Я здесь лишь странник

      Ненастный осенний ветер в резком порыве рванул незастегнутый ворот пальто. Охапка колючих снежинок неприятно закопошилась, обжигая беззащитную шею холодными укусами. Инспектор инстинктивно поежился и остановился прямо перед парадным входом богатого особняка в одном из самых фешенебельных районов Бурга. Хмурое осеннее утро не спешило отправить последние отголоски ночного сумрака восвояси, и улица, в отличие от вчерашнего дня, не отличалась многолюдностью.       Казалось, волна возмущения от страшного убийства двенадцатилетнего обитателя особняка, охватившая вчера утром весь город, немного улеглась, растворилась в ночном мраке. Но что-то подсказывало Фило, что это затишье перед бурей. Несмотря на то, что виновный найден, хоть и упорно отказывается признать очевидные факты. Хотя, кого в этом чертовом городе вообще волнуют факты, если дело касается нелюдя. Тем более обвиняемого в жестоком убийстве наследника одного из самых уважаемых в Бурге домов. Кто в здравом уме не разделит горе овдовевшего шесть лет назад отца, теперь потерявшего самое дорогое, что у него осталось — единственного сына?        Фило до сих пор преследует застывшая перед глазами картина — неестественно выгнутая шея, почему-то белая местами, раскроенный детский череп и завитые каштановые волосики, намертво прилипшие к оставленному тут же орудию убийства — длинному топорику с чуть зауженным в конце лезвием. А уж он повидал несметное число смертей, и на войне, и на службе. Казалось, уж кого-кого, а Райкрофта Филострейта трудно впечатлить. Но было что-то до щемящей боли неправильное в этой чистенькой богато убранной светлой комнате и развороченным черепом ребенка в луже крови. Убийцу даже не пришлось искать: констебль Бервик через пару минут после прибытия на место преступления с трудом вырвал из рук обезумевшего от тяжести случившегося отца трясущегося фавна в форменной одежде с фамильным гербом. Фавн служил Берроузам с самого рождения наследника, был рядом в тяжелые дни болезни и смерти супруги хозяина дома. Можно было бы сказать, практически заменял мальчику родителей, будь гувернер человеком, а не проклятым нелюдем. Раздавленный смертью жены мистер Берроуз переживал горе, утопая то в бизнесе, то в беспробудных загулах на Карнивал Роу, хотя последнее не афишировалось, ибо мало кто решил бы его осуждать. В конце концов, по мнению обитателей Бурга, именно многочисленные беженцы принесли в город множество пороков, гниль и смрад своих примитивных миров. И не вина добропорядочных граждан, что в тяжелые моменты эта грязь касалась и их.       Ничего удивительного, что никого, кроме Фило совсем не интересовало, зачем гувернеру убивать своего воспитанника. Им вчера стоило огромного труда вообще вывезти его в тюрьму, отбиваясь от жаждущих расправы добропорядочных сограждан. Невероятно, как быстро дом оброс огромной толпой разъярённых горожан. А уж чего стоило Фило довезти его до тюрьмы более-менее дышащего, вообще трудно описать. «Отец хочет показательной казни, он имеет на это право!» — только эта фраза, вовремя сгенерированная в воспаленном мозгу инспектора, позволила дожить убийце до сегодняшнего утра. Фило искренне хотелось верить в то, что за те три часа, которые он провел вне стен допросной, не случилось несчастного случая или какой-нибудь другой неловкости со стороны его коллег.       Давно стоило разбудить сонный звонок и обозначить хозяину цель своего столь раннего визита, но инспектор лишь неловко повел плечом, поправил вдруг ставший тесным галстук, оглядел грязный рукав несвежей рубашки и закурил, облокотившись на перила. С целью была беда. Начальство закрыло дело еще вчера, через два дня убийца получит свое в любом случае. Фило должен был прямо с утра заниматься совсем другим делом. Но что-то не давало ему покоя, что-то неуловимое, как снежинки, расползающиеся на его лице. Фавн не упирался, не отнекивался, не оправдывался. Но и не признал вину. Несмотря ни на что, а про это «что» Фило даже не хотелось вспоминать. Когда же они наконец остались одни в допросной, Фило глянул в глаза убийце, но увидел в них лишь бездонную дыру от потери, дышащую чем-то темным боль. Райкрофт видел многое. Видел убийц в состоянии помешательства, умоляющих убить их после осознания содеянного. Видел и тех, кто не испытывал ни капли сожаления, и тех, кто плел невидимую хитроумную сеть уловок, чтобы избежать наказания.       Фавн молчал и, казалось, вообще пребывал в каких-то только ему ведомых мирах. Лишь в последние минуты перед уходом Фило, уже в спину, чуть слышно прошептал: «Найдите его, инспектор, даже после казни, просто найдите, умоляю». Инспектор не оглянулся, даже не замедлил шаг, но вот, еще не рассвело окончательно, а он стоит перед дверью осиротевшего дома и жадно курит.       Может, и правы коллеги, это как раз тот случай, когда Фило сам надумал себе проблем, ведь улики налицо: перепачканный кровью сюртук, убийца, стоящий на коленях в луже крови с обезумевшими глазами. Убийца нелюдь… Двойной приговор, а то и тройной. Райкрофт плечом к плечу сражался с теми, кто сейчас сиротливо ютился на грязных задворках Бурга. И никак не мог принять, понять, как быстро люди все забыли, хотя время, проклятое время… Как же способно оно занести песками совсем недавно бывшее настоящим и живым. Да и сердца людей не надежны, как прогнившее решето. И не только это. Он не хотел признаваться даже себе, что в его человеческом отношении к нелюдям замешана не только жажда справедливости. Тайна, которую он несет всю жизнь, незаживающая рана, часть его, которая живет, несмотря на то, что ее давно нет. Он чувствует эту часть и бессонными ночами разрывается между двумя мирами, никак не успокоясь ни в одном, хотя, казалось бы… Один раз ему выбрали мир, не спросив, второй раз он выбрал его сам. Фило бросил сигарету, смахнул с лица не успевшие пропитаться его теплом снежинки, и холодную тишину разрезала стройная трель дверного звонка.