Intra sua

      На губах госпожи Софии, сосредоточенно ставившей одну электронную подпись за другой, искрилась заговорщическая улыбка мадам Рекамье. Заметив это, Элия опустила взгляд в стол. Её собственное лицо, опухшее и бледное после всех страданий, казалось ей зацементированным.       — Вы прикажете уволить меня, госпожа министр? — с трудом выговорила она, всё так же не поднимая головы.       — Не вижу никакой необходимости, — последовал невозмутимый ответ. — Вы просто перенервничали, госпожа Элия, и слишком серьёзно к этому относитесь. Вашей функциональности как пассеиста ничто не угрожает. Отдохните, посетите врача, в конце концов, пропейте лекарства и возвращайтесь в архив. Или не хотите?       — Хочу.       Элия вспоминала об архиве даже с некоторой надеждой: там всегда было умиротворяюще мало людей. А те, что жили в источниках, молчали.       Архив, источники, надежда. Надежда!       Бациллы шевалье д’Иновиля безнадёжно разжижили ей мозг.       — Рабочая технология вряд ли пострадает от ваших новых странностей. — В руку Элии аккуратно вложили стило. — Господин Андерхофф — хороший тому пример. Вот здесь, пожалуйста, о неразглашении… И на следующей — за премиальные.       «Премиальные? На психиатра, не иначе», — съязвила про себя Элия.       Госпожа София обошла круглый конференц-стол и ободряюще, почти по-дружески сжала её локоть.       — Кстати о господине Рике. Вы знаете, почему он всё это время никак не уезжал к себе во Франкфурт? Скажите, что не знаете, я буду в восторге!       Вопреки старинного фасона истерике, устроенной Элией полчаса назад, госпожа София не притворялась, что всё в порядке — она правда так считала. Её бодрость и оптимизм будто солнечными лучами пронизывали мрак отчаяния, в которое Элия сама себя загнала; это успокаивало лучше всяких таблеток. Если уж опытный социолог-конструктор не волнуется на её счёт, то и ей не нужно; она не первая и не последняя; её функциональности ничто не угрожает.       Повторив последнюю мысль, как мантру, несколько раз подряд, Элия глубоко вдохнула и постаралась расслабить шею и поднятые плечи.       Вопрос госпожи Софии терпеливо ждал.       — Не знаю. Я спрашивала, но только смутила его.       — Неудивительно, причём в обоих случаях, — рассмеялась госпожа София. — Я вам его продам с потрохами, милая Элия. Он влюблён в вас с тех пор, как вы учили его группу французскому, и здесь, в Лейпциге, он следил за вашей безопасностью. По-моему, вы ещё сильнее распалили его страсть, отважно беседуя с нашим бедным мальчиком! Монс не даст вам такого обожания. И такого эстетического наслаждения. На мой вкус, господин Андерхофф очень красивый мужчина.       Элия чувствовала себя побитой градом чувственной французской лексики. Где и как госпожа София успела её усвоить? Новость о господине Рике на этом живописном фоне её не особо смутила. Прежде Элия не раз думала, что он на всех — или каких-то, её типа — женщин смотрит ощутимым, ласкающим взглядом. Влюблён пять лет, с аспирантской скамьи?.. Она явно не такая уж сумасшедшая, если сравнить со средневековым романтиком.       — На мой тоже, — кивнула она, — однако к Монсу я привыкла. Он уверен в себе и надёжен.       — В первую очередь он безупречный функционал. Он не поймёт, что с вами. Его интересуют простые партнёрши, господина Андерхоффа — вы одна.       Госпожа София заматывала Элию в кокон из своей конструкторской паутинки — так мягко и неумолимо, что хотелось спать и соглашаться.       Она, Монс, господин Рик. Никакого Луи-Эммануэля.       — Хотя бы поговорите с ним. Сходите на свидание. Переспите.       — Заманчивая идея, — улыбнулась Элия потеплевшими губами.       — Не буду уточнять, какая из трёх. — В стеклянные двери постучал дроид-секретарь. — Мне пора, госпожа Элия. Идите завтракать и не смейте больше расстраиваться по пустякам! Общество не толкает в бездну людей, которые её заинтересовали, а вырывает обратно… Вот задача моей профессии.       Элия не была голодна, но от слова «завтракать» засосало в желудке, и она послушно отправилась в кафетерий. Белковый омлет с грибами вкусно таял на языке, кофе чуть горчил — подходяще к сахарному печенью. С каждым глотком Элию отчётливее отпускала апатичная дрёма.       «Смерть походит на сон без сновидений. Сон нигде и никогда, без тепла постели или холода могильной земли. Сон спокойный и вечный».       Она потёрла воспалённые веки.       Эту бессонную ночь она жила по-настоящему.       Ей не понравилось.