Скиньте маски

      Масато медленно рассматривал разрисованные стены своей первой квартиры и думал, что во всей этой обстановке его напрягает. Если присмотреться, то многое… Надувной матрас в основной комнате мешал пройти к двери, ведущей на балкон. Белые стены будили неприятные воспоминания о больнице и срыве. Рисунки сакуры на них почти полностью стерлись, время сделало из них красочные обрывки, которые лишь при наличии большой фантазии можно назвать тем красивым деревом. Маленькая кухня насквозь пропиталась запахом свежей краски. После нескольких минут поиска, Масато даже нашёл саму банку с красителем в нижнем шкафчике рядом с кастрюлей. Вязкая кислотно-желтая субстанция разлилась на белой пыльной поверхности кляксой, источающей резкий запах. При попытке Хидзирикавы открыть окно, ручка осталась в ладони, а само стекло чуть не выпало. «Во всяком случае это лучше, чем ждать когда запах выветрится сам», — постарался успокоить себя Масато. Денег у родителей он просить не хотел, а у самого хватило только на эту халупу. Понимание глупости поступка пришло только в дверях подъезда. Но, как Масато себя не винил за эмоциональность, всё внутри противилось идее пойти назад и просить принять обратно в общежитие. Пришлось терпеть…       … Даже ночью, когда на двадцать седьмой этаж через сломанное окно пробрался сквозняк. Жалкая преграда в виде шторки даже не препятствовала проникновению ветра. Масато кутался в одеяло, притащил все свои вещи, пытался уснуть в другой комнате, но всё безрезультатно. Наружу постоянно вылазили то локти, то пальцы ног, и ветер, словно поджидая момента, сразу же обдавал их холодный воздухом. Настроение стремительно портилось, грозясь вновь разрушить стену равнодушия. Не долго думая, Масато включил настольную лампу, достал бумагу и краски.       Утром пятнадцать рун было готово. После перестановки и вывоза мусора, помещение уже не казалось таким захламленным. За ночь Масато даже смог восстановить рисунок сакуры, добавив внизу камней и животных. Зал стал выглядеть очень живым. Грузчики занесли пианино. Ночь окупилась днём. Всего за несколько часов удалось по полной реализовать маленькую площадь, при этом не нарушая основные правила фен-шуя. Книги ровной стопкой сложены в шкафу. Ненужные пальмы в массивных кадках с балкона Масато отдал соседке, доброй старушке, что приходила познакомится с новым жильцом. Из цветов остался только маленький кактус с полузавядшим белым цветком. Хидзирикава прекрасно понимал, что кактус не способствует гармонии, но почему-то стоило найти его в пластиковом стаканчике, перевернутым, среди раскидистым пальм, в углу балкона… Масато почувствовал что-то родственное к этому растению. А факт его неприхотливости только укрепил уверенность. В общем, кактус занял своё почетное место на кофейном столике рядом с лампой и рисунками.       Когда всё было готово, даже на душе стало как-то спокойнее. Захотелось хорошего зеленого чая и звуков фортепьяно. Аж пальцы зудели от потребности играть. Каждый день. Каждый день желание прикоснуться к клавишам, выпустить душу, поговорить, отпустить свои мысли, расслабиться, накатывало резко, без предупреждения. Просто хочется. И постепенно это «хочется» переросло в «надо». Лишь последние дни желание играть портил груз ответственности. Близится дата благотворительного концерта в детдоме, а заключительная песня ещё не готова.       Чашка хорошего зеленого чая помогла успокоиться… даже через три часа безуспешных попыток написать что-нибудь стоящее. Размер тяжелого осадка на душе только увеличивался. Масато устало откинулся на спинку кресла, пытаясь успокоиться, когда в дверь позвонили. Первая мысль: соседка снова решила угостить чем-то вкусным. Вторая: СМИ прознали, что идол теперь живет за защищенной территорией. Домофон в подъезде уже давно перестал быть защитой. Неожиданностей Масато не хотел, поэтому сначала посмотрел в глазок. И очень удивился, увидев там Рена.       Первым порывом было оставить всё как есть: игнорируя хрипящую трель звонка, уйти допивать чай. А зачем? Толк откладывать разговор, ещё больше усугубляя ситуацию, если есть возможность избежать проблем в самом начале? Хотя сама перспектива обсуждать происходящее Тем утром казалась чем-то неприятным и… страшным. Возможно, стоит попросить прощения. Возможно. Потому что как просить прощение за поступки, совершенные не по своей воле?       — Я думал, ты уж не откроешь, — хмыкнул Дзингудзи, сразу после щелчка замка.       Масато промолчал, пропуская гостя вперед, чтобы закрыть дверь. В глаза бросились маленькие трещинки на темной древесине и Хидзирикава тяжело вздохнул. Он уже не раз пожалел, что не купил квартиру подороже, зато с лучшей планировкой. Всё равно придется прилично потратиться на ремонт. Где количество пунктиков растет с каждой минутой. теперь там ещё и дверь.       «Какая дверь?! — резко одернул себя Масато, — Мне предстоит важный разговор, а я как старый человек думаю о хозяйстве!»       На плите ещё не остыл чайник, поэтому, не глядя на гостя, Хидзирикава напомнил дорогой сервиз чаем. Рен молчал, а Масато не знал с чего начать. Решительность каплю за каплей покидала пианиста… И дернул его чёрт ради ещё нескольких минут пустых сомнений полезть на табуретке за конфетами. Ведь были же пирожные в столе, так нет! Притащив табуретку с балкона, Хидзирикава попытался дотянуться до самой высокой полки, прямо под потолком. Вчера, когда он распределял продукты и посуду по шкафчикам, для сладостей банально не осталось места. Масато не очень любил сладкое, больше предпочитая полезную растительную пищу. Конфеты хранились на случай редких гостей, поэтому без зазрения совести пианист затолкал пакет с «шоколадными орешками» наверх.       Ничего не предвещало проблем. Кроме табуретки. Из раздумий Масато вывел треск. Такой характерный треск древесины, например, когда лезешь по швейцарской стенке. Только если в стортзале на полу лежат упругие маты, то в маленькой кухонке среднестатистической японской квартиры из мягкого был только хлеб. Голова моментально стала пустой. Масато просто в шоке смотрел на прозрачный пакет конфеток, пока в голове лилась дурацкая мысль: «Да ладно?! Серьезно?!». Кажется, придется покупать ещё и новую табуретку.       — Дзингудзи, — хрипло прошептал Масато, боясь лишний раз вздохнуть, — Подойди сюда…       — Хух, — послышался веселый смешок из-за спины, — а то я уж боялся, что мы весь вечер молчать будем!       В поле зрения появилось лицо Рена. Он облокотился о белую поверхность рядом с раковиной, запрокинув голову, чтобы посмотреть на Масато. На очень испуганного Масато, в данный момент уже не один раз проклинающего всё сладкое на свете. Видимо, это как-то отразилось на лице пианиста, потому что Рен моментально перестал улыбаться.       — Что? Ты боишься слезть с табуретки?       Ответом ему был новый треск. В этот раз более протяженный и жалобный.       — Ближе подойди! — прошипел Хидзирикава, в сотый раз теряя самообладание рядом с этим придурком. Конечно же он боится слезть с табуретки! Тут ведь такая высота! Особенно по сравнению с его ростом!       Кажется, Масато всё-таки пошевелился. Потому что не успел Рен дойти до него, как снова раздал треск табуретки. Сломалась ножка.       — Масато!       Пианист только судорожно вздохнул, как сломанная мебель накренилась, сбрасывая с себя человека…       В одну секунду очертания белых шкафчиков размылись. Как ни странно, страха не было. Только четкое осознание того, что упадет Масато, кажется, на Рена…       БУХ!       Упасть пианисту так и не дали. Да и какое падение?! Хидзирикава просто свалился в теплые объятья друга. Шоколадные конфеты рассыпались по полу: пакет порвался. Табуретка одинокой сломанной игрушкой лежала рядом с окном. На столе пролился чай. Желтое пятно медленно растекалось по новой скатерти… ***       — Ух, а ты тяжелый.       Рен не знал зачем это сказал. Просто почувствовал, что надо разрядить обстановку. Когда Масато начал падать, мозги отключились. На каком-то инстинкте Дзингудзи вытянул руки вперед, принимая весь удар далеко не легкого тела на себя. Человек с ростом в метр восемьдесят пять просто не поместится лежа на таком маленькой пространстве. Падать нельзя! Рен упорно твердил себе это перед падением Масато… и после. Когда нос уткнулся в синюю макушку, приятно пахнущую мятой, а руки буквально спеленали худощавое тело. Масато явно испугался. Если первые секунды он просто доверчиво прижимался щекой к руке Дзингудзи, то теперь его начало трясти. От звуков тяжелого дыхания хотелось обнять сильнее.       — Тише, всё уже хорошо, — нежно прошептал Рен, аккуратно проводя пальцами по шелковистым синим прядям. Исполнитель ожидал сопротивления, даже замер на пару секунд, как бы спрашивая разрешения. В ответ — никакой реакции. Масато по-прежнему трясущимся маленьким кроликом доверчиво утыкался носом в плечо Рена, — Неужели так испугался? — спросил Дзингудзи, снова принимаясь перебирать лазурные прядки.       А? — кажется, Хидзирикава опять витал в своих мыслях, — Нет, прости. Постой так ещё немного, я сегодня почти не спал, вот голова и закружилась. Сейчас пройдет…       — До зала сам дойти сможешь?       — Там сквозняк, — тихо ответил Хидзирикава.       — Ну вот зачем ты переехал?! — не смог сдержать эмоций Рен. Какой-никакой сквозняк, а пианист еле на ногах стоит. Страх это, либо болезнь — времени разбираться не было. Понятно одно: Масато нужно отдохнуть.       — Держись за меня.       — Что?..       Масато уже почти спал. Он настолько вымотался, что даже не заметил, как Рен на руках донес его за кровати. Там укутал его в одеяло, оставляя на виду только часть лица, чтобы дышать. Сердце бешено стучало, когда Дзингудзи стягивал с пианиста штаны. Старался сделать это быстро, чтобы не смущать Масато (да и себя), но получилось это плохо. Хозяин квартиры закрыл глаза ещё в кухне и теперь мирно посапывал. Будить не хотелось, поэтому домашние штаны пришлось снимать медленно, открывая сантиметр за сантиметром бледную кожу…       Перед глазами то и дело всплывали картинки «их утра». А потом больница… Рен вспоминал, как узнал о дыме. Что он испытал? Разочарование. Геем Дзингудзи себя не считал, но тогда… Нельзя такое подделать! Скорее всего дым подействовал как спусковой крючок, заставляя обоих опустить рамки… Или это пустое оправдание, которое надумал себе саксофонист? Масато явно противно, не то что разговаривать, видеть Рена. Эти проклятые рамки! Как же Дзингудзи их ненавидел! Говорят, что они оберегают людей, да ничего подобного! Все эти законы, моральные устои — всё это клетка, границы, за которыми скрывается настоящий человек… Масато живет этой клеткой. А что за ней? Рен не знал. Никто не знал. Это Настоящее проскальзывало лишь иногда, в его игре на фортепьяно. Когда закрываются глаза исполнителя и открывается душа. Дзингудзи хотел любоваться на это один. Это маленькая тайна. Тайна, которая живет уже не один год.       Рен никогда не мог объяснить своих чувств. Наивно полагал, что относится к Масато как к другу. Но разве от взгляда на друга хочется чего-то большего? Хочется смотреть на это тонкое тело? Трогать? Целовать?.. Да банально обнимать! А ведь Рену ужасно понравилось просто прижимать Масато к себе, вдыхая этот мягкий запах мяты…       — Что же я творю… — тихо прошептал Дзингудзи, одергивая футболку на Хидзирикаве. Каким же милым он выглядел во время сна! Исчезает эта складка между бровей, расслабляется лоб, приоткрываются губы… — Чёрт!       Резко подскочив с места, Рен заставил себя оставить Масато покое. Нужно ещё разобраться с окном, убраться на кухне, выбросить табуретку, сходить в аптеку… Да, это в первую очередь! Лоб у Масато хоть и не горел, но температура явно присутствовала. Они снова не поговорили. Эта неопределенность, конечно, настроения не прибавляла.       — Ладно, всё потом, — устало выдохнул Рен, он тоже вымотался за последнюю неделю, — А сейчас надо быстрее разобраться с этим недоразумением, что по ошибке называется квартирой! А потом... потом я уговорю его вернуться. Обязательно!