Крылья за твоей и моей спиной

МАКСИМ Мне снился Страшнислав. Он умирал и звал на помощь. Именно меня. Голос был негромким, но твёрдым. Мы с ним находились в пустыне. Я видел его поодаль, полузасыпанного песком, с посеревшим, потрескавшимся, как неглазурованная керамическая плитка, лицом и кровоточащими губами. В моих руках кувшин с тем, что может спасти Страшнислава. Скорее всего это вода. Точно не знаю, не могу увидеть. Узкое горлышко сосуда. Во сне я чётко понимаю, что мне нельзя пить содержимое кувшина, это на вес золота, только для Страшнислава. Я пытаюсь идти, но зыбучие пески засасывают ноги. Проваливаюсь, паникуя, но держу сосуд над головой, чтобы не пролить. — Максим, Максим, — зовёт он. Песок засыпает мне лицо, голову, мне страшно, я задыхаюсь. — Максим! — меня выдёргивают из песка. Становится легче дышать. Распахиваю глаза. Папа. — Максим, напугал ты меня! — мой всегда спокойный папа взволнован. — Папа, сколько я спал? — говорить трудно, в горле песок. — Уже вечер. Пойдём в гостиницу. Переночуем, завтра поедем дальше. Мы на парковке перед небольшим двухэтажным зданием. Вокруг серые пятиэтажки с аляповатыми баннерами. Похоже на маленький провинциальный городок. Едва попав в номер, я валюсь на кровать. — Сначала поужинай, потом будешь отдыхать. Неужели не выспался? Что-то ты красный. Температура? — папа потрогал мне лоб и вышел из номера заказать лекарства в аптеке. Я почувствовал, как опять проваливаюсь в сон. СТАНИСЛАВ. Звонок не вырвал из тяжёлого сна, а назойливо звенел где-то далеко-далеко, сквозь толщу ваты. Хотелось спать: сказалось напряжение последних дней, проблемы с избитым Захаром в больнице, с Максимом, впрочем, с ним без проблем не бывало, с оскорблённой Лидией Ивановной. Поняв, что звонок не замолкает, я начал подниматься, слушая. Нет, это не в дверь. Телефон. Мама Максима. — Станислав Сергеевич! — закричала она, едва я взял трубку, — Максим пропал! Его отец забрал! Увёз! Не знаю, куда! Десять минут на все утренние процедуры, ещё пять на дорогу, и я уже слушаю рыдающую женщину. — Вот, — она, всхлипывая, подаёт мне записку, — сейчас только обнаружила. «С нами всё в порядке, Света, не волнуйся. Я не могу допустить, чтобы мой сын стал развлечением для извращенца. Не трать время на поиски. Я найду способ связаться с тобой позднее». — Куда он мог увезти Максима? Она качает головой. — У вашей семьи есть недвижимость за пределами города? — Да, но он не повезёт туда сына, — она вытирает глаза салфеткой, — слишком просто. — Но проверить нужно. Через полтора часа мы вновь вернулись в квартиру, обшарив загородный домик от подвала и до мансарды. По дороге перебрали все возможные варианты: родственники, друзья, знакомые. Обзвонили всех. — Возможно, они в городе, в одном из отелей? — я взглянул на женщину. — Не думаю, он очень упрям. Если он решил что-то, то сделает по-своему. Увезти может на край света, лишь бы настоять на своём. — В полицию обращаться пока не будем, — я принял решение за нас обоих, — сначала в частном порядке сделаю всё возможное. Оставив женщину, я поехал домой. Связался с приятелем из столичной дорожной полиции. Через полчаса у меня были фотографии с камер. Автомобиль отца Максима выехал из города в пять часов утра и двинулся на восток по федеральной трассе. Главное, что не вылетели в другую страну. Теперь нужно отслеживать их путь. — Если он не свернёт с дороги, мы можем вести его, — сказал мне приятель, — а если заедет в один из городков, то потребуется время для поисков. Вечером он вновь позвонил мне и сообщил, что автомобиль пропал с камер. — Там городок как раз, они, вероятно, переночуют. Подождём до утра. Я был вынужден согласиться с ним. Но на душе камнем лежали сомнения и беспокойство. Что с Максимом? Как он? Ведь мы не виделись и не общались уже несколько дней. Он мог заболеть. Наутро приятель сообщил, что на камерах автомобиль не появился. — От городка идут несколько второстепенных дорог на север и северо-запад, — сообщил мне он, — надо объявлять перехват, иначе потеряем время. Пусть родственники мальчика пишут заявление. Надо искать официально, подключать местную полицию. Я приехал к Светлане, чтобы сопровождать её в ближайшее отделение. Узнав, в каком направлении двигался муж, она задумалась. — Но у нас в той стороне нет ни родственников, ни друзей, ни тем более принадлежащего нам дома. Все, кого мы знаем, сосредоточены в нашей области и столичном регионе. Понять не могу, куда он может ехать. Она одевалась в прихожей, проверяла, взяла ли документы. — Фотографии Максима, — напомнил ей. — Ох, правда, а я ведь забыла, — она ушла в комнату, долго копалась там, потом вернулась с двумя фото и принялась засовывать их в сумку. — Всё? Мы можем идти? — я начал открывать дверь. — Ой, подождите, пожалуйста, Станислав Сергеевич, телефон, — покопавшись в сумке, она достала смартфон, взглянула на экран и подняла на меня круглые глаза, — это муж! Она быстро нажала на кнопку и приложила аппарат к уху. Я следил за сменой эмоций на её лице. — Да, Витя, он как раз здесь, — произнесла она встревоженно, выслушав мужа, — сейчас передам трубку, объясни, пожалуйста, подробно, — последние слова сопровождались плачем. Я взял телефон. Холодным тоном, как и всегда со мной, Виктор сообщил, что Максиму очень плохо, он в бессознательном состоянии, и мне следует, как можно скорее, приехать к нему. На карте этот городок располагался в десяти-двенадцати часах пути, если ехать с разрешённой скоростью. Ближайший аэропорт находится в четырёхстах километрах. Если с военного аэродрома лететь — у меня были там знакомые ребята, бывшие сослуживцы — то всё равно уйдёт много времени на разрешения. По дороге в аэропорт я заказал билет на ближайший рейс и сразу же — местное такси в тот городок. Самолёт через час, полтора часа полёт. Более всего времени займёт дорога на такси до городка — три часа. Итого, к двум после полудня я доберусь до Максима. В гостиницу я влетел, перепугав персонал. Но Виктор уже ждал у стойки, мы созванивались в пути. В номер я буквально вбежал, оставив его позади, и бросился к кровати. Максим спал… или нет? Когда человек умирает, он незаметно меняется. Вроде тот же, но уже другой. Незнакомое лицо, как на живописном портрете, когда изображён тот, кого ты знаешь, но в то же время совсем непохож. Максим был неестественно бледен и дышал слабо, поверхностно. Я смотрел и не узнавал. Лицо, как белая маска. Под глазами глубокие синие тени. Черты заострились, выступили скулы. Всего несколько дней и живой мальчик превратился в гипсовую статую. По дороге сюда я созвонился с Машей. Она нашла информацию о спасении своего соулмейта после разлуки. Прежде всего тесный контакт. — Отбрось все условности. Важно, чтобы соприкасалась как можно большая площадь тела, поэтому раздевайся и ложись рядом, обними его, — посоветовала Маша. Не теряя времени, я принялся скидывать с себя одежду. Виктор, скривившись, вышел из номера. Мне было всё равно. Максим лежал в футболке и трусах. Я осторожно снял футболку, лёг к нему под одеяло и крепко прижал холодное тело к себе. Мы лежали долго. Я обнимал его, обхватывая ладонями твёрдую спину до тех пор, пока не почувствовал тепло. Не доверяя ощущениям, взглянул на его лицо. Оно слегка порозовело, утратив мертвенную бледность. — Максим, Максим, — обрадованный, принялся целовать уже тёплые щёки и лоб. И тут он открыл глаза. Взгляд ещё был туманным, он пока не узнавал меня. Я смотрел в синеву этих глаз и понимал: что бы ни случалось с нами в этой жизни, я буду любить его до конца своих дней.