Последний день жизни

Сэнди-Шорс, Округ Блэйн, Занкудо-Авеню. Вт. 14\06\2014 Время 12:38

      Парень раскрылся по полной, больше не зажимался, не скулил, не извивался, как тощая ящерица под башмаком. Он успокоился, видимо выдохся, обмяк и просто лежал на столе, согнув руки в локтях и прижав их груди, в которой почти не осталось воздуха. Создавалось впечатление что он копит силы, для того чтобы снова затеять скачку необъезженного "конька" по своему убогому жилищу.       Ветхий обеденный стол с протяжным режущим слух скрипом раскачивался из стороны в сторону, готовый развалиться в любой момент на части, а мальчик на нем не издавал ни звука, просто смотрел в пространство перед собой и громко сопел как взмыленное животное на бойне, выдувая кроваво-сопельные пузыри носом.       - Ты похож на чертову Рождественскую курицу! Сейчас я тебе и начинку в жопе организую! Мальчик ощерившись резко подался назад, попытался скинуть со спины потную мужскую тушу, но тут же получил удар кулаком в затылок, и рухнул на прежнее место громко клацнув зубами.       Ослепившее его марево беспамятства стало своего рода защитным механизмом, спасающим в эту трудную минуту от полной потери сознания и адской боли, разрывающей тело по швам изнутри, как тряпичную куклу, которую насаживают на непомерно огромный для ее лоскутного туловища деревянный каркас.       Острые края залитого пивом стола больно впивались в мягкую нежную кожу, там где давление было особенно сильным, а именно в паху. Голова безвольно раскачивалась каждый раз, когда большой тучный человек в засаленной майке вонзал в подростка свой огромный черный член, густо поросший вокруг прелыми дурно пахнущими волосами.       Это продолжалось так долго, что кровь на губах пацана уже успела высохнуть и неприятно стянуть кожу вокруг припухшего рта. Ярко-розовое шелковое платье его мамаши собралось мятыми складками на боках и теперь просто опоясывало бледные узкие ребра, как ослабшая импровизированная петля. Прохладная ткать была влажной на ощупь, напитавшись потом и кислой сыростью помещения. Отопление отключили еще пару недель назад, так что в доме было холодно и пахло затхлыми, не мытыми мужскими телами. Снаружи уже который день лил зимний дождь, время от времени сменяясь мокрым снегом. Близилось Рождество. Тревор поджал верхнюю губу, и напряг мышцы груди, чтобы стало легче дышать.       Счета за неуплату продолжали приходить, вскрытые и нетронутые конверты валялись на полу, на журнальном столике и даже в туалете: но там для них находилось весьма практичное применение.       — Маленький ублюдок, — простонал мужчина за спиной Тревора и положил мясистую ладонь между выпирающих лопаток укрощенной жертвы. — Ты чертов ублюдок, я проучу тебя, будешь знать, как дерзить мне! Скажи, что тебе это нравится, щенок! Скажешь для папочки? Давай же, тварь недоебанная! — Он закатил глаза и приоткрыл рот как будто в нелепом затяжном зевке. Зловоние из его гнилого пропитого рта пробирало до желудочных спазм, даже на расстоянии вытянутой руки, не говоря уже о его подмышках.       Грубым рывком он завел руку Тревора ему за спину, набирая темп своих порывистых, резких фрикций и приближаясь к кульминации сексуального наслаждения. Его отвислое волосатое брюхо улеглось на упругие ягодицы мальчишки, когда не малых размеров член вошел в его анальное отверстие до самого упора. Это было сравнимо со средневековой пыткой, когда осужденному в анус загоняли острый деревянный кол. В данном случае последствия были менее трагичны для потерпевшего, но по ощущениям надо думать не многим отличались.       Тревор издал приглушенное утробное рычание, скребя ногтями свободной руки поверхность стола и судорожно выгибая спину. Он был красивым. Да, да, Тревор Филипс когда-то был красивым, и напоминал одетую в тряпье хрупкую фарфоровую куколку, в те редкие минуты, когда его лицо не покрывали синяки и кровоподтеки. Люди говорили, что он похож на свою мать, смазливую, но глупую женщину, не нашедшую себя в жизни. У Тревора было ее кругленькое личико, большие карие глаза и маленький ровный носик. Темный цвет волос, густые черные брови, длинные девчачьи ресницы, и патологическую склонность к насилию, он очевидно унаследовал от отца, хотя миссис Филипс, будучи подвыпившей наедине с сыновьями часто говорила им, что на самом деле не знает, кто оставил в ее утробе Тревора. Ти вполне может быть результатом ее порочной связи со старым клиентом, Стюартом Кейси — местным криминальным авторитетом ирландского происхождения, которого к несчастью, не так давно застрели во время полицейского рейда в баре «Пьяный лось». Эта злополучная тема обсуждалась редко, исключительно в отсутствии самопровозглашенных глав их сумасшедшего семейства, сменяющихся с той же частотой, что и роса на листьях.       Но все это сейчас по сути было не важно, ведь лицо Тревора было разбито, и он напряженно водил во рту прикушенным во время борьбы языком, выискивая на ощупь горячие соленые гнезда выбитых зубов. Таких по предварительным оценкам было только два, уже хорошо, порадовался он мысленно. Потери не большие, и значит не придется идти к дантисту. Впрочем, денег на его услуги все равно нет. Кровь из разодранного заднего прохода стекала по его бледным ногам прямо в старые кроссовки, от чего пятки смачно влипли в их дно. Теперь они были безвозвратно испорченны, хотя он еще мог попробовать их отстирать под проточной водой, или в стиральной машине, где они скорее всего разлезутся на куски, как предыдущая пара.       — Паскуда, тугой как моя доченька! — Издал победный басовитый рев мужчина и сделал последний порывистый шлепок взмокшим от усердия пахом о ягодицы Тревора, исторгая остаток спермы в его кишки.       Тревор почувствовал, как к горлу подступает горькая желчь, а голова идет кругом. Еще минута и его пустой желудок примется отчаянно выжимать из себя вкус дерьма Райана, который он незадолго до этого слизал с полового органа своего насильника, прежде чем тот оказался в его собственной заднице.       Младшего брата, кстати сказать, нигде видно не было. Должно быть, тот сбежал, как всегда, и прячется где-то под лестницей или в подвале, проклятый трус.       За дверью напротив послышалась вялая возня, а через некоторое время — ворчливый женский голос.       — Серж, ты закончил? А?! Мы договаривались на полчасика, а ты торчишь там уже целый долбаный час! Ты должен доплатить мне за это!       — О, да, — буркнул толстый громила и отпустил Тревора, натягивая на свой голый волосатый зад полинялые старые джинсы, — я закончил, тупая ты сучка! Можешь забирать своего щенка, он мне больше не нужен!       Он был заезжим байкером, весь в татуировках с ног до головы, из тех кто проносится по захудалым районам Северного Янктона хватая и разрушая все на что ляжет глаз, рука или хер.       Тревор медленно сполз на пол, встал на колени и согнулся дугой, прикрыв дрожащей скрюченной ладонью окровавленную промежность.       Дверь приоткрылась, и в комнату просунулось одутловатое женское лицо его матери, все еще не отрезвевшей после ударной дозы алкоголя и внушительных размеров косячка.       Окинув комнату беглым пытливым взглядом, не свойственным человеку под градусом, она остановилась на полуобнаженной фигуре сына на полу.       Тихо постанывая, Тревор смотрел на нее и расправлял складки ее измятого, испорченного разводами крови платья, пытаясь вернуть шелку первоначальную гладкость.       Женщина вскинула куцые брови и возмущенно ахнула, полностью распахнула дверь и влетела в дом.       — Ах ты, жирная скотина! — Пронзительно завопила она. — О, Боже мой! Какого черта?! Какого черта ты с ним сделал?! Я же сказала — только в рот! Можно только в рот! А где Райан?! И где мои чертовы деньги, сволочь?! Ты должен заплатить мне в двойне за то, что сделал с ним! Грязное животное, мы так не договаривались! Я вызову полицию и тогда ты за все заплатишь!       Визгливый голос миссис Филипс, как гонг в горах Тибета, развеял пелену какого-то томного равнодушия, окутавшего многострадальное тело и разум Тревора. Он попытался встать, опираясь на затёкшие покрытые мелкими ссадинами руки, но поскользнулся на крови из протекшей кроссовки, его повело вперед, и он с глухим стуком ударился лбом о пол, вернувшись в прежнее положение.       Увидев это, женщина истерично замахала перед собой руками и как бешеный бык взревела в припадке бессильной ярости. Она завертелась то в одну сторону, то в другую в поисках чего-нибудь с чем можно броситься на толстяка и врезать ему как следует, но как на зло вблизи ничего подходящего не нашлось.       Серж тоже не стоял на месте, особенно после опрометчивого упоминания горе-мамаши о полиции. Он резко шагнул к ней на встречу и с размаху ударил кулаком прямо в скулу.       — Чертова потаскуха, заткнись уже на хер!       Послышался глухой удар столкновения и женщина оторвавшись от пола отлетела обратно к входной двери, влипнув в нее спиной как дохлый лягушонок. Дверь с треском распахнулась настежь, и обмякшая тушка выкатилась на веранду дома, где распласталась в позе морской звезды. Однако вопреки ожиданиям Сержа, крики миссис Филипс не стихли, а только усилились. Теперь они были слышны на всю округу, подобно сирене пожарной машины.       — Ах, ты сволочь! Сволочь! Тварь! Я убью тебя! Заплати мне немедленно! Заплати мне немедленно! Заплати мне немедленно! Заплати мне немедленно! Заплати мне немедленно! Немедленно! Немедленно! Немедленно! Немедленно! Немедленно! Немедленно!..       Тревор вздрогнул и проснулся от ворвавшегося в белесую мглу его забытья звука, подозрительно напоминавшего скреб обнаглевшей крысы под половицей.       — Проклятый сон… — Прошептал мужчина ссохшимися до боли от жажды губами. — Проклятое воспоминание. Проклятая жизнь. Проклятый я…       Да-да, это точно была эта сраная мандавошка-переросток! Она вернулась, спустя почти полгода, если не больше! Или может все-таки месяц?       Тревор не знал, вернее, не помнил точно, когда именно этот звук прекратился и когда начался, возможно он был всегда, но разбудил его только сейчас. Он даже дату текущего года, месяца, и дня не смог бы назвать! Только, пожалуй, свое имя и то, что гигантская мандавошка вернулась, без сомнения, чтобы снова доставать его этим тоскливым монотонным треском своих вечно режущихся зубов, ебливым писком, своей ссыкней повсюду, дробленым черным говном и вороватым шастаньем в потемках!       — Вот же мелкая писклявая блядь… — Пробурчал Трев и накрыл голову засаленной подушкой.       От этого движения кровать протяжно заскрипела, а к потолку взмыло облачко песчаной пыли. Но звук все еще пробивался сквозь этот сверток свалявшегося поролона, и поднимался в своих вибрациях по нарастающей, как жужжание москита на подлете к вашей вожделенной полной крови морде.       Только теперь, когда он нашел подходящее для этого звука сравнение, Тревор понял, что это его телефон на вибровызове, в пепельнице на столике рядом с его лежбищем. Отбросив подушку в сторону, он резко сел на кровати, провел ладонью по липкому от пота лицу и осмотрелся вокруг.       Он был дома, в своем старом трейлере, один. В пересохшем горле жгло огнем, а воздух в его коморке казался сухим и горячим, будто в пустыне, потому что дрянной китайский вентилятор перестал работать и разметать под собой пылюгу. Надтреснутый экран телевизора напротив транслировал белый шум — ебучее послание из мира духов или может быть инопланетян, при том условии конечно, что они беспросветные дебилы.       Тревор тяжело вздохнул, наклонился и растолкал мозолистыми пальцами выстроившиеся у подножья постели тесной толпой пивные бутылки в поисках той самой, заветной, наполовину полной, но ее, увы, не нашлось. Удивительно, но похоже ему удалось в одиночку до дна осушить двенадцать этих красавиц, а потом навсегда выкинуть из головы этот незабываемый момент. Телефон затрещал с новой силой и с каждым новым отрывистым бзиком медленно двигался по краю пепельницы, как стрелка часов на циферблате с той лишь разницей, что в противоположную ей сторону.       Тревор раздраженно схватил мобильник и поднес его к уху, растирая припухшие веки загрубевшими шершавыми пальцами.       — Да! Какого хера надо в такую рань?! — Прокашлявшись, прохрипел он.       — Сейчас за полдень, Ти. Ты в городе? — Раздался до боли знакомый голос.       Желваки Тревора нервно заходили ходуном. В груди екнуло. В висках застучало. Взмокшая рука машинально сжала мобильник с такой силой, что тот заскрипел и даже чутка заглючил.       Лучше бы это была настоящая крыса! Живая серая масса, грозящая отгрызть вам хер, не заправленный в штаны после мочеиспускания, пока вы валяетесь в наркотическом дурмане на полу в ванной, но только не этот человек, только не Майкл мать его Таунли! С этим упырем угроза потерять хер была наименьшей из опасностей, ведь на кону стояла ваша башка и свобода! В первом случае жизнь, во втором тюрьма. Тюрьма не больно пугала. Тревор там уже побывал и ничего, живой, и даже не выебали, но если Майкл задастся целью его завалить, это могло стать реальной проблемой.       — Что за хер? — После короткой паузы спросил Трев, хотя прекрасно знал кто на проводе.       Этот голос он различил бы из сотен тысяч других, даже если бы те наперебой распевали Аллилуйя и Боже храни Америку!       — Перестань прикидываться идиотом, Ти, у меня нет на это времени!       — Пошел ты, Майк! — Крикнул Тревор, скинув ноги с кровати и пнув ботинком столпотворение бутылок, так что разбитое стекло лавиной осколков и пенистых брызг обрушилось на противоположную от него стену.       По маленькой комнате растекся густой прокисло-приторный запах теплого пива в дополнение к застоялому мужскому поту и вони из засорившегося толчка. Кажется, одна из бутылок все-таки была на половину полной.       — Я бы с радостью, но обстоятельства не в пользу моих желаний! Нам нужно встретиться, срочно, — отчеканил Майкл.       — И хули тебе надо?!       — Есть проблема и одному мне не справиться, а звонить Франклину по этому вопросу я не могу, он этого не поймет.       — А я, значит, пойму, да?! Пошел ты, Майки! Пошел ты в жопу и так глубоко и далеко, чтобы солнечный свет тебе только снился, не говоря уже о свежем воздухе! — Заорал Тревор. — Наверное, стряслась невообразимая по своим масштабам хуета, раз великий и несравненный деятель кино и телевидения Майкл Де Санта вспомнил о моем жалком существовании! Я прав?! Что такое, Майкл? Ты убил Аманду или одного из ее йоганутых, тантрических пидорасов?       — Это не телефонный разговор кретин, но мне нужно, чтобы ты был в Лос-Сантосе до наступления темноты, если конечно, ты у себя в мухосранске! Если ты где-то поблизости, то я жду тебя на нашем старом месте!       — Даже с кровати не встану, даже своего крепыша не передерну, если ты об этом меня попросишь! Ты двуличный кусок вяленого дерьма!       Тревор прямо услышал, как заскрипели зубы Майкла, как тот нервно затоптался на месте, шумно выдохнул воздух ноздрями и затянулся сигаретой.       — Ну и ты тогда тоже пошел на хер, Ти, сам справлюсь! — В трубке уныло запиликали отрывистые гудки, и Тревор машинально облизал заскорузлые, обветренные губы, словно ожидая еще что-то услышать.       На часах было ровно 12:40 по полудню и, если выехать прямо сейчас, то к закату он будет на автосвалке — их старом месте для тайных встреч. А может, и раньше, если не станется пробок на дороге и не случится никакого экстрим-казуса, что в переводе означало чрезвычайную ситуацию с участием служителей правопорядка и подразделений по борьбе с террористической угрозой.       Может, Майкл и вправду грохнул Аманду? Увидеть эту грязную шалаву-интриганку в гробу было бы замечательным событием для него, Тревора, и несомненно освобождением для Майкла и детей.       На сборы времени ушло всего ничего, да их по сути и не было. Тревор встал с постели. Битое стекло заскрипело под рифлёными подошвами его тяжелых ботинок, которые он, как и одежду не снимал, если засыпал здесь — в Сэнди-Шорс, чтобы потом не оказаться голым и босым в окружении головорезов, желающих сходу прострелить ему башку или яйца. Отливал он последние несколько дней в раковину, прямо на кучу грязной посуды, которая лежала там уже почти год, потому что сортир засорился каким-то неведомым говном неорганического происхождения, хотя это вполне могла быть и мандавошка-переросток, на предпоследней стадии своего физического разложения.       По правде сказать, данное обстоятельство было настоящей загадкой для Тревора, поскольку он с трудом припоминал, когда последний раз срал дома, конкретно здесь, в Сэнди-Шорс. Чаще всего он пропадал у бухты Палето, соскребая тамошнее дерьмо со дна морского, и гадил соответственно там же, или просто на гребаной улице. Так откуда же взяться всему тому говнищу, что переполняло его унитаз?       Сейчас не было времени, но стоило основательно побеседовать об этом с Роном, потому что этот раболепный харек был единственным завсегдатаем этой помойки в его отсутствие.       Уэйда в этих стенах не было со времен взятия ими «Большого куша». Он намертво залип в «Vanilla Unicorn» и не видел солнечного света почти пол года, а Шеф уже три месяца не вылезал из своего сарая, убежденный в том, что может создать супер-убойный синтетический наркотик из кошачьей мочи, дохлых мексиканских лягушек и кактуса. Следовательно, обосрать здесь все мог один только Рон, ну или гигантский крыс-мандавошка. Решение этого вопроса для Тревора было первым делом в списке всех прочих после того, разумеется, как он вернется от Майкла.       Он быстрым шагом покинул трейлер, громко хлопнув дверью. В следующий момент ему открылся уже поднадоевший за много лет, постапокалиптический вид Занкудо-авеню с его пепельно-золотым пейзажем заброшенных трущоб и мусорных навалов вдоль шоссе. Люди здесь отличались от городских не только своим видом, но и складом ума, хотя в это время суток на улице редко можно было кого-либо встретить с мозгами или без.       Побитое ржавое корыто Тревора, повидавшее мир, с какой стороны на него не глянь, стояло чуть дальше, чем обычно — у покосившейся сеточной изгороди, перекрыв своей полинялой громадой половину проезжей части.       Тревор почесал в затылке. Он не мог вспомнить, каким образом и откуда он приехал домой. Последнее, что, как ему казалось, он делал перед тем, как очутится здесь, было рандеву с литровой бутылкой Джек Дениелса вблизи горы Чилиад после того, как в стрип-клубе одна из девочек дунула ему в харю каким-то блескучим говном, по типу новогоднего конфети. Эта дрянь осела у него на губах, запорощила ему глаза на несколько минут радужными бликами, и обожгла носоглотку как чилийский перец, когда он сделал вдох. После еще было море водки за его счет, и ответное угощение от той же барышни ударной дозой кислоты в виде маленьких розовых котяток на выгуле. Тревор никогда не отказывался от халявного кайфа, пусть даже наркотик был для него в новинку и он не знал, какое именно действие тот на него окажет, так что его не слабо "оглушило", после чего его "кэш" очевидно самопроизвольно очистился. С ним и раньше случались провалы, но не такого высокого качества, чтоб прям вот так: просто вырезанный из головы лоскут жизни промежутком примерно в сорок восемь часов, а может статься и больше.       Вокруг было безлюдно. Палящее в зените солнце разогнало всех по домам, если неровные ряды трейлерных «коробок» можно было так назвать.       Последнее время люди массово покидали округ Блэйн, отчасти причиной этому послужила безработица, и внезапно наступившее здесь запустение, отчасти резко возросший уровень преступности. Причем последний фактор особенно тревожил благоразумных и законопослушных жителей Сэнди-Шорс своей неуклонно возрастающей с каждым днем шкалой особо тяжких преступлений в отношении уже не отдельных членов банд или группировок, а их семьи и даже соседей, которые нередко бывали вообще не в курсе, чем занимается отморозок в трейлере напротив.       Полиция перестала патрулировать этот район, магазины и заправочные станции закрывались с наступлением сумерек, а служба спасения игнорировала исходящие отсюда вызовы из-за участившихся нападений на офицеров их принявших, так что трейлерная долина по ночам погружалась в абсолютное безмолвие близлежащей пустыни с хихикающими окликами койотов в темноте.       До Тревора доходили тревожные слухи о том, что сюда нагрянула новая власть — какие-то важные люди из Либерти-Сити, которые решительно взяли в свои тиски местных тупоголовых бандюганов, и направили их работу по производству и транспортировке наркотиков в нужное русло. Теперь убийства неугодных бандам людей происходили по новой схеме: без привычного грохота автоматных очередей и грандиозных стычек на шоссе, способных парализовать движение на целые сутки, и привлечь к себе внимание СМИ и общественности.       Явление новых ключевых "игроков" в их песочнице стало причиной того, что в Сэнди-Шорс исчезли с улиц полицейские патрули. Шеф рассказал Тревору в их последнюю встречу, что с приходом новых хозяев, байкеры перестали доставать его. Отныне стоит ему замаячить где-нибудь вблизи торгового центра, куда он регулярно заезжает закупиться продуктами, бухлом и кое-какими химикатами, как они тут же срываются с места и уезжают, при чем все это выглядит не как банальное бегство куда подальше от кары небесной в виде Тревора, а как выполнение чьего-то четко поставленного перед ними приказа. Создавалось смутное впечатление, что кого-то эти неуправляемые обкуренные ублюдки теперь боялись гораздо больше, нежели его.       В довесок к этому, прекратились регулярные набеги на склады контрабандных боеприпасов у полевого ангара Маккензи, что заставляло задуматься о возможных перспективах сотрудничества с новоприбывшими. Но Тревор вопреки обыкновению не торопился идти на встречу неизвестности, поскольку уже и сам пересекался с неприятелем на одной из смежных дорог, и видел тот странный, животный ужас, который засел в глазах членов «Lost», в спешке отступающих на задворки улицы, чтобы ненароком не спровоцировать столкновения с ним. Он был озадачен.       Все это всерьез напрягало, ведь Тревор терпеть не мог недосказанность и закулисные игрища, а здесь безусловно рылась глубокая и широкая яма, как раз по его размеру.       Будучи человеком до крайности прямолинейным, из той категории, что идет на таран всегда, когда видит перед собой другой, такой же придурашный таран, Тревор закономерно впал в своего рода ступор. Он чувствовал себя, как заезженный бык, перед которым неожиданно перестали размахивать красочной наволочкой, а беснующаяся на трибунах толпа застыла и заткнула свою призывающую к смерти горластую пасть.       Не то, чтобы он занял выжидательную позицию хитрожопого мохинатора или испугался, но эта замогильная тишина, как вонь разлагающейся мертвечины, подсказывала ему, что здесь становится по-настоящему опасно. Люди просто исчезали из своих домов, а неизвестность, как правило, пугает гораздо больше знания о том, что местные гангстеры просто застрелили, а после взорвали труп вашего знакомого.       Раньше в Сэнди-Шорс было веселее, находилось чем заняться и в кого пострелять, но теперь все вокруг словно одновременно продали душу Дьяволу, вступили в тайный клуб его почитателей и обзавелись коллективным разумом. Не слова не говоря друг другу жители городка вдруг стали действовать по одной и той же "крысиной" схеме: ныкаться, зырить из-за угла, и строить козью морду. Все кроме него. Тревора начинала одолевать гнетущая тоска и одиночество. Он все чаще задумывался о том, чтобы на совсем перебраться в Лос-Сантос, купить большой дом с бассейном и теннисным кортом, как у Майкла, нормальную машину и, может быть, завести собаку, как у Франклина.       Трев мог бы попытаться влиться в жизнь нормальных людей, прикинуться одним из них и, вероятно, к этому привыкнуть.       Хотя, нет! К черту! Ну что за бред?!       Подобные размышления посещали его в редкие минуты слабости, и выветривались из головы тот час же, как только он видел перед собой лицо какого-нибудь, косо глянувшего в его сторону муденя.       Жизнь обычных людей не для него и, если он и решиться наконец осесть в Лос-Сантосе, то только для того, чтобы присоединиться к безнравственной оргии Уэйда, недавно открывшего в себе не дюжий сексуальный потенциал.       Тревор уже собирался запрыгнуть в машину, даже открыл дверцу, но заметил в кузове пикапа большущий сверток синего брезента, которого прежде там не было. Раздраженно хлопнув ладонью по капоту, он широким шагом обошел автомобиль, потянулся и одернул краешек этой таинственной завесы.       — Ах, ты ж ебучая долина... — Выругался он глядя на улыбчивую размозженную в районе выпуклого лба оленью морду, из широких черных ноздрей которой торчали жирные лоснящиеся катыши запекшейся крови. С первого взгляда возникало такое впечатление словно кто-то ради шутки засунул дохлому парнокопытному в нос использованные ватные тампоны,- поржал, и забыл вынуть.       Над головой животного сновали и сварливо жужжали докучливые мухи. В свалявшейся колючей шерсти лениво копошились первые белесые дети этого летучего зла, - опарыши. Тревор поджал губы. Добыча была не одна, а в компании. С другой стороны свертка торчала мужская нога сорок второго размера, а точнее, высокий уплотненный ботинок с ребристой подошвой, предназначенной для большего удобства бывшего владельца.       — Твою мать! Блядская сука! Тварь! - Тревор затрясся в нервическом припадке гнева.       Времени возиться с трупами у него не было, но и оставить их на участке или в доме он не мог, потому что его чертов трейлер — это ебучий проходной двор!       Трев нащупал и вырвал из заднего кармана своих штанов мобильник. Неопределенное предчувствие уже подсказывало ему, что именно он услышит, когда наберет нужный контакт. Он не ошибся. Длинные гудки затянули свою повторяющуюся раз за разом безучастную гудню. Тревор повторил набор.       — Рон, ты дрыщавая выжловка, отвечай! — И снова длинные гудки. — Убью!       Тревор сорвался с места и трусцой побежал к трейлеру Рона, расположенному по соседству, мощным ударом ноги распахнул незапертую ветхую дверь и осмотрелся вокруг.       Похоже, тот десяток метров, что разделял их с Роном жилища, давал последнему своего рода гарантию того, что в его отсутствие в апартаменты никто не станет вламываться, по причине резонных опасений наткнуться на малость ебанутого соседа, который сначала стреляет, а потом спрашивает, поэтому он редко запирал дверь на замок.       На деле, у Рона после развода с супругой красть было больше нечего, кроме пары бутылок пива из маленького дорожного холодильника на полу рядом с его раскладушкой.       Хозяина, как и предполагалось, дома не оказалось. Странное, пропахшее электричеством и металлом жилище Джековски отчасти напоминало свалку радиотехники и мелкой бытовой утвари, такой как микроволновки, малогабаритные стиральные машины, вышедшие из производства десятилетие тому назад, пузатые, черно-белые телевизоры и почему-то светофор. Железнодорожный светофор. Для чего эта бандура понадобилась Рону оставалось только догадываться, хотя возможно дурень собирался использовать игру его разноцветных лампочек для изобретения особого закодированного способа общения с инопланетянами, чей космический корабль по его утверждению недавно бороздил ночные небеса Сэнди-Шорс.       По странной случайности в тот самый вечер Рон в одиночку скурил почти триста пятьдесят граммов отменной ямайской травки, которую вручил ему за хорошую работу Тревор, после чего Рон завел задушевную беседу с самим собой и отправился бесцельно бродить по округе. За сорок пять минут своего путешествия этот с виду весьма неказистый худосочный и не молодой человек смог пройти полтора километра, вторгнуться в частные владения, неведомо как преодолев электрическую изгородь у себя на пути и свалиться в вырытую Клетусом Юингом в земле яму, глубиной в два с половиной метра.       Яма понадобилась Клетусу для складирования в нее сусликов-хулиганов, поедавших его гнилые дыни с перебродившим внутри плодов пахучим содержимым. Дынный рацион оказывал на зверьков почти то же самое действие, что и ядреный домашний спирт на людей. Наевшись таких вот дынь, суслики устраивали настоящие сатанинские оргии вблизи излюбленных грядок: трахались, пердели, собирались в количестве больше сорока особей на двух квадратных метрах, нападали на домашний скот и соседей Юинга, заканчивали жизнь самоубийством, вцепившись зубами в электро-ограждение по периметру огорода. А их протяжный вой и оханье приводили в ужас даже бывалых фермеров, тогда как проезжие и туристы начинали верить в байки про то, что где-то в Сэнди-Шорс бродит чупакабра.       К несчастью, бывший военный снайпер не учел того факта, что эти круглощекие покемоны, очутившись в его незатейливом глубоком карцере на подобии тех, в которых содержались американские военнослужащие, попавшие в плен вьетконговцев во Вьетнаме, как безумные принимались делать то, что умели лучше всего — то бишь рыть норы. Они без особого труда уходили в рыхлые стенки своей темницы и осуществляли это так быстро и ловко, что Клетус и Тревор впоследствии возвращались сюда в свободное время по вечерам, чтобы принести с собой захмелевших сусликов и сделать ставки на то, который из грызунов проделает дыру в стенке и убежит первым.       Со дна этой самой ямы Рону в обществе пары подвывающих сусликов-алкашей и привиделось огромное, светящееся ярким голубоватым светом НЛО, зависшее над пленниками, и ослепившее их своей космической иллюминацией, словно изучая этакое странное явление, а потом исчезло.       Утром Тревор с Уэйдом отыскали бедолагу и едва смогли его вытащить — возбужденные пьяные суслики всю ночь как заведенные скреблись в стенки котловины и смогли почти с головою засыпать того землей.       Под потолком трейлера тускло замерцала лампа дневного освещения, включение которой спровоцировал шум распахнутой двери. Из-за отсутствия окон, свободного места и предметов мебели, в трейлере царила весьма гнетущая атмосфера, присущая маленьким замкнутым помещениям без доступа свежего воздуха. Окна здесь конечно же были, но Рон тщательно заклеил их газетными разворотами в несколько слоев, а после прислонил к ним самодельные щиты из плотной алюминиевой фольги. Он был убежден, что это спасет его от спутника-шпиона, беспрестанно следящего за ним с Тревором. Из того же материала состояла и вся внутренняя обивка, - не осталось даже крохотной щелочки в которую бы мог продувать легкий сквознячок или пролезть какой-нибудь уличный вредитель, вроде таракана или тарантула.       В фургоне царил бардак, как и в доме Ти, но бардак с глубоким смыслом. Стены этого импровизированного убежища были увешаны мотками разнообразных проводов и невесть откуда снятым высоковольтным кабелем, а еще кучей вырезок из местных криминальных и информационных изданий, содержание которых в основном вертелось вокруг теории всеобщего правительственного заговора и таинственных исчезновений людей в округе Блейн. С квадратного стенда прямо на против входа на гостя, с самыми различными эмоциями на блеклых в виду не качественной полиграфии лицах взирали выстроенные в хронологическом порядке сверху вниз пропавшие без вести. Первой в их списке была статная дама преклонного возраста по имени Абигейл Стивенс, - семидесятилетняя домохозяйка чей автомобиль был обнаружен у побережья Аламо-Си, без каких-либо следов своей владелицы. Под ее фото была аккуратно выведена дата исчезновения и примерное время: 18:00, 17-ое февраля 2013 года. Ниже широкой счастливой улыбкой расцветал тридцатилетний Пол Диккенс, ушедший в запас военный, а так же некий заезжий с "большой земли" турист-экстремал Риc Волкер, и еще двое: Аарон Дрейк и Магда Селевски. Всего с начала нового года в колонку посвященную проблеме сбежавших подростков и других потерявшихся в этой глуши душ попали больше восьмидесяти человек, однако в списке Рона значились только пятеро. Каким образом и следуя каким критериям вел свой параноидальный отсчет Рональд, - Тревор не имел ни малейшего понятия, впрочем, ему было на это абсолютно наплевать и он никогда его об этом не спрашивал.       В центре одной единственной комнаты, без делений на спальню и ванную, на сравнительно чистом от разбросанных повсюду крупных и мелких деталей, среди которых нашлось место даже для сломанной лопасти от винта их разбитого кукурузника, возвышался небольшой журнальный столик. Он сразу бросался в глаза, как своего рода пьедестал — на нем гордо сияла в искусственном свете отполированная до блеска большая трехлитровая банка.       Внутри, в кучке золотистого рассыпчатого песка деловито копошился тёмно-рыжий суслик по имени Жирный Бен, и первое что приходило в голову от вида этого забавного зверька, - каким хером он смог туда поместиться?       Жирный Бен был трехкратным победителем гонок на выживание в сусличьем карцере, и ему для этого даже не нужен был допинг в виде перебродившей фруктовой мякоти. В отличие от своих собратьев он не стремился к побегу после того, как проделывал дыру в земле достаточной глубины, чтобы туда поместилось все его тучное тело, - нет. Крупный грызун неторопливо ковылял обратно к монтажной лестнице, и пытался подняться по ней наверх, к ногам Юинга или Тревора, где начинал, что называется, заглядывать им в рот. Ну и поскольку зверек не выказывал признаков агрессивного дикого животного, а только просил себе «пьяную» дыню с хлебом или печенья, или пива с чипсами, выставив вперед коротенькие лапки с мощными длинными когтями, решено было забрать его с собой до следующего "забега" и оставить под присмотром Рона.       Завидев хорошо знакомого ему Тревора, с которым у него был не самый приятный опыт общения, Жирный Бен повернулся в его сторону, посмотрел с минуту-другую, а потом впал в состояние по всем признакам наиболее близкое в своем сравнении с трупным окоченением. Некоторые животные прибегают к этому витиеватому трюку для того чтобы обмануть хищников и повысить свои шансы на выживание в суровых условиях дикой природы, но за Американским сусликом обыкновенным подобного поведения прежде не наблюдалось. Похоже, они стремительно эволюционировали. Не выходя из образа, Бен быстро привел себя в горизонтальное положение с драматичным заваливанием на бок в полости пузатого стеклянного сосуда, но за неимением достаточного свободного пространства для подобного маневра, зверек с приглушенным стуком плотно уперся щекой в стекло банки и выпучил глазенки.       Дело в том, что Тревор однажды зашел к Рону в гости, после того как занюхал дорожку кокаиновой пыльцы и запил ее литром паленой водки. Неизвестно каким образом ему удалось устоять после этого на ногах и тем более дойти неторопливым пешим шагом до хибары Рона, но в общем, он это сделал. Сел рядом со старым приятелем, бубнил что-то невнятное о любви и одиночестве, какое-то время вертел в руках пачку сигарет «Redwood», покачиваясь, развернул оную и закурил. А Жирдяй Бен в это время сидел на столе и грыз яблочные стружки, поставленные перед ним в неглубокой жестяной крышечке из-под майонеза.       К этому моменту закаленный многолетним злоупотреблением спиртными напитками, самой различной наркотой, а так же ведомый своей природной и приобретенной в процессе бурной жизни зловредностью, Тревор, по истечению полутора часа все же потерял контроль над своим телом и разумом, от чего взял да и ткнул тлеющий кончик сигареты прямо в пушистый зад Жирного Бена. Он сам не знал зачем? Просто, ему захотелось сделать это.       Не смотря на свой довольно глупый вечно удивленный вид, Бен был чрезвычайно умен для длиннохвостого полевого обитателя. Он не выказал особого беспокойства в тот самый злополучный момент, а просто недоуменно уставился на обидчика, потом осторожно понюхал у себя под хвостом.       К счастью, касание тлеющего бычка было достаточно кратким и лишь слегка подкоптило его жесткий мех, выпустив к потолку облачко черной гари, но суслик запомнил опасный человеческий элемент в лице Филипса навсегда и теперь реагировал на его появление в поле своего зрения набором различных, в зависимости от настроения невербальных сигналов, — чаще всего он падал в обморок.       Тревор фыркнул, неодобрительно мотнул головой и крикнул:       — Рон, ты здесь?! — Пнул носком ноги стопку какой-то макулатуры на полу и полез в холодильник за пивом, сорвав крышку с горлышка голыми руками и осушив всю бутылку в один приход. Помимо сломанной аппаратуры в комнате имелся и обросший проводами рабочий компьютер Джековски, больше походивший на музейный экспонат из девяностых. Машина изрядно потрепанная временем и постоянными перегрузками, но все еще в хорошем состоянии. Место для него отводилось в дальнем правом углу, было отделено от общей свалки сваренной в ручную стальной решеткой, увенчанной для полноты картины уличной табличкой с убедительным предупреждением "Опасно для жизни!" На двери в приватную зону монотонно сигнализировал о своей активности красный индикатор цифрового замка. Тревор подошел ближе, легонько потряс неподвижную решотчатую створку. Его внимание привлекло яркое алое пятно нарезающее неторопливые круги по краю замкнутого пространства выпуклого монитора. С его скудоватым художественным воображением ему не сразу удалось понять что это нелепая пиксельная морда Дьявола, но шрифт в центре гласивший - "Ты съеден", он разобрал с ходу. Пятном оказался козлиный череп, беспрестанно разевавший перекошенную зубастую пасть в упрощенном подобии то ли афонического зловещего смеха, то ли попытки на скоро что-то сжевать. Как ни странно эта примитивщина выглядела довольно зловеще, и Тревор с напряженным вниманием наблюдал за беспорядочным сальто анимированной физиономии несколько секунд.       Рон ревностно относился к своему древнему вычислительному агрегату потому что после развода с любимой женщиной увидеть голую бабу и пообщаться с ней он мог только виртуально, об этом свидетельствовали многочисленные салфетки под столом, обильно вымокшие в биологическом материале страдающего от одиночества мужчины. Тревор знал код к замку, но последнее время его не прельщало просиживание перед компьютером со спущенными штанами и членом в руке, тогда как в его распоряжении имелся целый стрип-клуб. Похоже это скромное "окно" во внешний мир подверглось массированной вирусной атаке из вне, и по возвращению домой Джековски ждала долгая и кропотливая работа по восстановлению поврежденных файлов компа, а может и всей системы.       Задняя правая лапка Жирного Бена судорожно вздрогнула, глаза бусины сморгнули.       — Проклятие! Где ты, когда нужен мне?!       Возникшая ситуация не оставляла большой свободы действий, так что лучшим из всех вариантов Тревор посчитал увезти тело убитого животного и неизвестного муделя, чье лицо он предпочел пока не видеть, с собой в Лос-Сантос, раз уж Майкл все равно занимается там какой-то криминальной хуетой. Если представиться удобный случай или попросту пустой отрезок дороги то он, конечно же, свалит трупы в кювет, а то и оставит где-нибудь под мостом, подальше от Сэнди-Шорс. Но до того момента они останутся его нежеланными вонючими попутчиками.       Под палящими лучами солнца брезент раскалился и почти обжигал пальцы, если они задерживались на его поверхности дольше одной секунды. Мертвые тела, напитавшись этим могучим теплом уже начинали испускать сладковато горький запах, что приводило к невольному выводу о том, что они валяются тут не меньше полутора суток.       Тревор бесцеремонно затолкал чертову непослушную ногу под брезент ударом кулака и швырнул сверху дополнительный полиэтиленовый кусок какого-то непонятного говна, который сорвал с соседской изгороди. Со стороны трупов видно не было, но большое усохшее пятно крови на дне кузова и общая свалка барахла с синим коконом в центре, могла легко привлечь к себе внимание патрульных или просто прохожих людей.       — Ну и черт с ним, — подумал Тревор, харкнув в сторону от вездехода.       Машина завелась с пол-оборота и с ревом сорвалась с места, рассекая своими большими ребристыми колесами рыхлый песок. Не взирая на свой крайне убогий вид, эта рабочая лошадка еще никогда не подводила Тревора, чему он несомненно был искренне рад.       До основного шоссе на Лос-Сантос было минут пять ходу по бездорожью вдоль железнодорожной линии. Проблемой могло стать плотное движение ближе к городу и его центру и патрульные полицейские машины, которые непременно увяжутся за ним, стоит только попасться им на глаза.       Тревор был едва ли не первым в списке самых разыскиваемых головорезов Сэнди-Шорс, но местные копы избегали встречи с ним и, зная его в лицо, игнорировали его присутствие, столкнувшись нос к носу. Это всем упрощало жизнь. Но с городскими полицейскими было иначе, потому что он не знал их лично, не знал, где они живут, это рознило их с местными шерифами, напугать которых было куда проще.       С самого первого дня после переезда в захолустный Сэнди-Шорс, репутация Тревора как человека, с которым лучше не связываться, создала вокруг него вполне осязаемую ауру своего рода неприкосновенности — как у прокаженного, близкий контакт с которым сулит вам одни только неприятности со здоровьем и целостностью своего организма. С одной стороны это было не плохо: всякие мелкие высерки не решались вставать у него на пути, а значит, не тратили его время попусту. Но с другой, проблемой могла стать даже покупка тако на обед или поиск компании на ночь. Особенно поиск компании на ночь.       Дело в том что Тревор в силу своих психических и физических особенностей не мог жить без ежедневной дозы сладкой любви, а ночные бабочки шарахались в стороны и буквально бежали кто-куда, только лишь заслышав о его приближении.       Причиной тому был неприятный инцидент с одной из девушек на этом поприще, когда Тревор очень грубо «вошел» туда, куда его не приглашали, и после этого жрица любви не смогла работать целый месяц.       Слухи о «хороших», «плохих» и «проблемных» клиентах среди тружениц панели распространяются со скоростью света, так что уже через час девушки реагировали на Тревора как стая луговых собачек на койота. Они просто разбегались, прыгали в любые подвернувшиеся машины, бежали и запирались в придорожных уборных и номерах мотеля, или исчезали в переулках, ведь прямой отказ Тревору в интимной близости непременно вызывал у него приступ ярости, а побег еще мог их спасти.       Те, что были посмелее или глупее, начинали звонить своим сутенерам и пастушкам. И вот тогда на месте событий могли развернуться настоящие боевые действия с применением в качестве оружия таких подручных средств как кирпичи, мусорные баки, биты или банальные «розочки» от пивных бутылок. А иногда когда противнику удавалось довести Тревора до исступления, в ход шла тяжелая «артиллерия» из-под сидения Bodhi в виде помпового дробовика крупного калибра, способного пробить бронированную обшивку инкассаторской машины, и оставляющего в телах живых мишеней дыры размером с небольшой кокос.       После того, как семеро осмелевших шмаровозов обзавелись такими вот дополнительными отверстиями, другие перестали приезжать на выручку к своим подопечным, а вместо этого велели им не вякать и просто раздвинуть ноги по шире, если речь заходила о Треворе Филипсе.       При таком раскладе для девочек лучшим решением было убегать и прятаться. И хотя судимость за изнасилование у Тревора все-таки была, правда в отношении мужчины, а не женщины, на деле он еще ни одну проститутку женского пола не избивал и ни кого из них против воли раком не ставил, пальцем ни трогал и даже на деньги не кидал. Но он мог остаться торчать на точке рядом с понравившейся ему девушкой, как сторожевая собака, всю ночь на пролет посасывая пиво и распугивая ее потенциальных клиентов, выкрикивая всякого рода оскорбления в их адрес, пока не завязывалась потасовка. Подойти и без каких-либо объяснений вломить одному из претендентов на отказавшую ему даму, было в порядке вещей для Тревора, и настоящей катастрофой для предмета торга, ведь кроме проблем и нервотрепки за всю ночь она не получала ни цента.       Происшествие с мисс Одри Лу, которая вышла из строя вследствие страстного порыва засадить ей в задницу, был несчастным случаем на производстве, поскольку Тревор справедливо полагал, что раз к нему поворачиваются задом и зажимают отвердевший хер между ягодицами, то это своего рода приглашение заглянуть поглубже.       А красавица оказывается только начала работать, была студенткой медицинского вуза и матерью одиночкой, превосходно делала глубокий минет, умела ублажить мужчину руками, но никогда до этого не долбилась в жопу! Странно, но факт.       Ее «благожелательные» добрые коллеги, которые привели ее в этот бизнес и уже знали о предпочтениях Тревора и его поведении в постели, не удосужились предупредить подругу о том, что миссионерская поза и традиционные способы заниматься сексом это не его. И что нужно опрокинуть в себя пару-тройку стопок водочки, курнуть травки, прихватить с собой аптечку, запастись полотенцами и недюжинным терпением, чтобы уговорить его надеть презерватив. А если делом предстоит заняться в машине, то без травм и вывихов уж точно те обойтись.       Стоны и крики бедняжки были восприняты обитательницами мотеля как последний сигнал врубить красный свет для Тревора и сделать его еще более злым и одиноким.       Конечно же, он мог просто затащить понравившуюся ему шлюху в машину, увезти с собой в пустыню и делать с там ней все, что ему заблагорассудится, но он не любил трахать женщин против их воли. Мужчины другое дело, но женщины слабые, хрупкие, трусливые, их легко сломить, особенно проституток, которые и так чуть ли не каждый день получают пиздюлей от сутенеров и некоторых клиентов.       Еще одной причиной не трогать представительниц этой касты для Тревора была его мать. Она тоже в свое время стояла по ночам на улице у дороги, чтобы прокормить его с братом, пока он бродил по переулкам поблизости и наблюдал за тем, как она садится в машины к незнакомым мужчинам и уезжает в ночь.       Каждый раз ему казалось, что она не вернется. Каждый раз он боялся, что она не вернется и каждый раз ему хотелось, чтобы она не вернулась. О, да внутри Тревора бушевал целый океан противоречий, что превращало его в самого непредсказуемого человека на свете.       А «Резня в байкерском городке», как ее окрестили местные, когда погиб сорок один мужчина, семеро женщин, один ребенок, а тридцать восемь человек получили травмы и ожоги разной степени тяжести, окончательно превратили Тревора в местного бугимена, чьим именем матери пугают непослушных детей.       Официально виновного в тамошней перестрелке и взрывах жилых помещений не нашли, вернее полиция просто не озвучила его имя во всеуслышание, но все знали, что это была война за территорию, в которой банда байкеров потерпела сокрушительное поражение, при том удивительном факте, что Тревор заявился выяснять с ними отношение в одиночку. Один против целой общины вооруженных до зубов головорезов. Многие не верили в то, что один-единственный человек способен напасть на банду байкеров, уничтожить их стоянку, транспорт, склад с оружием, залежи колумбийской травки и уйти живым, а после, как ни в чем не бывало, разгуливать по Сэнди-Шорс.       Не правдоподобность всей этой истории позволила Тревору выйти сухим из воды, хотя выжившие утверждали, что это был он. Его машину, покидающую место расправы над конкурентами, многие видели и опознали. Полиция же была совсем не против таких фатальных разборок между бандами, ведь по их мнению чем больше этих ублюдков погибнет в войне друг с другом, тем меньше работы будет для них самих. Это был тот редкий случай, когда Филипс оказал им услугу, а гибель женщин и восьмилетнего пацана, сгоревшего заживо в одном из трейлеров, сочли сопутствующими потерями, раз уж речь все равно идет о войне.       Своей вины в случившемся Тревор определенно не усматревал, ведь это просто верх идиотизма держать жен и главное своих детей там же, где хранишь оружие и торгуешь наркотой. Ладно, там каким-то образом оказалось байкерское мясо для ебли, но зачем в этом же злополучном месте расселять на постоянное место жительства результат этой самой ебли? С таким же успехом женщины и дети могли погибнуть во время вполне себе правомерного рейда бойцов отделения по борьбе с наркотиками.       Тревор сделал то, что должен был для собственного выживания, и те, кто попал под эту раздачу его не волновали. Да и вообще, что такое чувство вины? Бесполезная травля собственной души за то, чего уже нельзя исправить. Какой в этом смысл? Какой резон? Муки совести никого из могил уже не поднимут, и не вернут им оторванные конечности, но легко могут направить «виноватого» по пути самоуничтожения.       Тревор знавал парней, которые совались в его мир, уверенные в своем успехе, думали, что выживут в нем, и станут королями. Они, наверное, могли бы ими стать, но начинали устанавливать для себя и других какие-то непонятные для него рамки, делить все на черное и белое, нести всякую глубокомысленную пургу о том, что, дескать, нельзя убивать женщин, детей и стариков, или красть у святого отца, или трахать соседскую жену, потому что они с этим самым соседом некогда в далеком и прекрасном прошлом мочились на одном и том же перекрестке. И что в итоге? В итоге все заканчивалось нарушением собственных правил и границ. Им приходилось идти против своих же принципов и убеждений, а после скулить как побитая сучка о том, что вина пожирает их как дикий зверь, и они больше не могут терпеть ее зубы у себя на мошонке.       И в момент апофеоза этого нытья вражеская пуля настигала их. Они умирали. Тревор не был суеверным, не верил в Бога или карму, но личный эмпирический опыт говорил ему о том, что это реально работает. Тот, кто испытывал вину, получал по скулам, поэтому лично в его кодексе жизненных ценностей и приоритетов не было прописано ни одного слова вообще, никаких ограничений, никаких стен, только дикое желание действовать и покорять, независимо от того, какова будет цена, а порой и результат. Во всяком случае, пока что эта философская позиция всепоглощающего пофигизма к страданиям окружающих его не подводила.       Тревор выжимал педаль газа до упора. Машина неслась как угорелая, переходя из ряда в ряд, и замедляя ход при приближении постов дорожной полиции. Он часто выезжая на обочину, сшибал знаки дорожного движения и без сомнения здорово погнул дно своего пикапа, заскочив в какую-то канаву и едва оттуда выбравшись, чтобы обойти вечерние заторы стремящихся домой людей. До Лос-Сантоса удалось добраться чуть меньше чем за четыре часа, что стало его личным рекордом. Тревор действительно проникся тревогой, звучавшей в голосе Майкла, когда тот ему позвонил, и теперь чувствовал нарастающий наркотический голод, поскольку не рискнул тратить время на визит к Шефу, а его собственный запас спидов в бардачке оказался израсходован.       Безусловно, это не было проблемой. Если сильно припечет, он найдет чем заправиться, но уже после встречи с Майклом. Нужно было выяснить, что случилось, и почему Франклину об этом знать не обязательно. Опять какие-то подозрительные движения под одеялом? Майклу, видимо, вошло в привычку скрывать что-либо от людей, которые ему доверяют.       Тревор молнией промчался по автостраде Элизиан-Филдс, и Лос-Сантос встретил его блеском миллионов холодных огней. Это место очаровывало своей красотой и свободой, а Тревор был большим поклонником и того и другого, хотя на первый взгляд и не производил впечатления утонченного эстета.       Впрочем, о большинстве мегаполисов мира можно было сказать что они прекрасны в сиянии сотен тысяч безучастных окон, за каждым из которых таится свой маленький Рай, или куда чаще Ад. Не мыслимые по своей грандиозности строения вырастают из стали и бетона, и тянутся в ночное небо к звездам как живые ростки человеческих амбиций и желаний стать ближе к Богу. В каждом из великих городов имелась своя изюминка и свой неповторимый дух народа его населяющего. Что до изюминки Лос-Сантоса, то с точки зрения Тревора это были сиськи — их рекордное количество на один квадратный метр Vespucci Beach в пятницу вечером. Духовности они в общую копилку чистой ауры, конечно, не добавляли, но украшением общества, несомненно являлись. Сиськи эти были пускай и не совсем «натуральным» продуктом, но все-таки наивысшего качества, радовали глаз и правую руку, которую не хотелось вынимать из штанов.       Как-то вечером, когда Тревор кантовался у Флойда в квартире, он от скуки напился и, нацепив резиновую маску мартышки с сигарой в зубах, отправился щипать местных телочек за задницы. Ох и визгу-писку тогда было! Тревор в жизни так не веселился, хотя все это длилось к сожалению не так уж долго, потому что какой-то умник вызвал копов и пришлось уходить вплавь. Благо Тревор может обойти в заплыве на выносливость и скорость любого именитого серфингиста из Лос-Сатоса. Полученных положительных эмоций промокшая одежда не омрачила, и Филипс вынашивал в голове новый план нападения на выпуклые части тел юных прекрасных дев, беззаботно возлежащих под лучами золотого солнца на пляже.       Идея сменить транспортное средство встретила у Тревора смутное сопротивление, поскольку сейчас не представлялось другой возможности кроме как угнать его с близлежащей автостоянки. А поездка до Pillbox Hill Garage отнимет у него дополнительное время. Он не хотел оставлять своих попутчиков без присмотра, учитывая то обстоятельство, что он, как не старался, не смог даже частично восстановить события прошлого дня и вспомнить кого и почему шлепнул.       То, что он не знал, кого именно с собой возит, его мало волновало, самым главным было не попасться. Трев постоянно сталкивался с проблемой неизвестного жмурика в своем багажнике, но вот возможные остатки его ДНК на трупе неизвестного давали повод для беспокойства. А они наверняка там были, потому что Тревор просто не умел или не хотел «работать» по устранению недоброжелателей чисто.       Обычно он никогда не колебался в принятии решений, но за полгода не проходящего алкогольного и наркотического опьянения в компании постоянно сменяющейся, разношерстной публики и большого количества денег на собственном счету, видать подразмяк. Больше не было необходимости оставаться в тонусе и постоянно искать доступный способ заработка. Медленно, но верно Тревор закисал, как мякиш хлеба в стакане не свежего молока. Даже та мысль, что ему следовало просто сбросить постылые тушки на железнодорожные пути, полить бензином и поджечь где-нибудь на пустыре по дороге сюда, посетила его с величайшим опозданием.       Теперь, в четверти часа от места встречи, искать себе что-то более компактное, менее громкое и большое, нежели его бронепоезд на колесах, было поздно. Приближаться близко к особняку Майкла Тревор не рискнул, остановился в переулке напротив.       На улицах Лос-Сантоса мало что изменилось: прежнее мельтешение звуков и красок. Люди, увлеченные своим бегом по замкнутому кругу. В районе для богачей на Портола-драйв, где свил свое роскошное гнездышко Майкл, Тревор был как белая ворона в стае своих чернокрылых соплеменников, и поэтому вопреки сложившемуся обычаю заваливать к другу без предупреждения и стука, постарался быть как можно более не заметным.       Особо зоркие соседи с высоты своих веранд и балконов наверняка заметили появление его красного Bodhi в опасной близости от своих выстриженных под линеечку газонов. Они не раз бегали жаловаться к Майклу и грозили обратится в полицию, если его бомжеватый друг-наркоман снова вспашет колесами своего драндулета их цветочные клумбы. На что, конечно, получали от Майкла пинок под зад, пока их связь с Тревором окончательно не сошла на нет и проблема не исчезла сама собой.       Начинало смеркаться. На улицах становилось оживлённее. Под неоновый свет рекламных афиш выползали торговцы дурью и молодые, прекрасные куртизанки, в едва прикрывающих их аппетитные телеса нарядах. Город жил пороком. Это был единственный способ для него оставаться на плаву. Здесь все продавалось и все покупалось. Назначьте только хорошую цену и все, стук молотка — товар уходит к самому расторопному дельцу.       Обрывки праздной болтовни и оклики имен время от времени долетали до ушей Тревора. Он рассеяно искал глазами источник шума. В доме Майкла зажглись огни. Поблизости не наблюдалось никакого подозрительного движения, как обычно и бывает в тех случаях когда дом пасут легавые. Неожиданно прямо перед въездом во двор четы Де Санта остановилась белая Savanna, и группа чернокожих молодых людей устроила в ней шумную свару, по поводу не разделенной любви одного из них к музыке в стиле "Регги". Это заметно разрядило обстановку, и Тревор почувствовал облегчение, ведь на мордобой не сбежались многочисленные агенты ФБР под видом добропорядочных прохожих.       Машины Майкла Тревору высмотреть не удалось, только желтенький маленький кабриолет Трейси. Но авто могло просто быть в тени живой изгороди или, что куда вероятнее, в гараже.       Случись сейчас за ним полицейская погоня, на своем громоздком вездеходе уйти ему будет сложно, если не сказать не возможно, но ждать дольше было нельзя.       Тревор достал телефон, выбрал строку Майкла и выбил кончиками пальцев короткое сообщение:       — Ты на месте?       Ответ пришёл практически в ту же секунду. Тревор слегка напрягся и посмотрел по сторонам.       Переулок, где он обосновался был затемненный, безлюдный, между каким-то коттеджем в начальной строительной фазе и особняком в стиле «Мексиканская фазенда», и открывал прекрасный вид на ворота дома Майкла.       При необходимости Тревор собирался просто резко сдать назад и выскочить на параллельную улицу Рокфорд-Хиллз, если ее к тому времени не заблокируют предусмотрительные стражи правопорядка. После их с Майклом телефонной перепалки последний мог вообще не ответить, но ответ и скорость, с которой тот был отправлен, говорили о том, что Майклу возможно действительно нужна помощь, ну или все это один большой развод, чтобы отправить беспокойную задницу Тревора за решетку.       — Да. Ты приедешь? — На экране телефона вспыхнуло красное поле входящего сообщения.       — Буду через пять минут.       Тревор завел пикап и сорвался с места, грубо подрезав чей-то лимузин на повороте. Он знал короткий путь отсюда до недавно приобретенной им городской автосвалки. Именно она была местом их «тайных» встреч до и после последнего дела.       Если возникала необходимость забить стрелку или заныкаться на неопределенное количество времени то это место, можно сказать, подходило идеально. Людей здесь можно было встретить только рано утром, когда поступал всякого рода хлам из службы утилизации списанного транспорта.       Опрометчивый поступок ехать куда-либо по просьбе Майкла, тем более к нефтяному месторождению Мурьета. Там им назначали свои провокационные «свидания» Стив Хейнс и Дейви, но Тревор не стал менять место встречи, - не хотел стать причиной неприятностей для Майкла. Он понятное дело отчаянно щетинился исходя пеной от выходок этого козла и раньше часто представлял себе, как убьет его выстрелом в тупую башку, но сейчас гнев и обида медленно, но верно затухали в его сердце, оставляя на своем пепелище все то же бессмертное чувство любви и преданности к старому другу.       Погода портилась. По лобовому стеклу Bodhi забарабанили мелкие капельки дождя. С гор повеяло прохладой и дышать стало легче.       Тревор сплюнул в окно и сунул свободную руку под сидение рядом. Там помимо таких бесполезных штук, как чьи-то мужские трусы в клеточку, окаменевший от времени пончик и пустой пакетик от чипсов, нашлась початая бутылка черного абсента "King of Spirits".       Откупорив ее зубами, Ти, не отпуская руля и не глядя на дорогу, сделал два больших глотка. Огонь опалил его губы и нёбо, в желудке мгновенно растеклось пламя и изжога. Ровно вести не получилось. Машина вильнула влево, потом вправо, прошлась ребром по крылу ближайшей соседки по трассе. Кто-то с той же стороны истошно завизжал тормозами и принялся истерично жать на клаксон, оставшись где-то далеко позади.       — Ааааай, заткнись, и трахни сам себя! — Тревор швырнул в окно надгрызенный засохший пончик. — На вот, поешь лучше!       Быстрым взглядом оценил в зеркало заднего вида расстояние до пискуна, высунул в окно руку и показал ему гордый палец.