Ухажёр

— Что Вы делаете сегодня вечером? — спрашивает Шахматноголовый, и Реборн думает, что это шутка. Реборн очень хочет, чтобы это было шуткой. Реборн верит, что намёк в словах ей почудился, но пару раз пальнуть по месту с шаманом всё же стоит. Как всегда, бесполезно, а шаман всё смотрит и смотрит. — Нет, — отрезает бывшая Аркобалено и уходит гордо, стукая каблуками, и всем своим существом чувствуя чужую улыбку отправленную ей в спину. Шахматноголовый — о, зовите меня Кавахира, не чужие люди! — выглядит на пару-тройку лет её моложе (такая мелочь для древнего Тумана), улыбается натянуто-безмятежно и напрочь игнорирует стойкое женское «нет». Реборн чертыхается и плюется ядом на бывшего ученика, невзирая на его статус; Реборн злится, берёт множество заданий, чтоб минуты свободной не оставалось, и прогоняет-прогоняет-прогоняет навязчивого ненавистного шамана; Реборн вымещает негативные эмоции на всех в радиусе километра и никому не объясняет причин своего поведения. А ещё Реборн носит с собой в два раза больше оружия и сжимает в кулак всю свою решимость, подогреваемую горячим пламенем, потому что она не уверена, что её сил достаточно, чтобы в одиночку противостоять зарвавшемуся древнему Туману. Шахматноголовый — я скорее умру, чем сделаю милость и назову тебя по имени — продолжает улыбаться, продолжает появляться в самые неподходящие моменты тишины и покоя, продолжает нарушать её одиночество, и одним только своим существованием раскачивает её нервную систему. А ещё он дарит ей цветы, шоколад, лапшу, кулинарную книгу, снова цветы и красивое колье с жёлтыми камнями — Реборн кидает каждую подачку либо в самого дарителя, либо в урну. Подарки всегда оказываются перед ней, хочет она того или нет. Шахматноголовый — клянусь пламенем, Солнце, что исчезну из Вашей жизни на месяц, если перейдёте на имя — заслуженно получает место самого упёртого барана в её жизни, обойдя в этом и её бывших учеников, и бывших коллег-по-проклятию. Кавахира совсем границы развидел, когда стал появляется в её квартире; а вот просто так! Захотелось ему! И у Реборн дёргается бровь и опускаются руки после сорок второго переезда. — Чего ты этим добиваешься? — деланно-безразлично спрашивает женщина, делая глоток эспрессо, где четверть жидкости составляет десятилетний коньяк. Качественное успокоительное, ничего не скажешь. Кавахира вежливо улыбается, сидя напротив неё, и не спешит с ответом, угощаясь черствым печеньем, об которое можно сломать зубы. — Ничего криминального, — шаман едва-едва усмехается, слегка пожимая плечами и бросая на неё насмешливый взгляд, — хочу провести вечер с обворожительной женщиной, — и улыбка, которую Реборн хочет познакомить со своими костяшками. Она до трещин сжимает ручку кружки; она бросает на него острый жгучий взгляд и пытается взять себя в руки; она дёргает уголки губ в ядовитой усмешке. — Что же Вы тогда не понимаете, если женщина говорит «нет»? — яда в голосе столько, что сейчас травить окружающих киллер может не хуже Бьянки. Шаман смотрит внимательно и с неподдельным интересом. — Немного Тумана всегда может всё исправить, — Реборн едва не дёрнулась назад, чисто на инстинктах чувствуя опасность. Только манипуляции сознанием ей не хватало, шаман слишком силён, она может и не справится. Чёрт подери. — Но, — продолжает Кавахира, вдоволь полюбовавшись на готовое сражаться Солнце, — я всегда считал, что лучше и занятнее привлечь внимание понравившейся женщины. И чем сложнее, опаснее и труднодоступнее — тем лучше. Кавахира весело улыбнулся. Реборн поняла, что война только началась. Она лишь надеется, что продержится неприлично долго, пока очередному Туману не сорвёт крышу. Дело дрянь.