Крылья за твоей и моей спиной

МАКСИМ. — Литка-улитка, ванка-иванка, я б её обрил, — заржал Захар, едва математичка вышла за дверь. — А я б её выебал, — пробасил прокуренным голосом вечно хмурый, как медведь, Богдан. — Ты чё, геронтофил?! — прыснул Захар, и все заржали. — Класс, я всё слышу! — рявкнула из коридора Лидия Ивановна, чуть показав кудлатую голову. Я ненавидел её волосню. Сука, лохматая такая, красные волосы, густые, как у медузы Горгоны, лезут тебе в рот, в нос, в уши, за шиворот. Блядь, весь в её волосах сидишь, пока она тебе какую-нибудь хуйню объясняет по алгебре. Поэтому я, даже если ничего не понял, всё равно не спрашивал, а то подойдёт, начнёт душить волосней. — Как с ней муж ебётся? — задал я сакраментальный вопрос или, точнее, риторический. — Он же пока кончит, нажрётся её волос и сдохнет. Захар тут же убедительно показал, как это происходит, закатывая глаза и содрогаясь в конвульсиях на парте. Все заржали. — Фу, извращенец! — вякнула Кристинка, наша классная ханжа. — Чтоб ты понимала в извращениях, фригидная тварь! — Захар её терпеть не может. — Урод, мастурбатор! — Кристинку не заткнёшь так просто, она компенсирует фригидность оральной функцией. Я так и сказал ей и добавил: — Лучше бы отсасывала. — Я первый, — заявил Богдан, — подходи сосать. — У меня больше, подходи ко мне, — Захар развалился на стуле и начал расстёгивать ширинку. — Извращенцы, дрочеры! — Кристинка пошла пятнами. Мы заржали: — Она щас блеванёт! — Сосите у себя сами, сосите друг другу, петушки! — взвизгнула Кристинка и демонстративно заткнула уши наушниками. — Исакова, ты что себе позволяешь! — Литка-улитка рявкнула от двери, как фельдфебель на плацу. Кристинка выдернула наушники и с ненавистью посмотрела на нас. Литка закончила пиздеть в коридоре и зашла наконец. — Десятый Бэ, у вас в этом году серьёзные экзамены! Осталось чуть больше полугода, а вы ведёте себя, как в детском саду! — Уа-уа, — тихонько сказал Захар. — Заварзин! — она ёбнула об стол указкой так, что, по-моему, даже невозмутимый Богдан вздрогнул. Литка была нашим временным классным руководителем. Наша забеременела и свалила в конце сентября. Ну, в смысле, не сразу забеременела, а давно, но в сентябре ушла в декрет. Она по совместительству была завучем. Так что мы, к тому же, пока без этой ценной единицы. А у Литки свой класс — 8 А. Мы ей нахрен не сдались, она спит и видит, как бы от нас избавиться поскорее. — Господи, завтра я от вас избавлюсь! — она читает мои мысли что ли? — Завтра! Потерпите денёк! Будет у вас свой классный руководитель! Такой, какого вы заслуживаете! — она произнесла это со злорадством, шипящим голосом, змееуст хуев. Наверно, грымза какая-нибудь придёт с седыми космами, будет душить меня ими на пару с Литкой. Совсем задушат старушки паренька, молодого и красивого. — Руцкий! — заорала Литка ультразвуком, стоило мне задуматься. Чуть не вздрогнул. Вот же сука орёт. Я обратил к ней лицо, мол, чего вам. — Встань! — очередной вопль. Я медленно поднялся с развинченной грацией жирафа и уставился на неё. — Ты когда собрался контрольную переписывать?! Я сколько могу ждать?! Это мне надо, Руцкий?! Исправлять твою двойку?! Блядь, я оттягивал этот момент, как мог. Не хотел душиться её волосяндрами. А придётся, сука, загнала в угол. — Ну чё, можно сёдня? — буркнул я нехотя, надеясь, что она откажется по причине, что у неё климакс начался внезапно или меськи. — А ты готов?! Или опять на двойку напишешь?! Тогда смысл отнимать моё время?! — Ну не хочете, как хочете, — пробурчал я, делая оскорблённое лицо. — А то мне надо, Руцкий?! — заорала она. — Ну, а кому? — проворчал я, надеясь, что она не расслышит. Но эта Горгона отличалась хорошим слухом. Она набрала воздуха в лёгкие, но в этот момент прозвенел звонок. — Домашнее задание появится, как обычно, в электронном журнале. Ромка — ну то есть Роман Сергеевич, наш физрук, он старший брат моего друга Артёма — говорил, когда курил с нами на детской площадке: — Лидиванна готовит вас к армии. Когда будет на вас орать старшина, будет орать сержант или ротный, вы уж не будете подскакивать на месте. Она тренирует вашу нервную систему. Мою нервную систему она, по-моему, только расшатала своими красными волосами-змеями. Мы пошли на русский, покидали рюкзаки и сели в коридоре на диванах. Кому места не хватило или не по чину было сидеть, стояли полукругом. Захар посадил на колени Даньку. Данька — щуплый пацан, вырваться не может, краснеет, будто его публично оприходовали двое. Захар ржёт и держит. Все ржут и дают советы. — Чёт тёлка у тебя, Заварзин, несговорчивая! Не даёт тебе! Может, позу поменять стоит, она так не кончает? — Пошли на хуй! — Данька красный, чуть не плачет. Унизительно пацану, его, как тёлку, мацают за все места. — Заварзин, ты ещё и пидорас, — подплыла наша красотка Полина. Она никому не даёт, бережёт себя для папика с толстым кошельком, но это не мешает нам дрочить на неё. Она элегантно приземлилась между мной и Богданом. — Станешь пидорасом, если хорошие тёлки не дают, а Кристинка нам нахуй не нужна, блеванёт ещё при виде хуя, — ответил Артём. Все вокруг заржали. Захар всё ещё возился с Данькой, чуть ли не уложил его под себя. Тот почти плакал, весь красный, даже уши и шея. Натуральный блондин, у таких кожа нежная, чуть что краснеет. — Оставь пацана, — мне надоело смотреть на мучения Даньки — лежит под парнем, сгорает от стыда, вырваться не может, все вокруг сидят или стоят и лениво поглядывают, как патриции на раба. Захар выпустил его. Тот вскочил и, поправляя выбившуюся из брюк рубашку, пошёл в туалет, видно, слёзы смывать. Все проводили его взглядами и отвернулись. — Завтра у нас новая классуха. Литка-сука поперёк горла стоит, — Захар, откинувшись на спинку дивана, отдыхает после гомоэротических утех. — Богдан, пойди выеби её, — предлагает Вадик, его друг, — может, она забеременеет и уйдёт от нас. — Ты тупой? — усмехнулась Полина. — Она уже старая, ей под сорокет. Чем она забеременеет? У нее уже всё засохло давно. — В сорок репродуктивная функция вовсе не утрачена, ни у женщин, ни у мужчин, — вставила свои заумные пять копеек Верка, наша отличница, неплохая, между прочим, тёлка, — так что Лидиванна вполне может забеременеть и благополучно родить. — Бя, — скривился Захар, — сама такая сука и сучьих личинок наплодит. Все заржали. — Давайте не будем про личинок, мне моих спиногрызов хватает, — у Тимура действительно дома младшие, несколько штук. Его на самом деле зовут Тимурмалик, но мы всегда называли его Тимуром, а то хуй выговоришь. Он татарин. У них принято, чтобы семья была большая и дружная. У нас в классе нерусских дохуя. Кроме Тимура, который зовётся Тимурмалик Садвокасов, у нас есть Руслан Галеев, Искандер Орангазин и Марат Каленов. Из нерусских тёлок Меседа Сяокэлати, две подружки Севинч и Севара, фамилии хуй запомнишь, потом Меруерт, мы раньше называли её Конверт, потом очень красивая тёлка Мириам и узбечка Райхан. Ну они, нерусские тёлки, все красивые, кроме Севары. У неё носяра, ведро можно вешать. Севинч тоже, если честно, не очень. Но зато Мириам пиздец какая, и Меседа тоже, яркая, красивая, и Меруерт. Наверно, тёлки на букву «М» все красивые. Райхан тоже очень ничего, аккуратная, лицо такое утончённое, глаза красивые. Только она лохушка, пробу негде ставить. Её оскорбляют по национальности, Захар чаще всего, а она, лошара, ответить ничего не может, кроме: — А ты! Ты — петушок — золотой гребешок! — и довольная, будто что-то остроумное сказала. Мы потом над Захаром ржали: «Петушок — золотой гребешок!» Полина и Мириам соревнуются по красоте. По мне так они равносильно красивые. Разные, но реально шикарные. Сегодня опять первым алгебра. Литка прошла к своему столу, поставила свою старушечью торбу на стул и оперлась двумя руками об столешницу. — Сейчас прозвенит звонок, и ваш новый классный руководитель придёт по ваши души, — проникновенно и зловеще произнесла она, растягивая тонкие, в алой помаде губы в змеиной улыбке. Пиздец, меня удивляют бабы с тонкими губами, которые ещё красят их в красный цвет, выглядит жутко, будто у них рот прорезан на лице лезвием. Прозвенел звонок. Мы открыли тетради и начали типа что-то писать. Литка к этому строго придирается, к оформлению и всякой хуйне. В коридоре послышались шаги. Уж не классуха ли? Если да, то толстая бабень, топает, будто слон. Короткий стук, дверь открылась и вошёл мужик. Ни хуя себе! Мы все, как один, уставились на него. Мало того, что высоченный, так ещё и широкий, как шкаф. Я принял бы его за физрука или военрука или тренера. Литка сразу расплылась, будто любовника увидела, и поцокала ему навстречу с алыми губами от уха до уха. — Станислав Сергеевич, проходите, пожалуйста! Вот ваш класс! Мужик с наглой рожей прошёл на середину, встал перед доской, слегка расставив ноги, как отцы-командиры в америкосовских боевиках. Он, наверно, оттуда набрался поз. — Ребята, это ваш новый классный руководитель Станислав Сергеевич Полтавцев, — Литка сама доброта, улыбается нам, будто души не чает, тварь двуличная, и жестами показывает, чтобы мы встали. Ну мы встали с шумом, грохотом, попадали стулья у кого-то. Литка закатила глаза. — Здравствуйте, десятый бэ, — о, какой голос! Его он тоже взял из боевиков? Сразу захотелось гаркнуть: «Здравия желаем, товарищ генерал» и честь отдать. Мне он сразу не понравился, самоуверенный слишком, будет дрючить нас. Лучше б баба, даже Литка, а не этот Станислав, Стас — настоящий пидорас. — Здрасти, — вразнобой проблеяли мы, была б охота надрывать глотки. — Сегодня после шестого урока жду вас в классе, — он оглядел нас орлиным взором, что твой фельдмаршал перед началом боя, и, улыбнувшись Литке, вышел ровным шагом, будто считал их. Литка осталась стоять с глупой улыбкой на роже, глазки разъехались в разные стороны. «О, какой мужчина!» — называется этот взгляд. По-моему, с ней приключился бесконтактный оргазм. У меня зачесалась спина между лопаток. Я почесал её, завернув руку, чем заслужил очередное замечание от Литки. Орать она не стала, всё ещё не отошла от оргазма. На перемене мы обсуждали Станислава. Высказались все. Тёлки, как одна, текли. Парни по-разному: омеги нейтрально, боясь получить пиздюлей от нас, альфы скорее негативно: от Станислава несло тестостероном, стопроцентный альфа-самец. — Стас-пидорас! — из Захара стихи прут. — Станислав-Страшнислав, — Тимур взглянул нас, увидел, что мы не поняли, и пояснил, — у меня спиногрызы мультик смотрят, там мальчишку по имени Станислав так называют, Страшнислав. Мы сдержанно поржали. Я пошёл в туалет, Артём подорвался со мной. — Чёт спина чешется, аллергия что ли на Литку началась, посмотри, — я стянул поло и встал у стены. — У тебя тут красное чё-то, — Артём потрогал пальцем мне между лопаток. — Почеши, — я опёрся об холодный кафель лбом, который почему-то горел, как при температуре. Артём начал чесать. Прикосновения его пальцев успокаивали, я закрыл глаза и облизал пересохшие губы. Щёки горели. Заболел что ли. — Что здесь происходит? — тот самый голос вырвал меня из полудрёмы. Станислав. Стоит в дверях, брови сведены к переносице, рот в одну линию. — Ебёмся потихоньку на переменах, — ответил я, натягивая перед ним поло, — чтобы никому не мешать. Не на уроке же это делать, Литка сожрёт от зависти, что не с ней. — Не Литка, а Лидия Ивановна, — поправил Станислав, по-моему он слегка растерялся. — А значит насчёт остального вы не возражаете? — я подошёл к раковине и умыл холодной водой горящее лицо. Затем повернулся к нему. Он внимательно смотрел на меня. — Ты заболел? — он шагнул ко мне и прикоснулся рукой ко лбу. Меня будто током шарахнуло от его прикосновения. Я дёрнулся в сторону. Он отступил. — Ты весь горишь. Ты кто у нас? — Максим Руцкий, — ответил за меня Артём. — Иди в медкабинет, Максим, — он пропустил нас и вышел следом. Мы пошли назад к ребятам. — Слушай, Макс, реально, сходи к медичке, — Артём поглядывал встревоженно, — у тебя точно температура, да и на спине пятно такое красное, прям на глазах увеличивается. — Говорю же, аллергия на Литку, — мне совсем не хотелось уходить. Мы подошли к ребятам. Богдан с Захаром раздвинулись. Я плюхнулся на место. — Ты чё такой красный, Макс? — Богдан потрогал мне лоб. — Температура что ли? — У него аллергия на Литку внезапно началась, на её волосы, — пояснил Артём. Все были в курсе, как я не люблю её волосы, поэтому сдержанно выразили сочувствие. — Точно, она ещё больше заросла, — подхватил Захар, — наверно, средство от облысения втирает в башку. Все заржали. — Между прочим, у Лидиванны хорошие густые волосы, — заявила Верка, — я б от таких не отказалась. — Тогда я отказываюсь с тобой спать, Вера, — ответил я. — Ладно, Максим, придётся мне пережить этот факт, — улыбнулась Верка. — Для старушки у ней действительно неплохие волосы, — задумчиво сказала Полина, — только красит она их в дурацкий цвет и ходит вечно лохматая, ни стрижки нормальной, ни укладки. Полина у нас гламурная тёлка, как в журналах и видюшках показывают. Она даже где-то моделью подрабатывает, не ради бабла, у неё и так папаня обеспеченный, а так, чтобы богатых папиков ловить. Те ходят на всякие показы и выставки, где красивые тёлки, и выбирают их по экстерьеру, как животных. После шестого пришлось идти в класс. Завуч была физичкой. Теперь этот Станислав будет вести физику. Мы расселись по местам, как обычно. Артём со мной, Вадик с Богданом. Вадик, кстати, омега. Я подозреваю, что он даёт Богдану. Про Артёма тоже думают, что он спит со мной, потому что он омега. Но это не так, мы просто друзья. Зато вот Захар хочет завалить Даньку, это все видят. Но я ему сказал, чтобы не трогал парня, не позорил, а то вдруг тот забеременеет, и привет, можно с крыши сигать. Полина за первой партой в первом ряду выложила буфера. Будет соблазнять. Верка за первой партой в нашем втором ряду выложила блокнот и ручку. Будет строчить. Все тёлки, не стесняясь нас, принялись быстро мазюкаться, взбивать сиськи, а при их отсутствии — пушапы. Только Кристинка-плоскодонка сидела с независимой рожей, будто мужик ей нахуй не сдался, и она потихоньку сама с собой. Вошёл Станислав. Быстрым шагом прошёл к столу, отодвинул стул, как пушинку, уселся и уставился на меня. — Максим, почему ты ещё здесь? Что сказала медсестра? Все головы повернулись ко мне. — Я не ходил к ней, — пробурчал я. Не люблю, когда доёбываются слишком. — Почему? У тебя явно температура. — Я люблю с температурой ходить, — заявил я, скроив наглую рожу, — ощущения, знаете, как будто кончаешь, весь горишь. Все заржали. Станислав подождал, пока стихнет смех. — А если это что-то серьёзное? Или инфекция? Заразишь всех. — Макс, зарази меня, — попросил Захар, — а то у нас на той неделе контрольная по алгебре. Эта новость сразила меня. — Ещё одна?! Блядь, я ту двойку ещё не исправил! Совсем охуела Литка! — от изумления я забыл про Станислава. — Ещё одно нецензурное слово, Максим, и ты будешь наказан, — он произнёс это каким-то обыденным тоном, будто просил передать книгу, но посмотрел при этом так, что я призадумался, как он меня хочет наказать. — Это касается всех, — он обратил свои взоры на класс, — за пределами школьных стен никто не вправе запретить вам использовать мат, но в школе чтобы я не слышал ни одного плохого слова. — Чё, нам рот вымоете с мылом? — ухмыльнулся Захар. — Если понадобится, и рот вымою с мылом, и в унитаз головой засуну. Понял? Захар предпочёл промолчать. Тёлки усиленно строили глазки, как я заметил. Но Станислав лишь мельком кинул взгляд на Полинины буфера и всё. Не стал перед ней лебезить, как делали это все мужики-учителя. — А сейчас давайте познакомимся по всем правилам. Меня зовут Станислав Сергеевич Полтавцев. Я буду вести в старшем звене физику. А также приступлю к обязанностям заместителя директора по учебно-воспитательной работе. Проще говоря, буду вашим новым завучем. — Может, замучем тогда? — спросил я, — а не завучем. — А ты, смотрю, самый умный что ли? — он лукаво взглянул на меня. — Умней видали, — вякнула Кристинка презрительно. — Фригидным слова не давали, — сказал Захар. — Заткнись, извращенец! У тебя не спросила! — Кристинка кинула на него горящий ненавистью взгляд. — Да, вижу, с воспитанием у вас туго. Придётся над этим плотно поработать, — Станислав откинулся на стуле. — А теперь представьтесь мне по очереди. Встаём, называем фамилию, имя, садимся. С первой парты начали. Полина поднялась медленно, томно, как позирующая модель. Мы все, затаив дыхание, смотрели на её роскошную фигуру, на оттопыренную попу, она качала её, на бесконечные ноги в туфлях на каблуках, даже подзависли немного. — Полина Мостовая, — произнесла она таким голосом, что мурашки по коже, так, словно обещала неземное наслаждение Станиславу. Он приподнял слегка бровь, похоже, оценил её сексуальный потенциал. — Рад знакомству, Полина, садись. Следующий. Полина с довольной улыбкой приземлилась на место. Мы следили за движениями её упругой попы. Затем встал её верный оруженосец, вечно влюблённый в неё с пятого класса Искандер. Мы всегда подъёбывали его на предмет того, что Полина ему никогда не даст, а только будет использовать. Да и ему не позволят жениться на ней, если что. Так дошла очередь и до меня. — Максим Руцкий. Станислав смотрел на меня такими страшными глазами, что мне реально поплохело. Точно, Страшнислав. Доска поплыла. В следующий миг я ощутил его хватку на своём плече и почти крик: — Я же сказал идти к медику! Он выдернул меня из-за парты и потащил в медкабинет. Затолкал и вдавил в сиденье стула. — Наталья Алексеевна, посмотрите, что с ним! Медсестра бросилась ко мне с круглыми глазами, разворачивая на ходу манжету тонометра. — Чё, так и будете смотреть? — обратился я к Страшниславу, язык заплетался, мне и вправду становилось хуже. — Это вы меня напугали. — Закрой рот и не мешай! Наталья Алексеевна, что там? — Странно, он горячий, но давление упало, — она поставила мне градусник, — сейчас измеряем температуру. Мне хотелось лечь и заснуть. — Ого, тридцать восемь и ещё поднимается! Возможно, инфекция. Раздевайся, — она отложила градусник на стол. Страшнислав вдруг одним движением стянул с меня поло. — Вы чё делаете? — вяло возмутился я. — Вы чё меня раздеваете? В туалете не насмотрелись? — Не нарывайся, Максим, — он вздёрнул меня на ноги и держал, чтобы я не упал. — Господи, что это?! — медсестра зашла сзади. Страшнислав повернул меня, как куклу, и теперь держал сзади за плечи. — Это то, что я думаю? — обратился он к медичке. — Э, вы чё там загадками говорите? — мне это совсем не понравилось. — Я чё, умираю что ли? — Не болтай, — он встряхнул меня. — Одевайся, Максим, — Наталья Алексеевна отошла к столу и, взяв бланк, начала строчить. — Иди домой, выпей какой-нибудь иммуномодулятор, если есть, и полежи. Если станет хуже, вызовешь скорую. А завтра иди в поликлинику, сдашь анализы. Я дам направление. Она нацарапала мне бумажки и всучила в руки. Страшнислав вывел меня из кабинета, держа за плечо. — Ты далеко живёшь? — А чё, проводить хотите? — он меня взбесил, хватает, как щенка, чуть ли не за шиворот, таскает, захотел — затащил к медичке, захотел — вытащил. — Я вопрос задал. — Посмотрите в личном деле. Вы же теперь наш классный, — я выдернул руку из его хватки. Мы вошли в класс. Все затихли и пялились на меня. — Максим свободен. Ты кто у нас? — обратился он к Артёму. — Артём Тихонов, — ответил тот. — Артём, иди с ним. Вы, как я понял, друзья. Остальные, продолжаем знакомство. Я взял рюкзак и пошёл. Артём вышел следом. — Так что с тобой? Что медичка сказала? — Хз. Они чёто со Стасиком засекретничали. Послала меня назавтра в поликлинику. Жил я недалеко. Мы дошли в пять минут. Артём пошёл ко мне. Мы часто так зависали после уроков. Дома я разделся и подошёл к зеркалу. Повернулся спиной, изогнувшись, как мог, и посмотрел, что там. Между лопаток было расплывчатое красное пятно. Это место горело и зудело слегка. — Что за хуй? Артём, посмотри. Он подошёл и начал всматриваться. — Чёто оно реально больше стало, — я видел его озабоченное лицо в зеркало. — Ты сам, вообще, как себя чувствуешь? — Да словно щас сдохну. — Ты чё! Может, реально скорую? — Да не, щас полежу, пройдёт. Пошли жрац. Я знал, что в холодильнике суп, мама вечером сварила, и блины, испечённые на завтрак. — Будешь суп? — я достал кастрюлю из холодильника и поставил на стол. Потом взял маленькую кастрюльку, перелил в неё столько, чтобы нам хватило поесть, и убрал обратно в холодильник. Маленькую кастрюлю поставил на плиту разогревать, а блины сунул в микроволновку. После обеда я решил отдохнуть. Мне всё ещё было хреновато. — Я спац. Артём сел за комп. Я разделся, лёг и отрубился моментально. Когда проснулся, Артёма уже не было, но пришли родители. Они разговаривали на кухне. Мне было фигово после сна. Тяжесть в голове, ничуть не взбодрился. Я пошёл в душ. После него стало легче. Сел за комп. Ни хрена себе, какой Страшнислав прыткий, он пролез в нашу беседу. Какой дурак его пригласил? Надо срочно кикнуть. Мы с Богданом были админами, бот слушался только нас. Тут зазвонил мой телефон. Незнакомый номер. Я коснулся зелёного значка. — Максим, как себя чувствуешь? Пиздец, это опять Страшнислав! Он чё, меня преследует? — Живой пока, — нехотя ответил я. — Родители в курсе? — На фига? — ещё не хватало, чтобы он сейчас родителям накапал. — Я звоню твоим родителям, если ты до сих пор не сообщил им о произошедшем. — Да вы чё реально прикопались?! — не выдержал я. — Я сам разберусь! — Я вижу, как ты разобрался, в том числе и с двойкой за контрольную по алгебре. Они тоже не в курсе? Я чуть не взвыл. Вот сука, сейчас настучит на меня. — Не ваше дело! Мы сами в семье разберёмся! Не лезьте к нам! — В самом деле, Максим? — я услышал явный скепсис. Я отключился. Вот урод, теперь будет чуть что капать родителям. Наутро я потащился в поликлинику. Медичка, оказывается, меня записала на приём, во сервис! Докторка, тётка средних лет с не то седыми, не то серыми буклями начала мне мерить давление, температуру, пульс. Потом приказала раздеться. Я снял футболку. Она описала пальцем круг в воздухе, требуя повернуться. Я повернулся спиной. Она резво вскочила и подошла ко мне, начала трогать пальцем, тыкать и мычать. — М-м-м, очень любопытный случай. Потом она повернула меня обратно и принялась чуть ли не с лупой разглядывать мне грудь, потом взяла одну руку, осмотрела её от плеча до кончиков пальцев, поворачивая в разные стороны, потом другую так же. — Раздевайся, — снова приказала она. Заебали, всё время раздеться требуют. — В смысле? — В прямом. Снимай всё. — Нахр… Зачем? У меня чё, зараза какая? — Раздевайся. — Чё, прям совсем? — я стоял с лицом лица. — Совсем, совсем, будто новорожденный. Вот тётка тварь, пошутила называется. Я расстегнул медленно джинсы, надеясь, что она передумает. — Живей! Ты не на стриптизе! Вот блядь, засада, не очень-то хотелось перед тётками светить хуишками. Я спустил джинсы, потом трусы и встал так, надеясь, что достаточно. — Всё снимай полностью. Тяжело вздохнув, я стянул с себя всё, как она мечтала, и встал голышом, как ебучая личинка. Она обошла меня кругом, склоняясь низко, будто хотела отсосать. Извращенка какая-то что ли. Надо было мне с родителями прийти. Она чего-то хочет. Дальше она поступила ещё страннее, я всерьёз очканул. Она присела передо мной на колени. Я реально испугался, что отсосёт. Не очень-то хотелось. — Э, вы чё делаете? — я отступил. — Стой спокойно, — она разглядывала через очки мои яйца. Потом провела ладонями по ногам, прям по шерсти. Я вообще был в шоке, ничё не понял. Она зашла сзади и потрогала мне жопу. Я отскочил. Маньячка какая-то! — Вы чё творите?! Вы чё меня за жопу хватаете?! — Подними ногу! Я перепугался реально и не убежать никуда, голый стою. — Покажи мне пятку! Извращенка! Фетишистка! Нахуй ей моя пятка?! Я отступил за её стол. Она медленно приближалась, сверкая очками. — Пятки покажи! Мне надо удостовериться! — Чего?! — Удостовериться, что нет пятен! — Каких ещё пятен?! — Как на спине! Я вообще ничего не понял и снова стоял с лицом лица. — У тебя пятно между лопаток, — терпеливо объяснила она, — мне нужно удостовериться, что таких пятен нет больше на теле. Я с опаской показал ей пятку, потом другую. — Я могу одеваться? — Одевайся. Завтра сдашь анализы. Когда будут готовы результаты, придёшь с родителями. — А чё за пятно? — меня этот вопрос очень занимал, ведь из-за этого пятна она меня чуть не изнасиловала визуально. — Когда придут результаты анализов, я скажу конкретно тебе и твоим родителям. А пока заниматься предположениями не буду. Я попёрся в школу. На входе меня поймал Страшнислав. — Ты был у врача? — Иду оттуда, — пробурчал я и, не глядя, прошёл мимо. Он схватил меня за плечо и развернул к себе. — Что он сказал? — Он меня чуть не изнасиловал, раздел и измывался, за разные места хватал, — выдал я и уставился на него. Страшнислав смотрел с сомнением. — Так что он тебе сказал? — Ничё. Завтра анализы, потом с родителями. — Он разрешил тебе приходить в школу? — А то! — возмутился я, — Я что, по-вашему, заразный?! — Это мне неизвестно, — ответил Страшнислав и отпустил меня, — иди на урок. На следующий день я сдал анализы, а ещё через день пошёл с мамой на приём. Та же тётка с буклями пригласила нас войти. Потом, когда мы уселись на стулья, она сложила руки на столе и начала. Такое сказала, что у меня уши свернулись от удивления. — Пришли результаты анализов. Ваш сын совершенно здоров, — она выждала паузу и продолжила, — но есть кое что, что вам следует знать. Пятно на спине мальчика между лопаток является признаком, что у него появился соулмейт. Я подавился воздухом. Кто, блядь?! Мама отреагировала так же. — КТО?! — Соулмейт. В непосредственной близости появился соулмейт, с которым ваш сын общается. Пятно на спине постепенно трансформируется в рисунок, который будет точной копией рисунка на спине у соулмейта. По мере того, как она говорила, я охуевал всё больше и больше. В моей голове началась бешеная мыслительная деятельность, чего очень давно не было. Кто мог появиться недавно, с кем я общаюсь? Новеньких ребят не было. Во дворе тоже, все прежние. С кем я мог общаться? А докторка между тем продолжала. — Чтобы не испытывать постоянный дискомфорт и недомогание, мальчику нужно тесно общаться со своим соулмейтом. — Насколько тесно? — спросила мама, глядя настороженно. — Очень тесно, — обтекаемо ответила докторка. — В смысле? — спросил я, подозревая, каким будет ответ, и опасаясь этого до холодка в груди. — Сексуальный контакт — самое тесное взаимодействие, — невозмутимо ответила докторка. Я охуел. Значит, мне надо будет ебаться с мужиком, чтобы не болеть?! Стоп, почему с мужиком? С мужиком?! Со Страшниславом?!!! Я похолодел. Как мне это прежде в голову не пришло?! Страшнислав! Он же недавно пришёл в школу, и с его приходом у меня началась история с пятном на спине! Вот урод! И так ухитрился мне жизнь испортить! Со всех сторон подобрался! Вот это полный пиздец! Я же его ненавижу! Как же я спать с ним смогу?! Никак! Но тогда буду болеть и в обмороки падать, как тёлочка! — А чё никак ничё не сделать? — я с надеждой смотрел на докторку. Она медленно покачала головой. — Соулмейт — это не случайный человек. Он предназначен судьбой. Охуеть! Страшнислав предназначен мне судьбой! А у меня спросить? Нужен мне Страшнислав в суженые? Я вообще-то жениться планировал и даже одну личинку с женой наплодить, а теперь все мечты коту под хвост. — А если соулмейт этот уедет подальше или я от него уеду? — Если проявилось пятно, значит, произошёл телесный контакт. Теперь уже ничего не сделать. Остаётся только сближаться. Если вы с соулмейтом разъедетесь, плохо будет обоим. Вот урод! Он же меня хватал тогда в туалете, температуру щупал! Вот и телесный контакт! Но если бы даже не щупал, всё равно рано или поздно пришлось бы соприкоснуться, так сказать, рукавами, ведь он наш классный. Поэтому по-любому никак. Ой, блядь, что же теперь делать?! Мы с мамой попёрлись домой. Родительница молчала, переваривала информацию, не каждый день узнаёшь, что придётся сына замуж за мужика отдать. Я тоже молчал, думал про Страшнислава. Вот урод! Нет, он, конечно, так-то не урод на рожу, тёлочки наши постоянно про него чирикают: «Ой, какой он красивый! Какие у него глаза красивые, голубые! Такой накаченный! И там, наверно, большой!» Фу, если там реально большой, мне пиздец! Мне же его сосать придётся или в себя пихать! Он же не даст мне себя трахнуть. Или даст? Нет, не даст. Поэтому пусть лучше у него не будет большой, а будет маленький. Вот я поржу над ним, если у меня будет больше. С такими мыслями я пришёл в школу, расставшись на полпути с мамой. По тишине вокруг я определил, что идёт урок, а по времени — что идёт алгебра. Я не самоубийца, чтобы добровольно появиться перед Литкой, поэтому я пошёл за школу, там скамейки, посидеть можно. Едва завернув за угол, чуть не наткнулся на кого-то. Парень стоял вполоборота, и рожа у него была красной. Данька. Зарёванный. — Ты чё? Он ничего не ответил, но вид у него был совсем убитый. Нос красный, глаза красные, опухшие от слёз, губы покусанные. — Чё случилось? Он даже не смотрел на меня. Вперил взгляд в пространство и всхлипывал. Когда ревёт шестнадцатилетний пацан — это не то же самое, когда ревёт третьекласник. Значит, случилось что-то серьёзное. Неужели… — Захар? Он промолчал и продолжал тяжко всхлипывать. Неужели Захар-сука его нагнул? Если так, то всё, пиздец. Данька забеременеет, если у него уже начались течки, и всё, напьётся снотворного или вены порежет. Я достал телефон и набрал Захару в ватсапе: «Выйди». Потом пошел ко входу. Через несколько минут он показался в дверях школы. — Пошли, разговор есть. Мы вышли за территорию. Тут бесполезно «говорить», везде камеры по периметру. Мы молча дошагали до детской площадки. Там было лишь несколько мамок со спиногрызами. — Ты Даньку трахнул? Захар удивлённо уставился на меня. — В смысле трахнул? — В прямом, своим хуем, которым ты всё время машешь, когда его зажимаешь. Его молчание я принял за согласие и ударил. Захар распластался на спине. Потом приподнялся, опираясь на локти, коснулся окровавленных губ ладонью и посмотрел на руку, словно не веря своим глазам. Я склонился к нему, схватил за ворот рубашки и вздёрнул его на ноги. — Ты же понимаешь, сука, что жизнь сломал пацану, он же теперь в окно выйдет. — Да не трогал я его! — заорал вдруг Захар, и потише добавил. — Да я люблю его, я бы не поступил с ним так. Я не верил своим ушам. «Люблю?!» Он любит Даньку?! — Слышь, Захар, это очень серьёзные слова. Пиздеть так напрасно не стоит. — А я серьезно, — он убрал мою руку со своей груди и посмотрел в глаза, — я правда люблю. Я и доёбываюсь до него, чтобы все видели — он мой и не трогали его. — Его кто-то тронул. Он стоит за школой, весь зарёванный. Стой! — я схватил Захара, который подорвался куда-то, за шиворот. — Он тебя боится, не лезь к нему. Вместе пойдём. Мы вернулись на территорию школы. Данька сполз по стене и сидел прямо на брусчатке, уткнувшись лбом в колени. Даже голову не поднял, когда мы встали рядом. Захар тут же присел перед ним. — Данька, чё случилось? — он приподнял пацану голову и заглянул в зарёванное лицо. — Отъебись! — Данька дёрнул головой и снова уткнулся в колени. — Я ж не отстану, пока не скажешь, — Захар взял его за плечи и встряхнул. Брови его были сведены, лицо нахмурено, он реально беспокоится, может, правда любит. Я наклонился и поднял Даньку. Захар тоже вскочил. Вдвоём мы держали пацана, чтобы он снова не осел на землю. — У тебя мамка с папкой на работе сейчас? — спросил я. Данька кивнул, пряча лицо. — Тогда пошли к тебе. — Нахуй? — он уставился на меня красными глазами. Не хотел бы я быть блондином. Как кролик красноглазый. — Как нахуй? Рожу мыть, успокаиваться, блядь. Если тебя в школе заметят с такой рожей, к психологу потащат и предкам настучат. Мы попёрлись к нему. В квартире я сразу запихнул его в ванную и пошёл на кухню. — Чё б пожрать? — Захар орудовал в холодильнике. Данькина мамка предусмотрительно оставила нам контейнер с котлетами и контейнер с картошкой. Захар уже разогревал оладьи. Чайник закипел. Я достал из шкафа три кружки. Захар вынул из микроволновки оладьи и поставил туда котлеты. Когда всё разогрелось, мы разложили еду по тарелкам, разлили чай и начали есть. Потом вспомнили про Даньку. — Чёто он долго. Мы подорвались одновременно. Я уже представил себе Даньку, плавающего в окровавленной воде с закрытыми глазами, а из порезанной вены хлещет кровь. Он закрылся изнутри. Мы начали долбиться. — Данька, открой! Чё там за пиздец?! Открой! В ответ молчание. Тогда я опёрся ногой в косяк и начал тянуть дверь на себя. Защёлка затрещала. Мы пару раз долбанули по двери ногами, чтобы расшатать её. Снова потянули и чуть не попадали, когда она распахнулась, а вырванная с корнем задвижка повисла на одном шурупе. Данька сидел в ванне голый, вода едва прикрывала ноги. Душ был включен на малую мощность. — Ты чё сидишь?! Мы тут долбимся, двери ломаем! Он молчал, уставившись в пространство. Захар чёто при виде своего голого предмета любви совсем смутился. Как в школе зажимать при всех — нормально, а тут порозовел даже. Теперь будет дрочить на голый Данькин образ. Я взял головку душа, включил напор посильнее и облил пацана, потом выключил воду совсем. — Вставай. Он и не собирался, продолжал сидеть, тупо глядя в пространство. Я схватил его и поднял. Захар протянул полотенце. Я накинул его Даньке на голову. Огромное полотенце закрыло его, как паранджа. Правильно, нечего светить своими прелестями, смущать честных пацанов. Вдвоём мы вытащили Даньку из ванны и потащили в комнату одеваться. Я порылся в шкафу, достал футболку и какие-то шорты, кинул ему. — Надевай. Но тот, как стоял в полотенце, так и сел на кровать. Я стянул с него полотенце и надел футболку. Захар, как я заметил, вообще, впал в ступор, будто голого пацана не видел. А может, реально не видел и только строит из себя альфа-самца, который ебёт всё, что движется? — Надевай, блядь, шорты, чё сидишь?! Я что ли должен тебе их натягивать?! — я ткнул Даньке с лицо шортами. Он взял их и заторможенно начал натягивать. Захар смотрел ему в лицо и, к моему удивлению, не опускал взгляд ниже. Вот это поворот! Кто бы мог подумать, что он такой трепетный возлюблённый! Ромео! Нас училка по литературе заёбывала, заставляла отрывки заучивать: «Любовь! Жена! Смерть выпила чёто там…» — Всё, пошли на кухню. Дожрём. Остыло, наверно, всё. Мы пошли, сели есть дальше. Захар намешал Даньке горячий чай с сахаром, поставил перед ним. — Пей. Данька на автомате взял кружку. Картошка остыла, котлеты ещё нормальные. — Ну чё? — спросил я, когда Данька поставил кружку на стол. — Чё случилось-то? — То, что ты думаешь, — он с вызовом посмотрел мне в глаза. Я смотрел в его голубую радужку с чёрными, огромными сейчас, зрачками и думал: «Оказывается, у тебя есть зубки, омежка». — Кто? — Ты его не знаешь, — он отвернулся. Мы переглянулись с Захаром. — Чё ревел? Он тебя насильно трахнул что ли? — Нет, я сам попросил! — внезапно возмутился Данька. — Такие тупые вопросы задаёшь, Макс! Вот это пиздец! Его изнасиловал какой-то мудак. И чё теперь делать? — Как ты вообще к нему попал в лапы? — Задом об косяк! Как! — опять взорвался Данька. Ты посмотри, какие омежки зубастые. — Ты не ори, блядь, говори толком! — Он мой друг. Был, — поправился Данька. — И чё? — Мы сидели у него, как обычно, — он опять замолчал. — Ему сколько? — Он взрослый. — Ну и чё, этот взрослый трахнул тебя за здорово живёшь? Данька с негодованием взглянул на меня, сверкнув глазами. Он, оказывается, стервозный, как тёлка. Мне было неловко спрашивать о таком, но надо точно знать. — У тебя как, течки-то были? Захар немедленно начал краснеть. Данька тоже. Стиснув зубы, он выдавил с неохотой: — Да. Дело плохо. Значит, он вполне может забеременеть. А это конец. В нашем фальшиво толерантном обществе с двойными стандартами быть омегой — самое худшее. Я был готов ноги родителям целовать, что родился альфой. Омега — это и не мужик, и не баба. Природа требует ебаться с мужиками, а нельзя, табу. Даже на еблю двух альф смотрят не так строго, как на омегу, которая легла под мужика. А если омега забеременела, то это всё, позор из позорищ. Лучше сразу удавиться. — Он хоть в презике был? — Не знаю. Я не понял. Я испугался, — его голубые глаза вновь наполнялись слезами. Захар отвёл взгляд. Тоже не любит женские слёзы. — Так кто он? Хоть покажи, — я ждал, пока Данька совладает с собой. — Зачем? Что ты сделаешь? Уже не доказать, — он глотал слёзы, но в голос не ревел. Да уж, ситуация. Он прав, не докажешь ничего, а публично обвинить этого мужика— значит, Даньку опозорить, все сразу узнают о произошедшем. Как же хуёво быть омегой! А если Данька забеременеет, то все и так узнают, вдвойне позор. Хотя мужика тогда прижать можно. Не знаешь, как поступить! СТАНИСЛАВ. Я второй день в полном непонимании того, что происходит. Точнее, разумом я понимаю, но сердце отказывается признать. Когда я увидел это пятно на спине мальчишки, сразу узнал его. Опытная Наталья Алексеевна подтвердила мои опасения. У мальчишки появился соулмейт. А это очень серьёзно. Но когда я обнаружил и у себя такое же пятно между лопаток, понял, дело не просто серьёзное, а судьбоносное, жизни и смерти. Угораздило же меня устроиться именно в эту школу, вообще приехать в этот город. Хотя, если это судьба, то рано или поздно мы бы с ним встретились. Но лучше бы поздно. Хотя, какой смысл сейчас об этом говорить? Встрял, вляпался в своего соулмейта. Я планировал после развода найти себе парня и пробовать строить отношения с ним. Семилетний брак показал, что мне с женщинами не по пути. С мужчинами, я знал, будет нелегко, но это было то, к чему тянулось моё сердце. У меня была непростая проблема, из-за которой я неоднократно получал по морде. Я не чувствовал запахи потенциальных партнёров и нередко принимал альф за омег. Нет, запахи вообще я чувствовал великолепно, мог с закрытыми глазами определить любой цветок, от полевой незабудки до коллекционной розы. Но ароматы омег с ванильными или коричными нотками не чувствовал вовсе, так же, как и запах альфы. Поэтому ориентировался по внешности и иногда ошибался. Этот ершистый мальчишка явно альфа, вон как смотрит на меня своими синими глазищами, как на врага, чувствует альфу-соперника. Не враг я тебе, юный красавчик. Я твой соулмейт, предназначенный тебе с рождения. И зачем мне это? Разве об этом я мечтал? Разве о мальчишке, который младше на четырнадцать лет? Чувствую, он мне мозг будет выносить с завидным постоянством. Мелкий мерзавец. Он уже меня раздражает. А придётся с ним налаживать отношения, признаваться, идти к его родителям, соулмейт — это серьёзно. Права соулмейтов защищаются на государственном уровне. Это единственный случай, когда двое мужчин могут легально, легитимно и свободно жить вместе. Пятно между лопаток преобразовалось в рисунок. Крылья. «Слышишь, растут уже крылья за твоей и моей спиной!» Хорошая песня. Про нас.