Intra sua

      «Я родился пятого брюмера третьего года республики…»       — Ты ничего не съела на завтрак. Болит желудок?       — Всё в порядке, Монс. Поем позже.       — Остынет.       — Подогрею.       «…в Руане, куда моя мать приехала повидаться с сестрой. Отец всегда говорил, что я настоящий нормандец — свободный и почти нищий. Революция отняла у него имение, и позже он не захотел возвращаться в Иновиль ни путём закона, ни путём милостей императрицы».       Шёл второй выходной день Элии, и она, сев у широкого подоконника гостиничного номера, подключила к универсальному проигрывателю мини-диктофон.       Голос Луи-Эммануэля дерзко заполнил неубранную спальню. В записи он казался ещё более чистым и детским, чем был. Между тем, как он звучал, и тем, что он говорил, пролегала пропасть.       — Начитка мемуаров? — блеснул знаниями пассеистики Монс, прослушав несколько фраз.       — Именно, — солгала Элия во благо государственной тайны. До неё запоздало дошло, что не стоило включать проигрыватель при посторонних.       Монс не был посторонним для неё, но был для Луи-Эммануэля.       Не дожидаясь, пока в запись ворвётся град её вопросов, она уменьшила громкость до нуля и напечатала в планшет какую-то нелепицу.       Монс постоял рядом, сосредоточенно моргая, и наконец сказал:       — Странный голос. Чрезвычайно. Начитывал дроид?       — Где же ты слышал у дроидов такие голоса?       — У людей я таких тоже не слышал, — справедливо возразил Монс.       — Вроде бы это итог студенческого проекта. Может, обработанный…       Озадаченно качая головой, Монс ушёл в ванную комнату.       Выходные, Берлин, Монс.       Монс и Элия встретились семь лет назад в Осло, на гуманитарном форуме. Их познакомила госпожа София, куратор Монса: она возглавляла одно из северных министерств науки и инноваций. Годом позже Монсу предложили место в совете конфликтологов Парижа — он согласился и стал жить вместе с Элией. Просто и естественно, без всякого надрыва.       «Когда я учился в военной школе, моя мать простудилась и умерла от грудной водянки. Отец больше не женился, хотя был нестарым человеком. При его начитанности Гёте неудивительно... Мать отличалась красотой и неунывающим характером, он находил её неповторимым идеалом».       Проигрыватель по-прежнему задушенно гудел. Слова Луи-Эммануэля о матери отпечатались в памяти Элии лазером по металлу.       Что сделала бы Элия, умри Монс сегодня? Что сделал бы Монс, умри Элия завтра? Глупости. В их век не строят идеалов. Даже не простужаются.       — Я пойду погуляю и куплю продуктов. Не забудь поесть.       Она кивнула, улыбаясь, и преступно выкрутила регулятор громкости.       «Мой кузен погиб в битве под Фридландом…»       Это четверговое! Элия вздрогнула, будто на неё плеснули ледяной воды. Сейчас начнётся. Но лучше переосмыслить, чем избегать.       «...отец утешал её. Она зря плакала…»       Какой изящный, современный плеоназм: плакать не зря ведь невозможно. Этому учит любая книга по функциональному воспитанию.       «…я тоже мечтал умереть во славу Франции. Получилось».       — Наполеон проиграл битву под Лейпцигом, — произнесли две Элии одновременно. — А потом всю войну. Париж был сдан, Наполеон отрёкся.       «Какая вы жестокая, госпожа Элия», — процедил Луи-Эммануэль.       «Я только сказала правду».       «А я не просил её у вас! — вскрикнул он зло и отчаянно. — И предпочту считать, что вы мне солгали!»       Она ударила по подоконнику раскрытой ладонью, как ударяла по столу в их рабочем лейпцигском кабинете.       «Но почему? Правда удобнее лжи».       «Удо-о-обнее? — Это прекрасное слово явно отвращало Луи-Эммануэля. — Вы думаете, мне было бы удобнее умирать, кусая землю, с мыслью, что император проиграет? Разве это правильно, госпожа Элия?»       — Конечно, — вторила она себе.       «Правильно отнимать у человека надежду?..»       На сей раз Элия выключила проигрыватель и принялась за холодные рисовые блинчики с витаминным соусом.       Ложь, надежда, смерть.       Собственно, первой проблемой, с которой столкнулась Элия, была надежда на маловероятные и давным-давно несбывшиеся вещи. Или Луи-Эммануэль столкнулся? Элия никогда ни на что попусту не надеялась…       Второй великолепный плеоназм. Надежда не бывает полной, разумной. Адекватная замена ей — это ожидание заслуженного успеха.       Человечество, к всеобщему счастью, прекратило играть в рулетку. Русскую, европейскую, американскую, не имеет значения, какую, раз прекратило. Что-то делалось кем-то в расчёте на стопроцентный результат. Когда речь шла о научных экспериментах, результат прогнозировался позитивный или негативный — так или иначе продвигавший исследование дальше.       Однако Элия сомневалась, что в беседах с Луи-Эммануэлем была хоть крупица толка для пассеистики. Его жизнь пересекалась с необходимыми для неё значимыми фактами, но Элия знала о любом из них с университетской скамьи. Ключом к уникальной информации мог бы стать маршал Мишель Ней или человек вроде него. Девятнадцатилетний подпоручик уланов из корпуса маршала видел слишком мало в масштабе пассеистики.       А ещё он был экзальтирован и возвышен, как сумасшедший, чей мозг отказался нормально воспринимать окружающий мир.       Дожёвывая липкий блинчик, Элия перещёлкнула диктофон на последнюю, позавчерашнюю кассету.       «Его высокопревосходительство маршал был на редкость одарённым военачальником, — почтительно заворковал Луи-Эммануэль. — Нам, к сожалению, так и не удалось лично познакомиться… Я лишь несколько раз встречался с ним на смотрах. Офицеры отзывались о господине маршале исключительно хорошо. Я помню его лицо — открытое и спокойное, знаете, так держатся люди, которых не в чем упрекнуть…»       «Как проявлялась его одарённость?» — перебила Элия, утомлённая потоком плотного и душного, как противогаз, чувственного восторга.       «Господин маршал угадывал, как следует поступать, и первым бросался в схватку. Его бесстрашие вдохновляло последнего труса…»       «Вдохновение на войне? Вдохновение на самоубийство?»       Элия, поморщившись, призналась сама себе, что произвела многовато — для Луи-Эммануэля — подмен понятий.       Он, помолчав, ответил сквозь назревающее раздражение:       «Вдохновение на подвиг во славу нашей империи».       «Тысячи погибших в сражениях за воображаемый приз — это знак глупости, а не подвига. Абсолютно бесполезная жертва».       «Вы заладили про пользу, будто пастор на проповеди! — наконец взорвался Луи-Эммануэль. — Лучшие вещи в жизни, по-вашему, бесполезны — азарт, любовь, гордость! Считайте их знаком глупости, госпожа Элия. Это похвала от бессердечной пустышки вроде вас!»       Назавтра для диктофонной Элии и вчера для Элии, пьющей кофе, он отказался с ней говорить, потому что «не хочу» и «обиделся». («Обиделся» Элия произносила про себя на французском: в футуристе этот глагол за ненадобностью не был предусмотрен лингвистами.) Казус очень развеселил госпожу Софию. Её снисходительная улыбка Саскии намекала, что она предвидела нечто подобное, и скорее рано, чем поздно.       — Съездите на несколько дней в Берлин, госпожа Элия, отдохните, обработайте материал, — сказала она. — Анима соскучится без вас.       «Скучать» госпожа София добавила на английском языке.       За вернувшимся Монсом тонко пискнула входная дверь.       Азарт. Обида. Скука.       Элия чувствовала азарт, расспрашивая Луи-Эммануэля, обиду на то, что он назвал её бессердечной пустышкой, и скуку в номере берлинской гостиницы.       Её словно раздавил в кулаке невидимый гигант.       — Монс… — позвала Элия нехотя.       Он выглянул из прихожей в спальню — здоровый, сильный, уверенный в себе, в общем, идеальный взрослый организм с гармоничной анимой.       — Нужно твоё мнение как учёного.       — Постараюсь ответить, — с готовностью пробасил Монс.       — Всего ли достаточно в нашем функциональном воспитании?       — Оно функциональное, Элия, — он рассмеялся, — в нём не может быть лишнего, вне него нет недостающего. Не моё мнение как учёного, а логика. Тебе бы меньше читать старинных бумаг.       «Если бы читать, если бы читать!» — устало подумала Элия, убирая мини-диктофон в сумку. Читать без опаски дисфункции её научили. Слушать пылких и задорных мальчиков с хрустальными голосами — нет.