Поиграем в города... (пейзажное порно)

      — Куда мы едем? — интересуется Лука. Ивану кажется, что он спрашивает не то, что хотел бы спросить на самом деле. Потому что, думает он, более нелепого вопроса придумать нельзя. Ну, куда ещё можно поехать, если Лука сам помогал собрать корзинку для пикника и сам же грузил в багажник толстые верблюжьи одеяла.       Однако Иван бросает в его сторону мимолетный взгляд и успокаивающе произносит:       — Поверь мне, оно того стоит.       На улице ещё не рассвело. Ночь тёмным облаком обволакивает город. В небе не видно ни одной звезды: их заменяют окна небоскрёбов и уличные фонари.       Но вот дорога выбегает за город. В окно машины врывается прохладный с привкусом пыли ветер. Огромная машина взбирается на холм, останавливается, и когда они выходят, небосклон обрушивается на головы миллионами звёзд. Они висят так низко, что можно услышать их шорох.       Лука восхищённо ахает. И Иван кивает, замерев на полувздохе. Есть что-то в этом худом лице такое, что Иван не может себе объяснить вот уже много лет. Мириады звёзд смотрят на них с неба. А он смотрит Луку, и думает, что готов утонуть в нём.       Потом они быстро расстилают плед, ставят корзинку. Иван предусмотрительно вытаскивает спальники и одеяла.       — Я рад, что ты здесь, — искренне говорит он. Лука — его капитан, упрямый и целеустремленный. А ещё честный, преданный, настоящий друг. И мужчина, которого Иван любит, и без чьих объятий скучает каждую минуту.       Лука что-то печатает в телефоне. Сосредоточенный и даже слегка нахмуренный. Затем, всё так же, не глядя, серьёзно интересуется:       — Мне кажется или ты опять на меня пялишься?       Иван посмеивается:       — И кто меня осудит за это? На несколько десятков километров мы тут одни.       Лука поворачивается к нему:       — Ты пялился сегодня и в магазине, и на улице около магазина, и в кафе. Пялился так, что я хотел…       Он умолкает.       Иван хмурит брови:       — Чего?       Лука под одеялом вытягивает ноги, медленными круговыми движениями начинает разминать мышцы, делая это почти по-кошачьи, потом тянется к руке Ивана и переплетает пальцы:       — …взять тебя за руку. И лишь в последнюю минуту остановил себя.       — Почему? — шепчет Иван. — Если людям хочется прикоснуться друг к другу, они это делают.       — Не хотелось, чтобы нас выпороли плетьми или забили камнями… Или как тут у вас за это наказывают?       Иван хохочет, откинув голову назад. Стоит признать, что в ночи это звучит зловеще.       — Дурак, — беззлобно роняет Лука, и терпеливо ждет, так и не выпуская иванову ладонь из своей руки.       Иван откашливается:       — Знаешь, если углубиться в историю арабской культуры…       Лука фыркает:       — Заговорил как профессор. Намечается лекция?       — Не вижу конспектов.       — Профессор, руки заняты, — Лука лишь сильнее стискивает его пальцы и улыбается.       При виде этой улыбки в душе Ивана что-то переворачивается. Он сглатывает комок и чуть охрипшим голосом произносит в ответ:       — …жесты вроде поцелуя в щечку или держание за руки, не важно мужчины или женщины, являются выражением дружеских отношений, без какого-либо сексуального подтекста…       — Вот как?! Значит, можно?       — Нужно…       Некоторое время они молчат. Лука поглаживает его запястье, и от этого прикосновения сердце щемит от нежности.       — Ты доволен тем путём, что выбрал?       Иван не торопится с ответом, потом качает головой:       — Меня устраивает то, где я нахожусь. Я именно там, где должен быть. Ты же понимаешь меня?       Лука кивает. Берёт его руку, целует костяшки пальцев, прежде чем приложить её к сердцу и накрыть своей ладонью. Иван кивает в ответ. Он так и знал, что тот поймет.       Между ними снова тишина. Иван смотрит на Луку, на острую линию подбородка, на губы сердечком. Совиные глаза сейчас прикрыты. Лицо выглядит спокойным, умиротворенным. И немного усталым.       — О чём ты думаешь? — не выдержав, тихо спрашивает он.       Лука неловко заправляет за ухо прядку волос. На губах появляется мягкая улыбка, та самая улыбка, которая только для него. Лукины пальцы тянутся, чтобы стянуть резинку с ивановых волос. Лука вертит её в руках, его брови удивлённо приподнимаются, и Иван криво усмехается. Потому что резинка тоже та самая.       — Я хотел бы заняться с тобой любовью, но здесь прохладно…       Прохладно? Иван смеётся: ночью в пустыне дубак до пара изо рта, и они сейчас закутаны в спальники и одеяла так, что видны лишь носы. Но несмотря на ночную свежесть, рука у Луки горячая. И это, пожалуй, главное.       — Наверное, у меня не встанет…       Действительно, холодно так, что Иван осознает полное отсутствие эрекции.       — Неужели не встанет? — Лука с любопытством подвигается ближе, ведёт подушечками пальцев по ивановой скуле, трётся щетиной о кожу. Рука ложится ему на затылок, прихватывает волосы. В низу живота становится тепло. Иван стонет, зарывается в светлые волосы, губами исследует тощую шею, внезапно понимая, что он совсем не против секса…       — Блядь, Иванко, этот песок везде! На зубах, в глазах, в трусах…       Иван поднимает глаза на возмущённого Луку. Тот невозможно красив: румянец на щеках, губы припухшие, зацелованные.       — Я рад что ты здесь, — снова повторяет Иван.       — Я всегда буду рядом, — Лука мучительно нежно касается губами его виска. Иван закрывает глаза. Он верит.       Они разговаривают до рассвета. С восходом солнца тени отступают, ночной холод растворяется в тепле. Солнечные лучи окрашивают песок оттенками красного, превращая бескрайнюю пустыню в марсианский пейзаж. И завороженные первобытной красотой, они умолкают, даже боясь дышать, чувствуя себя маленькими песчинками, затерянными в вечности.       Когда на следующий день они отправляются погулять по Бурдж Аль-Мамляка — 99-этажному небоскрёбу, находящемуся в центре Эр-Рияда, Лука в лифте сжимает его руку. Иван сквозь неровный гулкий стук собственного сердца чувствует, как большой палец несмело касается тыльной стороны ладони. Прикосновение тёплое, успокаивающее.       Из лифта они выходят, взявшись за руки.