Насти, который тут же превращается в негромкое мычание. Из него будто весь воздух выходит разом, он даже останавливается на мгновение. Эти подонки же с ней могут сделать что угодно! О, Владычица Бездны, помоги ему. В тёмной арке, выводящей из одних дворов в другие, разложилась картина будто из учебника по криминалистике (хотя он никогда в глаза учебник по криминалистике не видел и не может быть уверен на все сто): девушка прижата к стене, видно, что пытается как-то вырваться, но известно, что с коленом между ног и сильной рукой на груди далеко не убежишь. Один из троицы держит, второй пытается снять одежду, а третий стоит и лениво курит, лишь изредка поглядывая по сторонам. Его одолевают смешанные чувства: хочется и вмазать хорошенько, чтобы с кровью чужой на кулаке и чтобы до потери противником сознания, и заплакать. И он всё-таки выбирает первый путь. Тут же жалеет, что прогуливал пары по безопасности жизнедеятельности в универе — там наверняка рассказывали, что делать в подобных случаях. Ему страшно. Но выбор невелик — либо идёт на понятные риски, но защищает сестру, либо спасает себе жизнь и здоровье и обрекает Настю как минимум на проблемы с психикой и физикой. И, конечно же, выбор снова в её пользу. Иначе и быть не может — он сестру больше жизни любит. Он ускоряется, чтобы направить пышущий гневом кулак прямо в висок держащего ублюдка. Тот чуть ослабевает хватку, чем как раз помогает девушке пнуть куда-то в ноги раздевающего, а затем вывернуться и отбежать в сторону. Он еле успевает прошептать ей «вали отсюда» и как раз перехватывает третьего, успевшего удержать только зелёную сумку. Самое главное, он выиграл ей время и возможность скрыться в безопасном месте. У неё нет ни ключей, ни телефона, но она что-нибудь придумает. Он хорошо знает Настю. Настя даже под страхом смерти брата не оставит. Небольшая задержка переключает внимание недогопоты с чёрт знает куда девшейся жертвы на того, кто им всё веселье обломал. — Это, походу, она о тебе говорила: «сейчас брат мой придёт, отпустите», — ему то, с каким тоном раздевавший (видно, главный) передразнивает Настю, режет по ушам. И они ещё смеют так «полулюбезно» разговаривать с братом практически изнасилованной ими же девушки? Нелюди. — Чувак, прости, но не нужно оставлять свою кровиночку одну здесь. Всё, что на нашей территории находится, принадлежит нам. — И вы мне ещё советы даёте? — он сплёвывает в траву. — Петухи. — Слышь, сладенький, кто из нас ещё петушок, — воинственно произносит державший. — Где патлы такие отрастил? Терпение уже на пределе. Длинные волосы (относительно — до плеч) он носит уже пару лет, но ещё никто на них такого внимания не обратил. В криминальном мире у всех комплексы по поводу волос, что ли? — Я хотя бы отрастил, поступил в универ и с людьми нормальным языком разговариваю. Мне не приходится их вылавливать, — он незаметно смотрит по сторонам. Лишь бы Настя успела убежать. Он и так достаточно сдерживает себя, чтобы отвлечь внимание подонков и не врезать им первым. Кулаки чешутся же. И повод находится. На Титане внешняя красота напрямую связана с тем, как много людей будет с тобой общаться. Чем меньше ты хотя бы симпатичен, тем меньше у тебя будет контактов и связей. Есть, конечно, жители планеты, которые по долгу работы должны обслуживать абсолютно всех — продавцы, врачи, социальные работники, психологи, учителя государственных школ, пожарные, полицейские и прочие «базовые» профессии. Однако обычный человек вполне может отказаться общаться с человеком, который не нравится внешне, и это будет считаться вполне нормальным. Он помнит, в каком культурном шоке был, прилетев на Землю проходить практику. Там никто не парился о том, как ты выглядишь, он даже застал сцену, когда прямо на улице самый обычный гражданин с увлечением слушал рассказы парня с ДЦП. И на лице не было ни капли отвращения. Он даже присел на соседнюю лавочку послушать. Сложно было разобрать речь, поскольку форма болезни явно не самая лёгкая, но истории действительно увлекали и были совсем не похожи на будни таких же людей на его родной планете. Для Титана, вне зависимости от государства (разве что Филирель, одна из главных держав, слишком от него далёкая, пытается как-то это изменить), возраста, пола и уровня интеллекта, гражданин с заметной инвалидностью (колясочник, с ДЦП, без каких-либо конечностей и другие) вынужден постоянно получать отказы в коммуникации. Исключение составляют люди с протезами, и то пока никто об их существовании не знает. Есть даже правила поведения в общественных местах, гласящие, что помогать инвалиду, не будучи притом человеком определённой профессии, — верх неприличия. Он твёрдо тогда решил, что по окончании обучения перелетит на Землю жить вместе с сестрой и матерью. Там, пожалуй, справедливее к людям относятся. Даже к таким. Потому он прекрасно знает, что давить на то, что с человеком никто нормально не общается, — давить на его внешность. Он честно не любит этих титанских понятий, но подонков, чуть не надругавшихся над Настей, так и хочет задеть. А потом избить, пока полиция не приехала. И пусть даже посадят за причинение тяжкого вреда здоровью, пусть и к ним же в камеру. Главное, что тремя преступниками меньше. — Чё ты сказал? — с наездом протягивает главный. — Этот лох совсем не понимает, с кем связался. Надо бы его проучить. Он не замечает, как вступает в драку сразу со всеми тремя. Благо, отец его когда-то на боевые искусства отдал, он до второго курса ходил, тренировался, медали собирал, потому данные умения отлично помогают устоять перед числом превосходящим противником. Но что-то идёт не так. Он отлично чувствует, как падает. И дело не в полученных ударах и не в усталости. Ноги перестают держать, будто мышцы разом отказывают. Он продолжает бить куда-то, даже когда понимает: в этой схватке выиграть не удастся. Гопники, заметив, что противник теперь намного слабее, противно хихикают и переходят к атаке ногами. Забирают, кажется, рюкзак. Говорят всякие отвратительные вещи. Но для него сейчас важна лишь одна осенившая его мысль. Всё. Он теперь слаб. Он теперь сядет в коляску. Он потеряет всех своих товарищей. Он — обуза для своей семьи. Сестра и мать будут стесняться его, если, конечно, продолжат иметь с ним дело. Он никогда больше не сможет защитить Настю. Слышится вой полицейской сирены вдалеке. Гопота, крикнув «твою мать, мусора, валим», убегают. Он лежит на земле, чувствует её только туловищем, ног не ощущая совсем. Рёбра болят немного. А ещё ему холодно. Холодно и пусто от осознания своей никчёмности. Он не отбил сумку сестры и сам потерял рюкзак. И стал самым бесполезным человеком на Титане. Когда он слышит чьи-то шаги, честно надеется, что пришли полицейские. Но та машина, видимо, просто проехала мимо, а перед ним опускается на колени, пачкая пальто и новые колготки, Настя. У неё красное заплаканное потерянное лицо, она приподнимает его и обнимает, стараясь не сильно давить на бока. Больно, но с ней не так сильно. — Прости, Насть, я не смог забрать у них сумку. — К чёрту сумку, ты — живой! — она начинает плакать (снова), в истерике прижимая его голову к груди всё сильнее и своими ласковыми, пахнущими миндалём пальцами зарываясь в волосы. — Я была тут, буквально через дом, а как увидела, что эти подонки убегают, сразу к тебе рванула. Саша, — он чувствует, как она утыкается в макушку носом, — что случилось? Они были сильнее тебя? Сестра явно намекает на его опыт в боевых искусствах. Если они не так же или больше были подготовлены, то он точно должен был выстоять. — Прости, я должна была вызвать полицию. Должна была ведь! Но мне было так страшно, так жутко, что я просто понадеялась, что с тобой ничего не случится, и убежала, ничего не сделав. Мне так стыдно, я такая трусиха, Саш! — Настя не дожидается ответа и продолжает плакать. Он отстраняется, чтобы посмотреть на неё. Самая лучшая в мире девочка, вечно для него малышка, безусловно, не виновата в данной ситуации. Шок многих делает неспособными что-либо сделать. Но ему приятно, что его не оставили, что к нему вернулись и прибежали. Что за него боятся и беспокоятся. — У меня отказали ноги. Не знаю, почему, но я сейчас их даже не чувствую, что уж говорить о способности ими двигать, — произносит он сухо. Настя прижимает руку ко рту. Она не до конца верит, и он это прекрасно понимает. Вот так, у человека, болеющего обычной простудой всего раз в одну тридцатую или пятнадцатую года, внезапно появились проблемы с ногами. Он внимательно следит за её действиями, будто проверяя. — У тебя телефон есть сейчас? Я скорую вызову, этому точно должно быть объяснение, — торопливо отвечает девушка и совсем скоро получает в руки телефон прямиком из кармана ветровки. Пока она объясняет диспетчеру скорой помощи всю ситуацию и раз пять уточняет, что нужны носилки, ибо у пострадавшего ноги не ходят больше, он улыбается. Сестра имела полное право сделать вид, что никогда его не знала, и пойти домой, но она его не бросила одного. Он точно может ей гордиться. — Слушай, Насть, сегодня у тебя день рождения, и я, вообще-то, приготовил тебе подарок, — говорит он, забирая средство связи и расстёгивая ветровку. Там находит внутренний карман и тянет за собачку, открывая небольшую коробочку. Протягивает её девушке. — Это парные браслеты. Если ты захочешь, можешь носить оба на себе, а можешь один надеть на свою руку, а другой подарить любому дорогому человеку. Разрешаю дарить даже хахалю, — смеётся он, синхронно с Настей. — Я рад, что семь десятых года назад у меня родилась такая сестра. Помню, мелкий нихрена не понимал, что это за существо мелкое и зачем оно нам, но уже знал, что вот оно будет со мной чуть ли не на века. Ты лучшая, серьёзно. Она открывает коробочку и достаёт два хорошо тянущихся верёвочных браслета, оплетённых тонкой чёрной цепочкой, немного свисающей волнами. Они попались на глаза, когда он уже совсем отчаялся найти неброские универсальные парные украшения, которые могут подойти и парню, и девушке, и уже хотел купить просто серёжки. Но в голове ассоциацией вспыхнула песня «Скованные одной цепью», любимая у Насти, и он больше не озадачивался. Задал пару вопросов продавщице и взял. — Они такие красивые! Спасибо! — визжит именинница и надевает один. Браслет действительно ей очень идёт, получается «девочка с характером», вроде бы такая милая и хрупкая, а с дерзкой черт(овщин)очкой. Наблюдать за её восторгом приятно, забываешь про свои проблемы, когда она улыбается солнечно и тепло. Неожиданно Настя усмехается и перехватывает его левое запястье, чтобы надеть на него второе украшение. — Я вообще сейчас не знаю, что говорить, хоть у меня и твёрдое «отлично» по общетитанскому, плерерскому, филирельскому и паре земных языков, — она смущённо отводит взгляд. — Вот сложно, очень сложно высказать все слова, которые у меня сейчас в голове. Настолько я тебя, моего брата, самого самцового из управленцев-транспортников, люблю. Люблю и никогда не оставлю. — Даже если слабые ноги останутся навсегда и я сяду в коляску? — Даже так. Так что да, даже не надейся от меня избавиться, — хихикает она, а ему становится намного легче. Действительно, к чёрту сумку, купят новую. К чёрту слабые ноги, приспособятся. Главное, что с Настей всё хорошо и она рядом. *** Об этом случае не знает ни единый пассажир «Космического кита», даже Ирина, несмотря на то, что ей как специалисту нужно знать, чтобы помочь ему выбраться из воронки ощущения бесполезности и ненужности в обострения и лёгкого её шлейфа в ремиссии. Он считает, что у каждого человека должны быть в шкафу свои скелеты — истории, которые тот никому и никогда не расскажет. Вот и молчит. Стыдно. Он часто вертит на запястье этот самый браслет и думает. Раз за разом прокручивает этот случай в голове и думает, что же пошло не так. Пару раз ловил себя на обвинении сестры в её глупости, но усиленно давал себе мысленные пощёчины — она не могла знать, что так получится. Никто не мог знать. В больнице им рассказали про новую заразу, о которой общественности никто из учёных не рассказывал, чтобы не разводить панику и потому что считали её безобидной. А сейчас он летит на космическом корабле с выжившими жителями разных планет и слабыми ногами, будто проклятьем в напоминание о том, что он больше никогда не увидит сестру и мать. Никогда. Он почти не чувствует кома в горле или слёз, текущих двумя тонкими ручейками по щекам. Он чувствует только холод и пустоту. Как в тот момент осознания своей бесполезности, лежа на твёрдой земле Титана. Однако сейчас он понимает: он не уберёг самых дорогих людей от страшной болезни и даже не смог как следует облегчить им предсмертные муки. Не уберёг. Не смог облегчить. Ничтожество. Он чувствует ласковые прикосновения к своему лицу, как эти прикосновения прижимают его голову к чему-то плоскому, но мягкому. Он знает, что это Ася ненавязчиво и молчаливо успокаивает. Но от её пальцев почему-то веет миндальным ароматом крема для рук.