Дистимия на двоих

      В небольшом кабинете психиатрической больницы города Нокфелла, освещенном лишь холодным светом одной лампы под потолком, стояли двое. Среднего роста мужчина в белом халате, с круглыми очками, сидящими на самом кончике носа, и ещё один мужчина, довольно высокий, с необычного цвета синими волосами и такого же цвета бородой. Они тихо вели свою беседу, словно кто-то мог их подслушивать. Впрочем, к такой осторожности располагала сама атмосфера. Несмотря на самый разгар рабочего дня, в психиатрии было тихо. Мертвенно тихо. Лишь ветер иногда хлопал дверьми рядом расположенных кабинетов. Его завывания были похожи на плач. Плач по новой душе, оказавшейся в этих стенах, и которой предстоит провести здесь немало времени в попытках исцелиться. Если исцеление вообще возможно. Да, все верно, сегодня в этой больнице появился новый пациент. Салли Фишер. Отец которого, как раз, и вёл беседу с доктором. — И долго ему придётся здесь пробыть? — задавал вопрос синевласый, сжимая пальцами переносицу. — Точных сроков сейчас я определить не могу. Случай очень запущенный. По тому, в каком состоянии он прибыл в стационар, я могу быть более чем уверен, что дистимия — явно не единственное психическое расстройство, — отвечал врач, поправляя свой халат и делая пометки в каких-то документах. — А что такое эта самая дистимия? — интересовался родитель. Сложно было сказать, какие эмоции он испытывает в данный момент. — Как бы вам объяснить… Это хроническое состояние, которое характеризуется подавленностью, апатией, но которое может резко переходить в недовольство, раздражительность, тревожность и даже агрессию. Нестабильное состояние пациента может усуглубляться и другими заболеваниями. — Насколько все плохо? — прямо спросил мистер Фишер. — Мы постараемся сделать все, что в наших силах, — туманно ответил доктор, поднимая взгляд от бумаг. Разумеется, таких как Сал у него было ещё человек 5, как минимум, и судьба отдельного синеволосого парнишки, на самом деле, никого из присутствующих не волновала.

***

      Как долго Салли уже находится здесь? Он и сам не знает. Несколько часов? День? Неделю? Время потеряло всякое значение, когда он попал в психбольницу. Хотя, может и намного раньше. Впрочем, самому парню было совершенно без разницы до происходящего вокруг, будь то время, день или ночь за окном. Да даже на себя, в какой-то степени, ему было наплевать.       Дни тянулись серо и однообразно. Уже несколько лет подряд. Но в последнее время что-то точно изменилось — стены комнаты, увешанные старыми плакатами рок и металл групп, сменились на белоснежный слепящий кафель, въедающийся в мозг и нагнетающий обстановку в целом. И что бы там не говорили дизайнеры интерьера, но это совсем не вызывало у парня прилива энергии и не помогало избавиться от страхов. Даже ночью блестящая плитка зловеще сверкала каждый раз, когда лунный свет проникал в палату.       На самом деле прошло уже двое суток, а синевласый все отказывался говорить с психиатром. Он даже не поднимался с постели, лёжа часами и ни о чем не думая. А может и думая, но не замечая собственные мысли.       Вся ситуация никак не тревожила парня. Он уже давно считал себя психом. Да и окружающие не стеснялись называть его так. Это было чем-то обыденным и привычным в его жизни, чуть ли не самым мягким оскорблением. И, конечно, совершенно было неудивительно, что пережив встречу с бешеной собакой, смерть матери, постоянные унижения и гонения со стороны разных людей, Салли все же заполучил себе проблем с психикой.       Самое странное, как ему казалось, это то, что он не помнит, как именно оказался в больнице. Первое время он пытался понять, но потом бросил, посчитав, что в этом все равно нет смысла. Какая разница как, если ему без разницы где?       Он так и лежал на своей койке, не вставая. Пить хотелось, есть хотелось, но он игнорировал свои потребности, продолжая упрямо делать вид, что спит, а на самом деле лежать и смотреть в одну точку. Медленное и мучительное саморазрушение казалось парню очень увлекательным занятием. Всё равно, что игра в рулетку. Сколько так ещё можно протянуть?       Как все это произошло? Он уже и не помнил вовсе. В детскую, тогда ещё, психику врезались жуткие картинки: на одной изображена его мать в окровавленном платье и с застывшем на лице ужасом, на другой — он сам с несколькими царапинами на правой стороне лица, и пусть повреждения не настолько серьезны, кровь смешивалась со слезами на щеках совсем маленького Салли и стекала по подбородку, крупными каплями приземляясь на землю. Ещё он помнит закат. Красный, как кровь в светлых волосах Дианы.       А потом все оборвалось, изменилось, стало каким-то однообразным и неестественно серым. Мальчик, спустя время, приобрел себе белоснежную ровную маску. Зачем? Он не хотел, чтобы другие видели его изуродованное лицо.       Салу уже было десять, когда ребята в школе стали издеваться над ним. Почему? Потому что он был весь из себя необычный и таинственный, постоянно скрывал историю о «лице». А еще он лгал. Он говорил о том, что это «протез», а потому местные задиры, срывая силой белоснежную пластиковую маску, были разочарованы, увидев всего лишь три розоватых шрама средней глубины.       Вот тогда и начались побои. Тогда начались срывы и истерики, а параллельно с этим Генри вновь уходил в запой, что было, между прочим, уже не новостью. Никто из Фишеров старался не мешать друг другу, но и не стремился поддерживать и помогать. Сал, конечно же, пытался сблизиться с родителем, но это ещё больше выводило отца из себя. И парень сдался.       Он всегда был слабаком.       Фишер уже смирился, что стены больницы ему не покинуть уже никогда. Не с его тараканами в голове.       Рано утром на второй день в палату Фишера вошёл врач. Почему же он не навестил пациента раньше? Потому что занимался шизофреником из другого корпуса. Салли был далеко не единственной проблемой доктора Откина. Однако, таких «безопасных» психически больных он относительно любил. — Здравствуй, Салли, — поприветствовал пациента врач, сверяя имя в личном деле. Сегодня по плану только инструктаж.       Фишер даже не двинулся, словно и вовсе ничего не услышал. «Господи, когда же вы от меня уже все отстанете…» — Сал? — ещё раз окликнул Откин синевласого парня. Тот лениво повернулся на другой бок, с явным усилием поднялся с койки и сел, впиваясь пальцами в край постели, чтобы не свалиться. Он сильно сутулился, словно пригибался к земле под тяжестью собственной психики, и взгляд его был направлен в пол. Конечности непривычно заныли после такого количества часов практически без движения. — Что ж, давай познакомимся, наконец. Я — доктор Откин. Я уже провел некоторые исследования относительно твоего состояния и мы выявили у тебя признаки дистимии. Это… — договорить фразу врачу не дали. — Я знаю, что это. Читал когда-то, — тихим голосом прервал мужчину Салли. — Так даже лучше. Я лишь хотел объяснить тебе пару вещей по поводу поведения в отделении, а уже завтра мы с тобой начнём терапию. Идёт? — спросил доктор. — Мне-то какое дело, — так же тихо, как и ранее, отзывался Фишер.       Врач смерил его долгим взглядом, понимая, что работы здесь будет ещё уйма. Глядишь, после первой беседы выявится ещё что-то, и парень застрянет здесь очень надолго, а с ним и сам лекарь.       Сал слушал объяснение правил в пол уха, если все же слушал. Он уже не впервые лежит в больнице, а потому однотипное: после 22:00 отбой, не кричать, не бить других и тому подобное — выслушивать не хотел. Он, все так же рассматривая посеревший от времени кафель на полу, который почему-то не отличался свойственной белизной в недосягаемых углах, дождался, пока голос Откина стихнет, затем утвердительно кивнул на вопросы об усвоенных правилах и хотел уже было вернуться к увлекательному наблюдению за неподвижной стеной, как врач снова заговорил. — В твоей палате соседей нет, но в отделении есть и другие люди. Ты мог бы с ними познакомиться, к тому же, так и так, время завтрака, а тебе не мешало бы поесть, — добродушно улыбнулся Откин, хотя улыбка его была еле видна под этими густыми усищами. Это единственное, что приметил Салли в своём докторе, когда все же окинул его любопытным взглядом.       Живот тут же отозвался урчанием на упоминания о еде, а синевласый лишь засмущался под протезом. «Завтрак? Неплохая идея что-то съесть впервые за трое суток, наверно…»       Разумеется, отказаться от приёма пищи, Салли не имел права, даже если бы и захотел.       Вместе с врачом, который попутно что-то ещё ненавязчиво рассказывал про расположение тех или иных кабинетов, Сал вышел из палаты. На секунду в его душе загорелся огонёк любопытства, который, к сожалению, тут же смыло новой волной безразличия. Так случалось всегда. У бедного Салли пропал интерес к жизни. Пропал смысл жизни. Пропало стремление жить. «Больница, как больница. Ничего нового. Ничего интересного. Такие же обшарпанные стены, такой же потрескавшийся потолок, такая же плитка на полу, как и в палате. Наверняка, никогда ещё эта больница не…»       Невнимательность к окружающему миру сыграла с парнем злую шутку, и он даже моргнуть не успел, как врезался во что-то и уже приземлился на тот самый кафель самым мягким местом. Ему было непривычно больно. — Ой, черт… — прошипел Сал, со злостью глянув на предмет своего падения, и с удивлением обнаружил вместо столба или чего-то подобного, другого парня.       Синевласый удивлённо рассматривал его, продолжая сидеть на холодном полу, и совершенно не слушал, как высокого и длинноволосого отчитывает Откин. — Мистер Джонсон! Прежде, чем лететь по коридорам с такой скоростью, убедитесь, что никого нет! Вы же знаете, что любое падение может… — Да-да! Знаю! — со стоном закатил глаза, как выяснилось Джонсон, а затем, тоже начиная игнорировать злящегося доктора, обратился к Салли, протягивая тому руку, — Хэй, чувак, все в порядке? «В порядке? Он что, смеётся что ли? Мы же в психиатрической больнице! Сюда те, у кого «все в порядке», не попадают»       Однако, вместо того, чтобы озвучить свои мысли, Сал только сам аккуратно поднялся с пола, игнорируя протянутую руку, и сказал коротко и внятно: — Ага       Длинноволосый лишь пару раз удивлённо похлопал глазами, сунул руку в карман, а затем миролюбиво произнес: — Извини… Как тебя звать? — Салли. Салли Фишер, — представился нехотя синевласый. Заводить знакомств он не хотел. Вся дружба заканчивалась всегда одинаково. И никогда хорошо. — Я Ларри, Ларри Джонсон. Будем знакомы. И ещё раз извини, — Ларри виновато улыбнулся, а затем вновь уверил доктора в том, что он помнит правила и больше так не будет, ушёл куда-то в другую сторону, пропадая из виду за очередным изгибом коридора.       Сал лишь заинтересованно смотрел ему в след. «Человек. Со мной разговаривал парень. Извинился… Немыслимо. И на его лице не было отвращения… Невероятно»       Сложно сказать, что сильнее удивило Фишера: столь внезапное столкновение в коридоре или то, что перед ним извинялись и не смотрели в упор на протез на лице.       Однако, немного подумав, синевласый пришёл к мысли, что явно хотел бы увидеть Ларри ещё раз.